все громче и громче, и Мария, верно, задумалась, не включить ли ей снова
радио, но потом решила по- другому: она прижала голову к махровой колбасе,
лежащей на столе, сняв руки с колен, свесила их почти до ковра и заплакала
беззвучно и равномерно.
столь постыдной ситуации. Я решил ее развеселить, выскользнул из гостиной и
в темной лавке, среди пакетиков пудинга и пластинок желатина, обнаружил
пакетик, который при рассмотрении в полутемном коридоре оказался пакетиком
шипучего порошка со вкусом ясменника. Оскар очень порадовался своей находке,
ибо временами я полагал, будто Мария отдает ясменнику предпочтение перед
всеми прочими разновидностями порошка.
в колбасу махровом полотенце. И руки у нее все так же висели, беспомощно
покачиваясь, вдоль бедер. Оскар зашел слева и был весьма разочарован, когда
увидел, что глаза у нее закрыты и сухи. Я терпеливо ждал, пока она снова
поднимет веки с чуть слипшимися ресницами, протянул ей пакетик, но она даже
не взглянула на мой ясменник и, казалось, смотрит сквозь пакетик и сквозь
Оскара.
короткого внутреннего совещания с самим собой решил действовать более
непосредственно. Оскар залез под стол, подполз к ногам Марии, слегка
повернутым носками внутрь, схватил ее левую руку, почти достающую кончиками
пальцев до пола, развернул ее так, чтобы мне была видна ладонь, вскрыл
пакетик зубами, высыпал половину содержимого в безвольно доверенную мне
мисочку, прибавил слюны, пронаблюдал первый взрыв шипения и получил от Марии
весьма болезненный пинок ногой в грудь, отбросивший Оскара на ковер, почти
под середину стола.
стола. Мария теперь тоже стояла. Мы стояли друг против друга, тяжело дыша.
Мария схватила полотенце, оттерла свою левую ладонь, швырнула оттертое мне
под ноги и обозвала меня гадким пакостником, ядовитым карликом, обнаглевшим
гномом, которого давно пора отправить в психушку. Потом она схватила меня,
стукнула по затылку, обругала мою бедную матушку, которая произвела на свет
такого выродка, когда же я захотел закричать, когда нацелился на все стекла
в комнате и в целом мире, заткнула мне рот тем самым полотенцем, которое,
если его кусать, оказывается жестче говядины.
мог теперь без всякого труда раскричать своим голосом все рюмки, все стекла
и -- по второму разу -- стекла, закрывавшие циферблат напольных часов. Но я
не стал кричать, я позволил ненависти овладеть собой, такой устойчивой
ненависти, что и по сей день, когда Мария переступает порог моей комнаты, я
ощущаю ее между зубами, как ощущал тогда махровое полотенце.
засмеялась, одним движением снова включила радио, насвистывая вальс, подошла
ко мне, чтобы в знак примирения потрепать меня по голове, что я, вообще-то
говоря, любил.
вверх, в то самое место, куда она впускала Мацерата. И когда она, перед тем
как я успел нанести второй удар, перехватила мои кулаки, я вцепился зубами в
это проклятое место и, не разнимая зубов, упал вместе с ней на кушетку, хоть
и слышал краем уха, как они там сулят очередное экстренное сообщение, но
Оскар не желал никаких сообщений, а потому не сообщит вам, кто кого и в
каком количестве тонн сумел утопить, ибо приступ судорожных рыданий заставил
меня разжать зубы, и я остался неподвижно лежать на Марии, а та плакала от
боли, а Оскар плакал от ненависти и от любви, и, хотя на смену любви пришло
свинцовое беспамятство, конца ей не было.
НЕСТИ СВОЕ БЕСПАМЯТСТВО К ФРАУ ГРЕФФ
позднее, когда Грефф соорудил для меня барабанную машину, я его не любил.
Впрочем, и по сей день, когда у Оскара уже не осталось сил для столь
устойчивых антипатий, я недолюбливаю Греффа, хотя его и на свете-то больше
нет.
Он не верил ни в картошку, ни в савойскую капусту, был, однако, наделен
большими познаниями в овощеводстве и охотно представал перед всеми
садоводом, любителем природы и вегетарианцем. Но поскольку Грефф не ел мяса,
он все-таки не мог считаться настоящим зеленщиком. Ему не дано было
рассуждать о плодах земных как о плодах земных. "Вы только взгляните на эти
редкостные картофелины, -- частенько слышал я, как Грефф обращается к своим
покупателям. -- Взгляните на этот полнокровный, налитой, принимающий все
новые формы и в то же время столь целомудренный клубень! О, я люблю
картофель, ибо он говорит со мной на своем языке". Ну конечно же, настоящий
зеленщик не должен так говорить и сму щать подобными речами своих
покупателей Моя бабушка Анна Коляйчек, которая и выросла и состарилась среди
картофельных полей, даже в самые урожайные годы могла произнести разве что
такую фразу: "Н-да, сей год картошки малость побольше, как прошлым годом". А
ведь и Анна Коляйчек, и брат ее Винцент Брон-ски куда больше зависели от
урожая картошки, чем зе ленщик Грефф, которому уродившаяся слива вполне
возмещала неуродившуюся картошку. Вообще, в Греффе все было чрезмерным. Ну
кто заставлял его носить в лавке зеленый фартук? Что за напыщенность, если,
демонстрируя покупателям зеленый, как шпинат, кусок ткани, он улыбался и с
умным видом называл его "Зеленый фартук милостивого Господа Бога нашего". К
тому же он никак не мог развязаться со своими следопытскими увлечениями.
Правда, ему уже в тридцать восьмом пришлось распустить свой отряд --
мальчишек обрядили в коричневые рубашки и ладную зимнюю форму, но все равно
вчерашние скауты, пусть в штатском, пусть в новой форме, часто и регулярно
наведывались к своему вчерашнему предводителю, дабы совместно с ним,
обряженным в позаимствованный у милостивого Господа Бога фартук и те ребящим
струны гитары, распевать утренние песни, вечерние песни, туристские песни,
песни ландскнехтов, песни урожая, песни во славу Девы Марии, народные песни,
местные и зарубежные. Поскольку Грефф своевременно заделался членом
национал-социалистских силовых отрядов и начиная с сорок первого именовал
себя не только зеленщиком, но и люфтшуцвартом, а кроме того, в любое время
мог сослаться на двух бывших скаутов, которые тем временем успели кое-чего
достичь в рядах юнгфолька, став один фенляйнфюрером, другой -- штамфюрером,
окружное управление гитлерюгенд официально разрешило проводить в
картофельном подвале Греффа вечера песен. Более того, гаушулунгсляйтер
Лебзак призвал Греффа устраивать такие же вечера песен в учебном центре
Йенкау. Сов местно с учителем народной школы Грефф в начале сороковых годов
получил задание составить для округа Данциг -- Западная Пруссия сборник
молодежных песен под девизом "Пойте с нами!". Книга вышла отменная. Зеленщик
получил послание из Берлина за подписью рейхсюгендфюрера и был приглашен в
Берлин на встречу хормейстеров.
любой песни, вдобавок он умел разбивать палатки, разводить, а потом и гасить
бивачные костры, чтобы не возник лесной пожар, он целеустремленно маршировал
по компасу, знал, как называются все видимые невооруженным глазом звезды,
излагал веселые и занимательные истории, помнил все легенды, родившиеся в
бассейне Вислы, проводил пат риотические вечера под лозунгом "Данциг и
Ганза", мог перечислить всех великих магистров рыцарского ордена с
относящимися к делу датами и фактами, но и этим не ограничивался, а мог
заодно поведать много всякой всячины о миссии германства в рыцарской земле и
лишь изредка вплетал в свои выступления какую-нибудь забавную присказку из
жизни скаутов.
сущности, вообще не любил, а любил только мальчиков. Порой он даже любил
мальчиков больше, чем можно было выразить с помощью песен. Возможно, это его
жена, распустеха в неизменно засаленном лифчике и дырявых трусах, короче,
это Греффиха вынуждала мужа отыскивать чистые идеалы среди подтянутых и
опрятных мальчиков. Можно было подкопать и другой корень этого дерева, на
ветвях которого в любое время года цвело-расцветало грязное белье фрау
Грефф. Я вот о чем: Греффиха потому и прозябала в небрежении, что зеленщик,
он же люфт-шуцварт, решительно не воспринимал беззаботную и малость
тупоумную пышность ее форм.
"природа", он подразумевал аскетизм. Произнося слово "аскетизм", он
подразумевал особую форму ухода за телом, а уж в теле своем Грефф
разбирался. Он тщательно о нем заботился, подвергал его воздействию жары и,
проявляя незаурядную смекал ку, -- воздействию холода. Покуда Оскар резал
своим пением стекло как вблизи, так и на расстоянии, при случае заставляя
таять морозные узоры на стекле, таять и со звоном падать сосульки, зеленщик,
напротив, боролся со льдом подручными средствами. Он проделывал дыры во
льду. В декабре, январе, феврале он вырубал во льду дыры. Он рано, еще
затемно доставал из подвала велосипед, заворачивал пешню в мешок из- под
лука, ехал через Заспе в Брезен, из Брезена по заснежен ному променаду в
сторону Глеткау, между Брезеном и Глеткау слезал с велосипеда и, покуда
медленно надвигался рассвет, толкал велосипед с ледорубом в мешке по
промерзшему песку пляжа, потом метров двести, а то и триста по замерзшей
поверхности моря. Над морем висел прибрежный туман, и с берега никто не мог
бы увидеть, как Грефф укладывал велосипед, вынимал из лукового мешка
ледоруб, несколько минут стоял, безмолвно и благоговейно внимая доносящимся
с рейда ту манным сигналам со вмерзших в лед фрахтовых судов. Затем он
скидывал куртку, какое-то время занимался гимнастикой, после чего начинал
сильными равномерными ударами прорубать в море круглую дыру.
пожалуйста, не спрашивайте у меня, откуда я это знаю. Оскар тогда, в
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Браун Дэн
Афанасьев Роман
Распопов Дмитрий