вырядился?
дрова рубишь, палец острием зацепишь, так сначала-то ничего не видно,
только беленькое виднеется, слабенькое такое, беленькое, а уж потом,
пообождав, кровушка выступает.
пристально глядел на Исаева, а другой держал закрытым, словно давая ему
отдохнуть.
цыганка смешное нагадала.
говорить не хочу, что будет. Она тебе надолго гадала?
твоих серенькое есть, это перед окончанием появляется, при самом кончике,
когда он вьется, вьется, как во сне, ты за ним, а он выскользает,
выскользает, вот тогда это серенькое и появляется. А ты поспи, Косинька,
вон ты желтенький весь. У тебя, правда, цвет хороший, лимонный, это к
началу, не к концу, только ты замаялся совсем. Хочешь, я сбегаю баб
покличу, они вам песни споют?
правым глазом. - Минь, а ты зачем моего друга пугаешь?
проверял, другой сразу бабу требует, а этот ноздрей только поиграл, - и
весь отклик. Косинька, я человека по Отклику чувствую. Это как в стекло
плюнешь - тебя ж и обрызжет, а в лесу, где все мягкое, там плювай, куда
хочешь, там от плювка травка вырастет, только на будущий год и по ранней
весне, по самой ранней. Так что меня пугаться нечего, я дед добрый, вона
этими руками тебя выходил.
и вздохнул.
меня утешал. А? Здорово, да? Самая большая радость для человека, у
которого померла жена, это если у его ближайшего друга окочурится невеста.
Разве не так? Так. Только это в самое нутро запрятано. Мы в этом, хоть
убей, не признаемся, а он - простой мужик, что ему терять, чего пугаться?
Он все свое с собой носит, одинок и стар - потому правдив.
В нем плавали большие смородиновые листья и декоративные гроздья здешнего
игольчатого укропа. Ванюшин, задрожав, схватил руками жбан и впился в него
зубами. Исаев видел, как по его громадной, толстой шее, грохоча и замирая,
елозил кадык.
прерывистым голосом, - оттягивает, как молитва.
принимая жбан у Исаева, - пошлю его в лавку, он колбаски принесет, я
извозчичьей поджарки затушу. Помнишь, Косинька, я тебя ею танком от
маменьки кормил?
Я один, зачем они мне? А квартирант у меня занятный, из профессоров он,
Шамес его зовут, лягушек все разрезает, когда лето. А зимой по базару
ходит, песни играет про иудеев своих, ему хорошо подают, иудея, если он
нищий и убогий, наш народ гораздо больше своего убогого жалеет. Если уж
еврей убогий, то, значит, он нашего в семь раз убоже и жалчей. А на
денежки, что зимой собирает, Шамес летом лягушек покупает, режет их и в
мыкроскоп смотрит, пишет в книжку, а потом мы лягушек в подсолнечном масле
жарим. Я сначала их есть не мог, а теперь я от них сильней делаюсь,
ей-бог, как от трепанга, даже грешную девку во сне хочу...
пили водку, играя при этом в подкидного дурака на раздевание. Ванюшин был
уже полуголым, часто и беспричинно смеялся, глаза его блестели радостно и
беззаботно, по белой впадинке посредине груди ползли медленные капли пота.
открой, а шестерки я на погончики тебе сохраню. Слышь, доктор, сколько
собрал сегодня?!
лучком...
обезьяньей американской "душегрейки", и вышел.
заберу. На отбой. И шестерками ты своими обожрешься. Максим Максимыч,
ходите под него.
Он тебя в прежнем кону спасал, а ты ж его теперь и оставишь в дураках.
либо выручайте.
потянуть.
Николай Иванович, я страсть какой злопамятный...
охотничьей колбасы.
должна приехать?
к половине шестого.
телефон?
нетопленной дежурной комнате старик полицейский играл на губной гармошке
старинную песню про "Ваньку-ключника".
черт.
где?
корреспондентский билет, хмурился, пыжился и краснел, а потом спросил:
будете? - повторил свой вопрос унтер. От него несло табаком и стародавним
прокисшим водочным перегаром.
которому скучно жить на земле. А скука - она все примет, даже обиду.
Отвечать по уставу, сволочь!
глазах. Он вскочил, проревел нечто звериное, но очень счастливое и вскинул
руку к козырьку.
бить", - с тоской подумал Исаев. Опустился на стул возле телефона, вызвал
номер и стал ждать ответа. В соседней комнате по-прежнему грустно играл на
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Андреев Николай
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Роллинс Джеймс