сводами ветвей им было жить привычно, как на земле. Ни домов,
ни хижин в то время они еще не знали, но знали уже оружие и
всевозможные орудия, знали и украшения. Они умели делать луки и
стрелы, копья и палицы из твердого дерева, ожерелья из орехов и
ягод, нанизанных на шнуры из древесных волокон, на голове и на
шее они носили драгоценные украшения -- кабаньи клыки, когти
тигра, пестрые перья птиц, речные ракушки. Посреди
нескончаемого векового леса катил свои воды могучий поток, но
лишь темной ночью осмеливались выйти на его берег лесные люди,
многие же вовсе реки не видали. Лишь самые храбрые изредка,
ночью, боязливо таясь, прокрадывались сквозь чащу на берег, и
тогда в тусклом неверном свете видели, как купаются в реке
слоны, а подняв глаза к нависшим над берегом ветвям, с испугом
смотрели на яркие звезды, мерцающие в зарослях многоруких
манговых деревьев. Солнца они не видели никогда и страшной
опасностью почитали увидеть в воде его отблеск.
Далам, был юноша по имени Кубу, вожак и заступник молодых и
недовольных. А недовольные появились в племени с той поры,
когда Мата Далам начал стареть и властолюбие его возросло.
другими: он, слепец, получал от соплеменников пропитание, а они
приходили к жрецу за советом и пели его лесную песнь. Но со
временем он завел в племени всевозможные новые и тягостные
обычаи, говоря, что их явило ему во сне само божество леса.
Однако иные из молодых и недоверчивых утверждали: старик --
обманщик, он ищет лишь собственной выгоды.
новолуния, когда он восседал в середине круга людей и бил в
барабан с натянутой бычьей шкурой. Все остальные должны были
плясать в кругу, распевая песнь "Голо Эла", пока в смертельной
усталости не падали на колени. И тогда каждый должен был острым
шипом проколоть себе мочку левого уха, а юных девушек подводили
к жрецу, и каждой он прокалывал мочку острым шипом.
этого обряда; они же решили уговорить девушек, чтобы те дали
отпор жрецу. И однажды блеснула надежда -- они могли победить,
сокрушить власть жреца. В тот раз он снова устроил празднество
новолуния и прокалывал девушкам левое ухо. И вдруг одна сильная
молодая девушка, громко вскрикнув, оттолкнула жреца, и за это
он ударил ее шипом в глаз, и глаз вытек. Тут закричала девушка
так отчаянно, что все бросились к ней, увидев же, что
стряслось, люди безмолвно застыли, пораженные и негодующие. Но
когда юноши, уже торжествуя победу, вышли вперед и Кубу,
осмелев, схватил жреца за плечо, тот встал, заслонив собой
барабан, и выкрикнул скрипучим глумливым фальцетом проклятие
столь страшное, что все племя бросилось в страхе бежать, и
сердце Кубу сжалось от страха.
был ясен, но самый звук этих слов дико и жутко похож был на
страшные заклинания богослужений. И еще жрец предал проклятью
глаза юноши, предсказав, что их выклюют грифы, предал проклятью
его печень и сердце, предсказав, что палящее солнце иссушит их
в открытом поле. Вслед за тем старик, чья власть в тот час
возросла небывало, повелел вновь привести непокорную и выколол
девушке второй глаз, и все в страхе взирали на происходящее, не
смея даже вздохнуть.
с тех пор все сторонились обреченного. "Там, за краем" значило:
вне родины, вне сумрачного леса! "Там, за краем" значило: под
страшным палящим солнцем, в пылающей гибельной пустоте.
его избегают, спрятался в дупле дерева, чтобы все думали, что
он пропал. Дни и ночи лежал он в дупле, терзаясь то смертельным
страхом, то яростью, страшась, что соплеменники придут и убьют
его, что само солнце прорвется сквозь лес, загонит его,
захватит, убьет. Но не ударили стрелы и копья, солнце и молния
-- не было ничего, кроме глубокого изнеможения и звериного рыка
голода.
почти разочарованный.
занялся поиском пищи, а когда утолил голод и ощутил, что
жизненные токи вновь побежали по телу, в душе его вновь
пробудились гордость и ненависть. Теперь он уже не хотел
возвращаться к своим. Теперь он хотел быть одиночкой,
изгнанником, тем, кого ненавидят, тем, кого жрец, безглазая
тварь, проклял в бессильной злобе. Он хотел быть одиноким,
всегда одиноким, но прежде хотел совершить свою месть.
