заразил! Это ведь ты! Какого же хрена ты сейчас боишься? Боишься оказаться
слишком близко от своей еврейской суки-напарницы?! Какого хрена? Чего ты
так испугался?!
немедленно!
она холодно и решительно смотрела Лукасу прямо в глаза.
еврейка, а это для черных братцев западло! Правда? Выходит, старина Лукас
такой же сдвинутый, как гады-расисты, которых он так ненави...
спиной о перегородку, отделявшую один столик от другого. Вскрикнула -
замолчала, ошеломленная, оглушенная болью.
всего было то, что слова Софи пронзили его словно отравленное жало
скорпиона.
заводить романы на работе была именно тем, чем была, - фигней. Просто он
боялся. Боялся любить белую женщину. После всех этих лет праведного гнева
он оказался одним из тех, кого сам ненавидел.
в обе ладони ее голову, он мягко произнес: - Прости меня, Софи. Прости
ради Бога - никак не хотел делать тебе больно. Как ты себя чувствуешь,
деточка?
расширились, взгляд блуждал.
невнятной. - Как-то мне вдруг не по себе. Перед глазами плывет, и во рту
пересохло.
возвращались?
парочку в апельсиновый сок.
за его рубашку, но ослабевшие пальцы уже не слушались ее. С огромным
усилием она выдавила:
проснешься, все уже будет позади. Обещаю.
выпила недостаточно сока, чтобы полностью отключиться, но все же
барбитурат на какое-то время задержит ее. Лукасу хватит времени.
поездом лимузин, разваливавшийся буквально на ходу. Сначала отвалилось
левое колесо, потом сломалась передняя ось. Багажник высоко подскочил в
воздух, и вся машина тут же рассыпалась на части.
Будто его гнал по рельсам электрический ток. Тащило скрытое магнитное
поле. В горячечное мгновение из подсознания Анхела всплыл похороненный там
образ. Из давнего прошлого, что так беспокоило его когда-то, мучило во
сне, семнадцать лет отравляло память. Теперь он зазвучал в мозгу, как
адский патефон.
Его панцирь был пронзен прямой иглой. Жука гнала боль. Дервишем вертелся
он по поверхности стола, неостановимый в своей агонии, как игрушка с
перекрученной пружиной.
автомобиль. Передним бампером он ткнулся в шпалу и взлетел в воздух
ветряной мельницей. С глухим взрывным звуком он упал в бурьян крышей вниз.
Вокруг закипела пылевая туча.
Ему казалось, что внутри груды помятого металла что-то шевелится, пытаясь
выбраться наружу.
разбитого автомобиля, как рак-отшельник. Сначала оно было похоже на
животное - кривые конечности, обвислые складки кожи, какая-то странная
черепашья походка. Но тут на него упал свет отраженной крышей лимузина
луны.
глаза измеряли расстояние. Старуха взобралась на рельсы и помчалась за
поездом. Складки кожи болтались из стороны в сторону, хрустели старческие
кости. Тускло посверкивала металлическая шина на левой ноге. Как поршни,
ходили туда-сюда деформированные бедра. Это была древняя машина.
оглядываться, ища способ оповестить остальных. Над головой покачивались
забранные в мелкую металлическую сетку электрические лампочки без
колпаков. В дальнем углу громоздились пустые ящики. Этот вагон,
отхваченный десятилетия тому назад от товарного поезда, служил в основном
кладовой.
снова бросился к окну.
была уже в пятидесяти ярдах и догоняла. На каждом шаге болталась обвисшая
кожа, руки и ноги дергались, как зубья сломанной передачи. С такого
расстояния нельзя было сказать, что на ее лице - гримаса или ухмылка. Но
что-то брызгало и отлетало хлопьями с ее рук и ног - то ли кровь, то ли
плоть, кусочки костей, обрывки одежды или все вместе.
действия до последней секунды. Он двигался быстро, мускулы напряглись, как
в старые футбольные дни.
подлокотник или обдирал подбородок. Но он пробирался к кухне, стиснув
зубы, шел, отвоевывая каждый дюйм, пробиваясь к линии гола.
кухней и вагоном-рестораном. Шириной меньше трех футов и скользкая от
смазки, сцепка была опасной, ходить по таким рекомендуется лишь опытным
железнодорожникам. Но судя по испуганному лицу парнишки, еле видному в
рассветном сумраке, не безопасная позиция интересовала его в первую
очередь.
помповое ружье и трясся как осиновый лист. Несколько секунд Лукас крепко
сжимал его худенькое плечо. - Остынь.