испробовать на Лагхе.
отбросив прочь свечи, вцепился в резные подлокотники кресла. Сразу вслед
за этим он прочистил горло и необыкновенно хриплым, низким, не своим
голосом сказал:
было терять ни минуты. И истерическое буйство оставило его в тот же миг.
свое тело, как если бы оно было сделано из желтого стекла.
были прозрачны, словно они тоже сделаны из стекла, только черного. Ну?
твоего желтого и черного стекла. Ее красное тело образует ту же фигуру,
какую образуют свечи у твоих ног.
голова была сосудом с широченным горлышком. Схвати ее и брось гадину
внутрь петли. Давай. Не бойся! Бросай. Да бросай же, недоносок, скорее!
произошло ровным счетом никаких изменений.
гаснуть. Глаза гнорра были все еще закрыты. Он сидел в кресле и
часто-часто дышал. Губы его были белы, а из ноздрей сочилась кровь.
Правда, это продолжалось недолго. На грудь Лагхи упали три алые капли, и
кровотечение прекратилось. Знахарь с облегчением вздохнул и с видом
надзирателя за каторжными работами встал возле гаснущей петли из свечей,
скрестив руки на груди.
то крохотную тупомордую змейку, не то пиявку, обугленную и скрюченную,
совсем, казалось бы, обыкновенную. Пиявку, несколько мгновений назад
возникшую из пустоты у самых раззолоченных носков туфель гнорра.
лампам в покоях гнорра и без того было довольно светло.
Знахарь, окончив процедуру брезгливого осмотра, чем-то сходную с
доморощенными играми харренских естествоиспытателей.
тлетворный дух своей собственной опочивальни.
Хоц-Дзанге. Такой улыбчивый! - Знахарь подцепил обугленное тельце, гада
кончиком кочерги и вышвырнул в окно.
прав - этот твой доброжелатель тоже из Опоры Вещей. И я его прекрасно
знаю. Ну что? Или пиявка у тебя вместе со здоровьем высосала последние
мозги? Ну что, сдаешься?
же совершенно свободно поднялся на ноги и стал растирать затекшую шею.
на гнорра, ища одобрения, удивления и благодарности. Или хотя бы чего-то
одного. - Вначале он отправил куда надо Дотанагелу, а потом решил и тебя
отправить туда же.
проносились сцены штурма Хоц-Дзан-га. Крепость, на глазах обращающаяся в
громыхающие руины, кровавое месиво человеческих и собачьих тел. И бодрый,
хотя и окровавленный Иланаф, с мечом своего бывшего союзника и командира.
Сияющий, довольный своим предательством. Тем, что выслужился перед
гнорром. Разговор с Иланафом на палубе "Венца Небес". Его милые шутки. Как
это у него выходило прикидываться таким бесхребетным и беспринципным
жизнелюбом. Таким верным псом, заслуживающим полного доверия. Лагха
вспомнил, как в день, когда они отвернули свои корабли от Пиннарина, он
имел с Иланафом короткий разговор о превратностях судьбы. Как, выходя из
капитанского зала, он зацепился краем плаща за случайный крюк и Иланаф
вкупе с уместными шутками пришел ему на помощь...
меня на грань между бытием и раз-воплощениему - прошипел наконец Лагха.
мочи только на то, чтобы подсадить тебе эту гадину. А вот создавал,
заклинал и лелеял эту тварь совсем не он. Кто - не знаю. Тут даже я
бессилен...
Опоры Вещей Иланафа покойником, - бесстрастно и твердо сказал Лагха.
заторопился к двери. - Я пойду поговорю с Эгином и заодно распоряжусь от
твоего имени насчет его пожитков.
Впрочем, зная вас, людей, уверен, что расстаемся мы ненадолго.
силу этого особенно легкомысленный Эгин беззаботно перевалился с боку на
бок и сладко засопел. Альсим, нагой и сонный, на цыпочках подкрался к
двери, льстя себе тем, что его передвижения наверняка останутся
незамеченными. Он почти не сомневался, что ночной гость - это один из
соседей, тот самый хозяин трактата о метании криса с пламенеющим клинком,
которому не терпится поделиться свежими новостями о прибытии смегов. "Это
Знахарь, открывай!" - прошептали из-за двери, и Альсим понял, что делиться
свежими новостями придется ему. Если, конечно, не будет указаний сверху
ничем ни с кем не делиться...
дожидаясь приглашений, которые застряли на кончике сонного языка Альсима.
чашками, кувшинами и тарелками с ореховой скорлупой. - Значит, так, аррум.
Ты сейчас надеваешь штаны и идешь на пристань считать корабли.
Возвращаешься к рассвету. О результатах подсчетов можешь не докладывать.
Все.
громоздящейся у изножья его кровати, и, бросая на Знахаря тревожные
взгляды, стал одеваться, не попадая всюду, куда можно не попадать, и
застегивая все пряжки с третьего раза. Кто бы мог подумать, что этот Эгин
окажется настолько важной птицей, что сам Знахарь Свода станет навещать
его прямиком после визита к гнорру...
Первым делом бросил на пол холщовый мешочек из тех, какие в ходу в Опоре
Вещей. Одним резким движением руки он смел со стола все, что на нем было.
Затем разыскал в углу большой кувшин с водой для умывания и, встав над
Эгином, принялся лить воду на голову, шею, грудь рах-са-ванна. Тонкой
ледяной струйкой.
разозлить ненароком Знахаря, осторожно открыл дверь, протискиваясь в нее
бочком, бочком. Когда пузатый кувшин опустел. Знахарь уселся на край
эгиновской кровати и...
провести ночь в промозглой сырости с видом на окрестности Перевернутой
Лилии.
не дождешься поскорее смыться с Лилии и отправиться в Пиннарин, - довольно
осклабившись, продолжал Знахарь.
подальше ноги с этой проклятой Лилии, но вот в Пиннарин меня совсем не
тянет, - с трудом ворочая языком, но на удивление хорошо соображая,
отвечал Эгин, дыша в лицо Знахарю перегаром.
кое-каких подарках, которые я тебе принес прямо в стойло, - с этими
словами он наклонился и поднял с пола холщовый мешочек, который Эгин,
прослуживший верой и правдой доблестной Опоре Вещей не один год, узнал
сразу же.
мешка.
Целые и невредимые. Затем - столовые кинжалы, подарок "одной дамы",
которая, в отличие от большинства прочих дам Круга Земель, правит
разбойным и бесшабашным народом, ведает секретом "молний Аюта" и при этом
очень недурна собой. И, наконец. Знахарь выложил на стол броскую золотую
штуковину, которую ранее Эгину никогда видеть не доводилось. Хотя нет, он
уже видел ее однажды, в каюте Арда оке Лайна, видел не в живых, но на
рисунке, затерявшемся среди всякой похабщины на предмет Обращений,
Грютских Скачек, Задних Бесед и тому подобного. Это была голова Скорпиона.
Убийцы отраженных.
разглядывая зловещую скорпио-нью голову с глазами-опалами. - Когда он
узнал о моем несгибаемом намерении навестить Перевернутую Лилию, а вместе
с ней тебя и нашего болезного гнорра, он просто навязал мне ее. Правда,
еще раньше ко мне с ножом к горлу пристал доблестный свел народа сме-гов,
просто умоляя отправить тебя в Пиннарин, обнажив тем самым свою капризную