частного поведения. В быте родовом нравственные требования благоговения,
жалости и стыда были неразрывно св язаны с обязанностями родича к родовому
союзу - "моральное" не отделялось от "социального", единичное - от
собирательного, и если при этом оказывалась нравственность довольно
низменная и ограниченная, то это происходило не от того, что она была
собирател ьная, а лишь в силу общего невысокого уровня и тесного объема
данного быта, выражавшего лишь начальную ступень исторического развития; она
была низменна и ограниченна только сравнительно с дальнейшим прогрессом
нравственности, а никак не сравнительно с н равственностью дикарей, живущих
на деревьях и в пещерах. И с образованием государственного строя, несмотря
на относительное выделение и обособление домашней жизни, нравственность
вообще определялась взаимоотношением между лицами и тем собирательным целым
- отныне более обширным и сложным, - к которому они принадлежали. Нельзя
было быть нравственным вне определенной и положительной связи с
государством, нравственность была прежде всего гражданскою доблестью, и если
эта virtus antiqua137 нас окончательно
гражданскою, а не домашнею только, но потому, что сама гражданственность эта
была слишком далека от настоящего общественного идеала, представляла лишь
переход от варварства к истинно человеч еской культуре. Если нравственность
полагалась в доблестном служении общественному целому - государству, но при
этом само государство держалось на рабстве, постоянных войнах и т.д., то
осуждению здесь подлежит не общественный характер нравственности, а б
езнравственный характер общества. Точно так же мы по справедливости осуждаем
средневековый церковный строй нравственности, но не за то, конечно, что он
был церковным, а за то, что сама церковь тогдашняя была далека от образа
истинно нравственной организа ции, за то, что она вместе с добром
организовала и зло - глубочайшее зло религиозных преследований и
мучительств, нарушая этим безусловное начало нравственности в его
собственной, внутренней области.
высоким, с требованием абсолютной нравственности. Должна ли эта
нравственность быть только субъективною, исчерпываться только внутренними
состояниями и единоличными действиями субъекта?
признаем сначала то, что есть истинного у сторонников исключительно
субъективного христианства. Несомненно, что совершенное, или абсолютное,
нравственное состояние должно быть внутрен но вполне испытано,
прочувствовано и усвоено единичным лицом - должно стать его собственным
состоянием, содержанием его жизни. Если бы совершенная нравственность
призналась субъективною в этом смысле, тогда спорить можно было бы только о
названиях. Но де ло касается другого вопроса: каким образом это нравственное
совершенство достигается отдельными лицами - исключительно ли путем
внутренней работы каждого над собою и провозглашения ее результатов или же с
помощью известного общественного процесса, действ ующего не только лично, но
и собирательно? Сторонники первого взгляда, сводящего все к единоличной
нравственной работе, не отвергают, конечно, ни общежития, ни нравственного
улучшения его форм, но они полагают, что это есть лишь простое, неизбежное
следс твие личных нравственных успехов: каков человек, таково и общество,
стоит только каждому понять и раскрыть свою истинную сущность, возбудить в
душе своей добрые чувства - и на земле водворится рай. Что без добрых чувств
и мыслей не может быть ни личной,
что если бы все единичные люди были добры, то таким же было бы и общество.
Но думать, что одной наличной добродетели нескольких лучших людей
достаточно, чтобы переродить нравственно
из розовых кустов и где нищие за неимением хлеба едят сладкие пирожки. Ведь
вопрос здесь именно не в том только, достаточно ли нравственных усилий
отдельного лица для его совершенст вования, а еще в том, возможно ли одними
этими единичными усилиями достигнуть того, чтобы другие люди, никаких
нравственных усилий не делающие, начали их делать?
воплощения слишком очевидно доказывается всем ходом человеческой истории. Я
ограничусь только одним наглядным пояснением.
этот типичный герой эллинизма, победивший наконец вражду богов и людей и
истребивший своих соперников, восстановляет правду и порядок в своем доме. С
помощью своего сына он казнит тех
он всеми считался умершим, не противились женихам Пенелопы, хозяйничавшим в
его доме, и перешли на их сторону:
высший идеал гомерической эпохи. Личная их нравственность была безупречна,
они были исполнены благочестия, мудрости, справедливости и всех семейных
добродетелей. Одиссей, сверх того, несмотря на свое мужество и твердость в
бедствиях, имел крайне чувствительное сердце и плакал при всяком удобном
случае. Это характерная и весьма замечательная черта, сопровождающая его
через всю поэму. Так как я не встречал в литературе особых указаний на эту
преобладающую черту гомерического героя, то позволю себе некоторые
подробности. Уже при первом своем появлении в "Одиссее" герой ее
изображается плачущим:
своих собственных подвигах:
благополучном, путешествии в области Аида:
87), но на него так же трогательно действует и тень самого плохого и
беспутного из его дружинников, который