пробудило его сомнение и оказалось обманом, но больше всего --
о барабане жреца, о его празднествах, и чем дольше он думал,
чем дольше он был один, тем яснее он видел: обман, да, все было
обман и ложь. Поняв же это, он продолжал думать и всю свою
обострившуюся недоверчивость обратил к тому, что почиталось
истинным и священным. Что такое хотя бы бог леса или лесная
священная песнь? И они -- ничто, и здесь обман! И, преодолевая
ужас в душе, он запел лесную священную песнь с насмешкой, с
презреньем, коверкая каждое слово, и он трижды выкрикнул имя
лесного бога, имя, которое никто, кроме жреца, не смел
произнести под страхом смерти, -- ничего не случилось, не
грянула буря, не вспыхнула молния!
его лбу над бровями пролегли морщины, взгляд стал острым. Он
совершил то, на что никто никогда не отваживался: вышел на
берег лесного потока при полной луне. Там он долго смотрел без
страха прямо в глаза отраженью луны, а затем и самой луне, и
всем звездам, и не стряслось никакого несчастья с ним. Ночь
напролет он сидел у воды, предаваясь запретным радостям света,
и пестовал свои мысли. Множество смелых и страшных замыслов
зародилось в его душе. "Луна -- мой друг, -- думал он, -- и
звезда -- мой друг, а старый слепец -- мой враг. И, значит, это
ёза краем", может быть, лучше, чем наше ёв лесу", и, может быть,
все, кто говорит о священности леса, тоже лгут!" И, опередив
многие поколения людей, однажды ночью он пришел к дерзновенной,
поразительной идее: можно связать лианами несколько древесных
стволов, сесть на них и плыть по течению. Его глаза блестели,
сердце билось гулко. Но идея осталась невоплощенной -- река
кишела крокодилами.
если только у леса есть край, и отдаться во власть пылающей
пустоты, зловещей земли "за краем". Он должен выстоять перед
этим чудовищем -- солнцем. Потому что -- кто знает? -- не
окажется ли и древняя истина о том, что солнце ужасно, еще
одной ложью?
потоке -- Кубу охватила дрожь. Еще никогда, ни в одну мировую
эпоху не смел лесной человек добровольно покинуть лес и
предаться во власть страшного солнца. И снова он день за днем
бродил по лесу, вынашивал свою мысль. И наконец решился. Ясным
полднем, дрожа, прокрался он к реке, опасливо подполз к
сверкающей кромке воды и робко взглянул на лик солнца в воде.
Слепящий режущий блеск ударил в глаза, и он быстро зажмурился,
но чуть позже осмелился вновь приоткрыть глаза и, наконец, в
третий раз -- удалось. Он смог, он вытерпел и преисполнился
радости и отваги. Кубу доверился солнцу. Он возлюбил солнце --
пусть даже солнце его убьет -- и возненавидел старый, мрачный,
гниющий лес, где гнусаво бормочут жрецы, а он, молодой и
отважный, стал отверженным, изгнанным.
зрелый плод. С новым легким молотом из железного дерева, к
которому он приделал очень тонкую, но крепкую рукоять, Кубу на
другое утро отправился искать старого жреца; он напал на его
след, настиг жреца, и ударил его молотом по голове, и увидел,
как его душа излетела из перекошенной пасти. Он положил оружие
на грудь убитого, чтобы все узнали, кто его убил, а на гладкой
поверхности молота с большим трудом вырезал обломком ракушки
изображение: круг с прямыми лучами -- лик солнца.
до ночи, шел вперед и вперед, и спал по ночам на деревьях, а с
рассветом снова шагал и шагал вперед, много дней он шел,
перебирался через ручьи и черные топи и вышел однажды на круто
вздымавшийся вверх горный склон, к замшелым скалам, каких он
еще никогда не видал, и стал подниматься в горы, все выше,
минуя опасные бездны, и вновь карабкался вверх по склонам
сквозь вековой нескончаемый лес, и шел так долго, что
зародились в его сердце сомнения и печаль: может быть, правда,
что некий бог запретил лесным существам покидать родные
пределы?
Сертаков Виталий
Зыков Виталий
Сертаков Виталий
Жюль Верн
Контровский Владимир
Херберт Фрэнк