съемки.
Пройдешься, подышишь воздухом.
показывая свои крепкие белые зубы.
работы, они едва тащились по идущей в гору дороге. Душу Хворостецкого
согревала надежда, что сейчас он сможет снять что-нибудь интересное,
какой-нибудь сногсшибательный сюжет с военными.
то они расскажут что-нибудь эдакое. А глядишь, и снять удастся что-нибудь
занятное. Скорее всего, приезжают сюда поохотиться, рыбу половить, просто
так, из интереса".
от времени оборачиваясь, подмигивал то Виталику, то Ханне. Немка отвечала
двусмысленной улыбкой, которая злила Хворостецкого. Но когда он работал, у
него не возникало навязчивых мыслей о женщинах. Когда же работа
заканчивалась, начинало садиться солнце и он выпивал стакан водки или пару
стаканов вина, его плоть начинала бунтовать и требовать развлечений, причем
немедленно.
костерок, выпьем как следует - и ты будешь моей, стерва немецкая, блядь
фашистская!" - в сердцах выругался Хворостецкий, хотя Ханна ему в общем-то
нравилась, несмотря на то, что не отличалась особой привлекательностью. А
сама Ханна льнула к Виталию. Хворостецкий с Бархотиным шли рядом, Гельмгольц
и Семага шагах - в двадцати за ними.
камуфляже, с автоматами наперевес.
в руках. Может быть, понадобится пара планов. И вообще, когда я подойду,
камеру не выключай, пускай себе пишет.
- польстил оператору режиссер, - А с ними я договорюсь.
остановились и не приближались. Между военными и режиссером с оператором
оставалось шагов пятнадцать-семнадцать. Оператор опустил камеру и помахал
левой рукой. Помахал вполне добродушно, приветливо: дескать, добрый день, мы
вот здесь заблудились, сбились с дороги и не подскажете ли... Один из
военных быстро скрылся за углом фермы. Заскрипели ворота, и перед фермой
появилось еще трое. Все они были в камуфляже, двое - с автоматами.
- Стоять!
видели.
сказал полковник, и человек стоящий справа от него, поднял ствол автомата и
трижды выстрелил.
на месте. Ветер дул к ферме, и Кошевников, находившийся за пригорком, ничего
не слышал. Он запустил двигатель и погнал машину вверх по дороге.
дал длинную раскатистую очередь поверх голов.
приветствуют появление съемочной группы. Он прибавил газу, микроавтобус
подбросило на колдобине, и он съехал с мостика на гравийку. И в этот же
момент прогремел глухой тяжелый взрыв. Темно-синий микроавтобус швырнуло
передком в воздух, он вспыхнул. А секунд через тридцать раздался
оглушительный взрыв бензобака.
обломки автобуса и клубы черного едкого дыма, поднимавшегося вверх. Ханна
прижалась к Виталию, словно надеясь за его плечом укрыться от неминуемой
беды.
двинулся с пригорка вниз. Еще четверо растянулись цепью, охватывая
полукольцом съемочную группу.
направленные на него стволы.
провизия и все отснятые пленки сгорели в темно-синем автобусе. И он,
развернувшись, не обращая внимания на крики военных, побежал к искореженному
автомобилю. Туда же бросился и Виталий. Их догнали, повалили на землю,
связали и, подталкивая в спину автоматами, повели на ферму.
игнорируя отчаянные попытки пленников что-то объяснить. Володька Кондаков
сидел под березой и курил. Когда он услышал выстрелы, то инстинктивно
вскочил на ноги, готовый броситься в близлежащий кустарник. Но тут же
сообразил, что ему-то самому пока не угрожает никакая опасность. Он залез на
березу и увидел ужасное зрелище: темно-синий, такой шикарный микроавтобус
взорвался.
Надо делать ноги! Но сила любопытства удержала его на месте. Он прижался к
стволу березы так, чтобы его не было заметно, и принялся наблюдать. Он
видел, как военные схватили его новых друзей, видел, как ударили в спину его
приятеля Виталия Семагу, когда он споткнулся, как тот упал, как его пинками
заставили подняться... "Наверное, никакие это не военные. Хорошо, что я не
пошел с ними!
кювете, черные клубы дыма поднимались все выше и выше.
ними - не развяжешься. Попадешь в какую-нибудь дрянную историю, обязательно
милиция начнет тормошить. А ведь это я привел их к ферме! Но ведь они же
сами хотели чего-нибудь непонятного. Вот и показал я им тайну зоны. Странно,
почему стреляют, автобус взорвали? Что-то здесь не так. Да хотя какое мое
дело!.."
попавших в беду друзьях терзала Володькину душу... И он, тяжело вздохнув,
двинулся в сторону болота.
альтруизму бомж. Выходить на дорогу он не отважился, рассудив здраво, что
если военные не охнув взорвали автобус, то что им стоит пристрелить
какого-то жалкого безвестного бродягу.
меня не будет дела. Муравьи, мухи, черви сожрут, и никто не узнает, что был
такой Володька Кондаков, вернее, Владимир Николаевич Кондаков тысяча
девятьсот пятьдесят четвертого года рождения. Да, дела-а, дела-а!"
съежившись, как мог, крался к болоту. Он нашел тот самый сосновый шест, с
которым перебирался через топь, и тут сомнения вновь одолели его. Может
быть, ну их всех - эту ферму, этих военных, этих киношников? Может, плюнуть
на это дело да и смыться куда-нибудь подальше? Укромных мест в зоне много...
хоть всю жизнь, никто бы его не нашел. Но тут же в голове Володьки
промелькнула другая мысль, спасительная, правильная: "А что если побежать на
контрольно-пропускной пункт или в деревню и рассказать обо всем людям,
воспользоваться телефоном? Пусть приедет милиция, пусть власти разбираются.
наверное, бежать, оповестить милицию о том, что здесь происходит. Но,
собственно, я ведь сам не знаю, что происходит, - одернул себя Кондаков. -
Все-таки надо опять подобраться к ферме и узнать, что к чему. Выяснить,
вдруг ничего страшного? Хотя как ничего страшного - взорвали же автобус
вместе с водителем!"
Семага.
руки были связаны за спиной, и он лишь сумел потереться разбитым носом о
плечо.
между лопаток, - Идешь, так иди, был ваш водитель, да сплыл.
пробовал втолковать военным Хворостецкий и в который раз не услышал в ответ
ничего нового: