Чтение 63–й страницы книги ~Жизнь и судьба~

- не поймешь, прокалена, иссушена ли степь солнцем или морозами.

Может быть, поэтому возникают здесь миражи, - стерта грань между
воздухом и землей, водой и солончаком. Этот мир по толчку, который дает
мозг жаждущего человека, по рывку мысли вдруг начинает
перекристаллизовываться, и жаркий воздух становится голубоватым, стройным
камнем, и нищая земля плещется тихой водой, и тянутся до горизонта
пальмовые сады, и лучи ужасного, сокрушающего солнца, смешиваясь с клубами
пыли, обращаются в золотые куполы храмов и дворцов... Человек сам в миг
изнеможения творит из земли и из неба мир своего желания.

Машина все бежит и бежит по дороге, по скучной степи.

И вот неожиданно этот мир степной пустыни совсем по-новому, совсем
по-другому открывается человеку...

Калмыцкая степь! Древнее, благородное создание природы, где нет ни
одной кричащей краски, где нет ни одной резкой, острой черты в рельефе,
где скупая печаль оттенков серого и голубого может поспорить с
титанической цветовой лавиной осеннего русского леса, где мягкие, чуть
волнистые линии холмов очаровывают душу глубже, чем хребты Кавказа, где
скупые озерца, наполненные темной и спокойной древней водой, кажется,
выражают суть воды больше, чем все моря и океаны...

Все проходит, а вот это огромное, чугунное, тяжелое солнце в вечернем
дыму, этот горький ветер, полный до краев полынью, не забудутся. А потом,
- не в бедности, а в богатстве встает степь...

Вот она весной, молодая, тюльпанная, океан, в котором ревут не волны, а
краски. И злая верблюжья колючка окрашена зеленью, и молодые острые шипы
ее еще нежны и мягки, не успели окостенеть...

А летней ночью в степи видишь, как галактический небоскреб высится
весь, - от голубых и белых звездных глыб фундамента до уходящих под
мировую крышу дымных туманностей и легких куполов шарообразных звездных
скоплений...

Есть у степи одно особо замечательное свойство. Это свойство живет в
ней неизменно, - и на рассвете, зимой и летом, и в темные ненастные ночи,
и в светлые ночи. Всегда и прежде всего степь говорит человеку о
свободе... Степь напоминает о ней тем, кто потерял ее.

Даренский, выйдя из машины, глядел на всадника, выехавшего на холм. В
халате, подпоясанный веревкой, сидел он на мохнатой лошаденке и оглядывал
с холма степь. Он был стар, лицо его казалось каменно жестким.

Даренский окликнул старика и, подойдя к нему, протянул портсигар.
Старик, быстро повернувшись всем телом в седле, совмещая в себе
подвижность юноши и рассуждающую медлительность старости, оглядел руку с
протянутым портсигаром, затем лицо Даренского, затем его пистолет на боку,
его три подполковничьих шпалы, его франтовские сапоги. Затем тонкими
коричневыми пальцами, такими маленькими и тоненькими, что их можно было
назвать пальчиками, он взял папиросу, повертел ее в воздухе.

Скуластое, каменно жесткое лицо старого калмыка все изменилось, и из
морщин глянули два добрых и умных глаза. И взгляд этих старых карих глаз,
одновременно испытующий и доверчивый, видно, таил в себе что-то очень
славное. Даренскому беспричинно стало весело и приятно. Лошадь старика,
недоброжелательно запрядавшая при приближении Даренского ушами, вдруг
успокоилась, наставила с любопытством сперва одно, потом другое ухо, а
затем улыбнулась всей своей большезубой мордой и прекрасными очами.

- Спасиба, - тоненьким голосом сказал старик.

Он провел ладонью по плечу Даренского и сказал:

- У меня было два сына в кавалерийской дивизии, один убитый, старший, -
и он показал рукой повыше лошадиной головы, - а второй, младший, - и он
показал пониже лошадиной головы, - пулеметчик, три орден есть. - Потом он
спросил: - Бачку имеешь?

- Мать жива, а отец мой умер.

- Ай, плохо, - покачал головой старик, и Даренский подумал, что он не
из вежливости сокрушался, а от души, узнав, что у русского подполковника,
угостившего его папиросой, умер отец.

А потом старик вдруг гикнул, беспечно взмахнул рукой, и лошадь ринулась
с холма с непередаваемой быстротой и непередаваемой легкостью.

О чем думал, мчась по степи, всадник: о сыновьях, о том, что у
оставшегося возле испорченного автомобиля русского подполковника умер
отец?

Даренский следил за стремительной скачкой старика, и в висках не кровь
стучала, а одно лишь слово: "Воля... воля... воля..."

И зависть к старому калмыку охватила его.

69

Даренский выехал из штаба фронта в длительную командировку в армию,
стоявшую на крайнем левом фланге. Поездки в эту армию считались среди
работников штаба особо неприятными, - пугали отсутствие воды, жилья,
плохое снабжение, большие расстояния и скверные дороги. Командование не
имело точных сведений о положении в войсках, затерявшихся в песке между
каспийским побережьем и калмыцкой степью, и начальство, посылая Даренского
в этот район, надавало ему множество поручений.

Проехав сотни километров по степи, Даренский почувствовал, как тоска
осилила его. Здесь никто не помышлял о наступлении, безысходным казалось
положение войск, загнанных немцами на край света...

Не во сне ли было недавнее, день и ночь не ослабевавшее штабное
напряжение, догадки о близости наступления, движение резервов, телеграммы,
шифровки, круглосуточная работа фронтового узла связи, гул идущих с севера
автомобильных и танковых колонн?

Слушая унылые разговоры артиллерийских и общевойсковых командиров,
собирая и проверяя данные о состоянии материальной части, инспектируя
артиллерийские дивизионы и батареи, глядя на угрюмые лица красноармейцев и
командиров, глядя, как медленно, лениво двигались люди по степной пыли,
Даренский постепенно подчинился монотонной тоске этих мест. Вот, думал он,
дошла Россия до верблюжьих степей, до барханных песчаных холмов и легла,
обессиленная, на недобрую землю, и уже не встать не подняться ей.

Даренский приехал в штаб армии и отправился к высокому начальству.

В просторной полутемной комнате лысеющий, с сытым лицом молодец в
гимнастерке без знаков различия играл в карты с двумя женщинами в военной
форме. Молодец и женщины с лейтенантскими кубиками не прервали игры при
входе подполковника, а лишь рассеянно оглядев его, продолжали ожесточенно
произносить:

- А козыря не хочешь? А вальта не хочешь?

Даренский выждал, пока окончится сдача, и спросил:

- Здесь размещен командующий армией?

Одна из молодых женщин ответила:

- Он уехал на правый фланг, будет только к вечеру, - она оглядела
Даренского опытным взором военнослужащей и спросила: - Вы, наверное, из
штаба фронта, товарищ подполковник?

- Так точно, - ответил Даренский и, едва заметно подмигнув, спросил: -
А, извините, члена Военного совета я могу видеть?

- Он уехал с командующим, будет только вечером, - ответила вторая
женщина и спросила: - Вы не из штаба артиллерии?

- Так точно, - ответил Даренский.

Первая, отвечавшая о командующем, показалась Даренскому особенно
интересной, хотя она, видимо, была значительно старше, чем та, что
ответила о члене Военного совета. Иногда такие женщины кажутся очень
красивыми, иногда же при случайном повороте головы вдруг становятся
увядшими, пожилыми, неинтересными. И эта, нынешняя, была из такой породы,
с прямым красивым носом, с синими недобрыми глазами, говорившими о том,
что эта женщина знает точную цену и людям и себе.

Лицо ее казалось совсем молодым, ну не дашь ей больше двадцати пяти
лет, а чуть нахмурилась, задумалась, стали видны морщинки в уголках губ и
отвисающая кожа под подбородком, - не дашь ей меньше сорока пяти. Но вот
уж ноги в хромовых по мерке сапожках действительно были хороши.

Все эти обстоятельства, о которых довольно долго рассказывать, сразу
стали ясны для опытного глаза Даренского.

А вторая была молодой, но располневшей, большетелой, - все в ней по
отдельности было не так уж красиво, - и жидковатые волосы, и широкие
скулы, и неопределенного цвета глаза, но она была молода и женственна, уж
до того женственна, что, кажется, и слепой, находясь возле нее, не мог бы
не почувствовать ее женственности.

И это Даренский заметил тотчас, в течение секунды.

И больше того, в течение этой же секунды он каким-то образом сразу же
взвесил достоинства первой, отвечавшей о командующем, женщины и
достоинства второй, отвечавшей о члене Военного совета, и сделал тот, не
имеющий практического последствия выбор, который почти всегда делают
мужчины, глядя на женщин. Даренский, которого беспокоили мысли, как бы
найти командующего и даст ли тот нужные Даренскому данные, где бы
пообедать, где бы устроиться на ночлег, далекая ли и тяжелая ли дорога в
дивизию на крайнем правом фланге, - успел как-то само собой и между прочим
и в то же время не так уж между прочим подумать: "Вот эта!"

И случилось так, что он не сразу пошел к начальнику штаба армии
получать нужные сведения, а остался играть в подкидного.

Во время игры (он оказался партнером синеглазой женщины) выяснилось
множество вещей, - партнершу его звали Алла Сергеевна, вторая, та, что
моложе, работала в штабном медпункте, полнолицый молодец без воинского
звания именуется Володей, видимо, состоит в родстве с кем-то из
командования и работает поваром в столовой Военного совета.

Даренский сразу почувствовал силу Аллы Сергеевны, - это видно было по
тому, как обращались к ней заходившие в комнату люди. Видимо, командующий
армией был ее законным мужем, а вовсе не возлюбленным, как вначале