Чтение 63–й страницы книги ~Тишина~

Асину кисть в нагретой перчатке.

Снег перестал, и была особая молодая чернота в небе, прозрачность и
свежесть в воздухе и белизна на тротуарах, на заборах, на карнизах.

Метро весело-ярко пылало праздничным огнем электричества; за ним ровный
свет магазинов спокойно лежал на белой пелене, но уже скребли на мостовых
дворники, темнея ватниками в перспективе улицы. Вместе с теплым паром
метро поминутно выталкивало из себя спешащие толпы людей, и все длиннее
вытягивались очереди на автобусных остановках и за "Вечеркой" около голой
лампочки газетного киоска.

Люди не шли, а бежали мимо Константина, растекались в разные стороны от
беспрестанно открывающихся дверей. Куда они спешили? Знали ли они то, что
порой испытывали он и Ася? И Константин глядел на лица мужчин и молодых
женщин, особенно ясно слышал голоса, смех и торопливое хрупанье снега под
бегущими мимо него женскими ногами, иногда замечал короткие встречные
взгляды - и, почти мучимый завистью, думал, что все они спешили или должны
были спешить к тому, без чего не мог жить он и чего стеснялась и боялась
Ася. "Мы заслужили это?.."

- Костя! Дурачок, ты давно?

Он вздрогнул даже, услышав ее смеющийся голос.

Ася сбегала к нему по ступеням, размахивая чемоданчиком. Подбежала,
глаза радостно засветились, взяла его под руку, воскликнула:

- Ну, долго ждал, соскучился? Что ты такой... чертик с рожками... даже
не улыбнешься! Не рад? А то возьму и вернусь, буду спать в кабинете
главного врача на диване.

Он улыбнулся ей.

- Ты хоть на жальчайший миллиметр любишь меня?

Она посмотрела снизу вверх, и он увидел только ее молодо сияющие глаза,
в глубине которых был смех.

- Ну, если метрически... то на жальчайший километрик! Согласен? Ну
пошли, возьми мой чемодан. Мне будет приятно твое внимание. - И спросила
чуть-чуть осуждающе: - Почему от тебя, дурачина, пахнет вином?

- Я никак не мог тебя дождаться, Ася. - И сейчас же он добавил
полушутливо: - Бывает, когда я не могу тебя дождаться.

- Не оправдался! Сентиментальность не учитывается. Это в последний раз.
Есть?

- Слушаюсь, - сказал Константин.

Они шли по Новокузнецкой улице, мимо деревянных заборов, пахнущих
холодом метели, мимо глухо запорошенного школьного бульвара за низкой
оградой.

Рука Аси легонько и невесомо лежала под локтем Константина, и
предупредительно сжимались пальцы, когда он делал чересчур спешащий шаг, а
он хотел, чтобы ее пальцы сжимались чаще, лежали плотно ощутимой и твердой
тяжестью под его локтем, хотел чувствовать каждый ее шаг, движение ее тела
рядом с собой, близкое ее дыхание. Он думал: "Любит ли она меня?" - и с
тревожным вниманием видел и себя и ее как бы со стороны: себя -
тридцатилетнего парня с усиками, в щеголеватой кожаной куртке, эдакого
знавшего виды опытного малого; ее - тонкую, в узком пальто и с
зеркально-черными нелгущими глазами; и, будто глядя так со стороны,
улавливал любопытные взгляды прохожих на себе и на Асе - и молчал против
обыкновения.

Ася тронула его за рукав.

- Почему ты сегодня ничего не спрашиваешь?

- Не могу смотреть на тебя и говорить одновременно. Не получается
синхронности.

- Но ты как-то странно смотришь на прохожих. Особенно на женщин. Они
улыбаются тебе. Это интересно - почему?

- Я смотрю на тебя и на прохожих. Знаешь, о чем они думают?

- Кто - эти женщины?

- Они думают, что я соблазняю тебя. Они принимают меня за потрепанного
донжуана, тебя - за десятиклассницу...

- Но у меня накрашены губы, - сказала Ася. - Теперь я буду их красить
еще больше. Это спасет тебя. Согласен?

Он ответил опять полусерьезно:

- Зачем? Пусть будет так. Я просто действительно очень соскучился по
тебе. Если бы ты запоздала на десять минут, я бы поехал в поликлинику. За
тобой.

