не говоря уже о ее последствиях). Печально в этой приверженности к
незрелости то, что сама она есть состояние далеко не постоянное. Ах, если б
оно было таковым! Тогда в се можно было бы объяснить присущим виду страхом
смерти. Тогда все эти "Избранные" стольких поэтов были бы такими же
безобидными, как жители Кирхштеттена, переименовавшие свой "Hinterholz".
Если бы это было лишь страхом смерти, то читатели и особенно вос торженные
критики должны были бы безостановочно кончать с собой, следуя примеру их
любимых молодых авторов. Но этого не происходит.
печальней. Она связана не с неохотой человека знать о смерти, но с его
нежеланием слышать о жизни. Однако невинность - последнее, что может
поддерживаться естественно. Вот по чему поэтов - особенно тех, что жили
долго - следует читать полностью, а не в избранном. Начало имеет смысл
только если существует конец. Ибо, в отличие от прозаиков, поэты
рассказывают нам всю историю: не только через свой действительный опыт и
чувств а, но - и это наиболее для нас важно - посредством языка, то есть
через слова, которые они в конечном счете выбирают.
мемуары или вести дневник. По самой природе своего ремесла, поэты ведут
дневник. Часто против собственной воли, они честно прослеживают то, что
происходит (а) с их душами, будь э то расширение души или - более часто - ее
усадка и (б) с их чувством языка, ибо они первые, для кого слова становятся
скомпрометированными или обесцениваются. Нравится нам это или нет, мы здесь
для того, чтобы узнать не только что время делает с людьми , но что язык
делает с временем. А поэты, не будем этого забывать, это те, "кем он (язык)
жив". Именно этот закон учит поэта большей праведности, чем любая вера.
будучи вдвое старше Христа, и не благодаря кьеркегоровскому "принципу
повторения". Он просто служил бесконечности большей, чем та, с которой мы
обычно считаемся, и он ясно свидет ельствует о ее наличии; более того, он
сделал ее гостеприимной. Без преувеличения, каждый индивидуум должен знать
по крайней мере одного поэта от корки до корки: если не как проводника по
этому миру, то как критерий языка. В обеих областях У. X. Оден спр авляется
отлично, хотя бы из-за их сходства соответственно с адом и Лимбом *(4).
его время, поскольку язык по своей природе ставит то, что в нем достигнуто,
неизменно в настоящее время), и я считаю, что мне необычайно повезло, что я
его встретил. Но ес ли бы я вообще его не встретил, все равно существовала
бы реальность его стихов. Следует быть благодарным судьбе за то, что она
свела тебя с этой реальностью, за обилие даров, тем более бесценных, что они
не были предназначены ни для кого конкретно. Можн о назвать это щедростью
духа, если бы дух не нуждался в человеке, в котором он мог бы преломиться.
Не человек становится священным в результате этого преломления, а дух
становится человечным и внятным. Одного этого - вдобавок к тому, что люди
конечны, - - достаточно, чтобы преклоняться перед этим поэтом.
американцем, итог состоял в том, что он сплавил оба английских наречия и
стал - перефразируя одну из его собственных строчек - нашим
трансатлантическим Горацием. Так или иначе, в се путешествия, которые он
предпринимал - по странам, пещерам дущи, доктринам, верам - служили не
столько для того, чтобы усовершенствовать его аргументацию, сколько чтобы
расширить его речь. Если поэзия когда-нибудь и была для него делом чести, он
жил
Отсюда его автономность, душевное здоровье, уравновешенность, ирония,
отстраненность - короче, мудрость. Что бы это ни было, чтение его - один из
очень немногих - если не единственны й - доступных способов почувствовать
себя порядочньнм человеком.
Лондоне. Уистан сидел за столом, держа сигарету в правой руке, бокал - в
левой, и распространялся о холодной лососине. Поскольку стул был слишком
низким, хозяйка-дома подл ожила под него два растрепанных тома Оксфордского
словаря. Я подумал тогда, что вижу единственного человека, который имеет
право использовать эти тома для сидения.
* 1. Здесь - взаимно (лат.).
* 2. В антологии - перевод Вл. Зуккау-Невского (Прим. перев.).
* 3. Мимоходом (фр.).
* 4. Лимб - преддверие ада.
___
столкнетесь с тем, что по традиции принято называть Злом. Я говорю не о
персонаже готических романов, а как минимум о реальной общественной силе,
которая никоим образом вам неподвластна. И ни благие намерения, ни
хитроумный расчет не избавляют от неизбежного столкновения. Более того, чем
осторожнее и расчетливее вы будете, тем более вероятна встреча и тем
болезненней будет шок. Жизнь так устроена, что то, что мы называем Злом,
поистине вездесуще, хотя бы потому, что прикрывается личиной добра. Оно
никогда не входит в дом с приветственным возгласом: "Здорово, приятель! Я -
зло", что, конечно, говорит о его вторичности, но радости от этого мало -
слишком уж часто мы в этой его вторичности убеждаемся.
анализу наши представления о добре, образно говоря, перебрать гардероб и
посмотреть, что из одежд приходится незнакомцу впору. Это займет немало
времени, но время будет потрачено отнюдь не зря. Вы будете ошеломлены,
узнав, сколь многое из того, что вы считали выстраданным добром, легко и без
особой подгонки окажется удобным доспехом для врага. Возможно, вы даже
усомнитесь, не есть ли он ваше зеркальное отражение, ибо всего удивительнее
во Зле - его абсолютно человеческие черты. Так, например, нет ничего легче,
чем вывернуть наизнанку понятия о социальной справедливости, гражданской
добродетели, о светлом будущем и т. п. Вернейший признак опасности здесь -
масса ваших единомышленников, не столько из-за того, что единодушие легко
вырождается в единообразие, сколько по свойственной большому числу слагаемых
вероятности опошления благородных чувств.
обособлении личности, в оригинальности мышления, его парадоксальности и,
если угодно - эксцентричности. Иными словами, в том, что невозможно исказить
и подделать, что будет бессилен надеть на себя, как маску, завзятый лицедей,
в том, что принадлежит вам и только вам - как кожа: ее не разделить ни с
другом, ни с братом. Зло сильно монолитностью. Оно расцветает в атмосфере
толпы и сплоченности, борьбы за идею, казарменной дисциплины и окончательных
выводов. Тягу к подобным условиям легко объяснить его внутренней слабостью,
но понимание этого не прибавит силы, если Зло победит. А Зло побеждает,
побеждает во многих частях мира и в нас самих. Глядя на его размах и напор,
видя - в особенности! - усталость тех, кто ему противостоит, Зло ныне должно
рассматриваться не как этическая категория, а как явление природы, и
исчислять его впору не единичными наблюдениями, а делать карты по образцу
географических. И я обращаюсь к вам с этой речью не потому, что вы полны
сил, молоды и ваши души чисты. Нет, чистых душ нет среди вас, и вряд ли вы
найдете в себе силу и стойкость для очищения. Моя цель проста. Я расскажу
вам о способе сопротивления Злу, который, может быть, однажды вам
пригодится; о способе, который поможет вам выйти из схватки если не с
большим результатом, то с меньшими потерями, чем вашим предшественникам. Я,
разумеется, буду говорить о знаменитом "Кто ударит тебя в правую щеку,
обрати к нему и другую". Я исхожу из того, что вам известно, как толковали
этот стих из Нагорной проповеди Лев Толстой, Махатма Ганди, Мартин Лютер
Кинг и многие другие. Следовательно, я исхожу из того, что вам знакома
концепция пассивного непротивления и ее главный принцип - воздаяние добром
за зло, т. е. отказ от мщения. При взгляде на мир сегодня невольно приходит
на ум, что этот принцип, мягко говоря, не получил повсеместного признания.
Причин здесь две. Во-первых, он применим в условиях хоть минимальной
демократии, а это как раз то, чего лишены восемьдесят шесть процентов людей
Земли. Во-вторых, здравый смысл подсказывает пострадавшему, что, подставив
другую щеку, и не отомстив, он добьется в лучшем случае моральной победы, то
есть чего-то неощутимого. Естественное желание подставить себя под второй
удар подкрепляется уверенностью, что это только разгорячит и усилит Зло и
что моральную победу противник припишет себе.
вышиб дух из потерпевшего, он может задуматься над тем, что, подставив
другую щеку, он растравляет совесть обидчика, не говоря о его бессмертной
душе. Моральная победа может оказаться не такой уж моральной, потому что
страдающий часто склонен к самолюбованию и, кроме того, страдание возвышает
обиженного, дает ему превосходство над врагом. А как бы ни был зол ваш
Сертаков Виталий
Пехов Алексей
Каменистый Артем
Конюшевский Владислав
Акунин Борис
Ильин Андрей