- Какой ты странный, Костя, бываешь!

Асина рука выскользнула из-под его локтя. Она, казалось, машинально
сжала на железной ограде бульвара комок пухлого снега, задумчиво подержала
его в перчатке и бросила за ограду в косые тени на фиолетовых сугробах.
Фонарь невидимо светил там, где-то в высоте деревьев.

- Костя, - негромко сказала она. - Ты веришь, что ты - мой муж? И что я
- твоя жена? Веришь?

"Зачем она спросила это?" - подумал он и почувствовал, как стала
неприятно горячей колючесть шерстяного шарфа, жавшего шею.

- Нет, Костя, ты ответь, - повторила она. - Ты веришь? Я спрашиваю
серьезно.

- Я?

- И я... - вполголоса проговорила Ася. - Я даже не представляю иногда:
ты, Костя, - мой муж? - Она стояла перед ним, вся вытянувшись. - Прости,
Костя, я никак не привыкну... А ты?..

- Да, - сказал он.

- Вот видишь, Костя, как все ужасно получается... Ты бы вот сейчас
просто поцеловал меня, а ты стесняешься. И я. А разве муж и жена этого
стесняются? Нет, нет, нет! - заговорила Ася быстро, как будто преодолевая
препятствие. - Прости меня. Я даже иногда боюсь идти домой... потому
что... потому что... ну ты понимаешь... А разве это должно быть? - Она
смотрела ему в грудь, трогая пальцем его пуговицу. - Что-то не так, Костя.
Я не умею... не научилась, наверно, быть женой. Я все время помню, что ты
друг Сережи, что ты... Почему это? Какая-то глупость, Костя, прости! Я
просто не умею, как другие женщины. Я дура, дура - и больше ничего. Ты,
конечно, не все понимаешь?

- Да, - повторил он по-прежнему, глядя ей в растерянное лицо.

- Идем, а то на нас оглядываются, - сердито сказала Ася и взяла его под
руку. - Мы соберем толпу. Лучше уж играть в снежки или делать какую-нибудь
глупость! Пусть тогда смотрят.

Они пошли, но уже не было у Константина того недавнего возбуждения от
праздничной чистоты запорошенных улиц, не было той радостной боли
ожидания, когда он встречал Асю, - сразу изменилось, точно стерлось все
после этих ее слов, которых он всегда опасался. Константин хотел заставить
себя сказать просто и ясно то, что не стоит говорить об этом, что он не
может и одного дня жить без нее и поэтому не имеет права обижаться.

Но он сказал, выдавливая слова, застревавшие в горло:

- Ася... верь себе и делай, как ты хочешь...

- А ты? А ты? - с досадой перебила Ася. - Ты же старше меня, ты же
мужчина... Объясни ты - я выслушаю все.

- Я сам не научусь быть мужем. И я виноват в этом.

- Что же тогда делать? Что же? Это ужасно, если мы начинаем об этом
говорить! Счастье, говорят, муж и жена. А ты разве счастлив? - спросила
она с той твердостью, как будто ждала ответа: "Несчастлив".

- Я? Да, - глухо проговорил он и, помолчав, спросил резко и фальшиво: -
Ну а ты, Ася?

- Самое страшное, что я не знаю...

Они завернули за угол. Сухо поскрипывал снег в переулке.

- Асенька, родная, это просто чепуха невероятная, - с натянутой улыбкой
сказал Константин. - Дичь и чушь.

Она ответила нахмурясь:

- Нет, это неполноценность. Я чувствую... Но я никакая не женщина. И
никакая не жена, Костя!

- Мы уже дома, - сказал Константин, испуганно как-то взглянув на
ворота. - Я должен... Я схожу за сигаретами. Прости, Ася. У меня кончились
сигареты. Я сейчас...

Он осторожно высвободил ее руку из-под локтя, повернулся и пошел назад,
ожидая за своей спиной ее оклика, но не услышал. Дуло метельным холодком
из темноты бульвара, а весь переулок был в чистой пороше, и отпечатались
на ней свежие следы - его и Асины.

"Зачем она говорила это? Зачем?" - подумал он и без всякой цели зашагал
к перекресткам, к огням в любой час оживленной Пятницкой, особенно узкой в
этом месте, постоянно наполненной народом, уютно горевшей окнами,
отсвечивающей зеркалами парикмахерских, стеклами пивных киосков.

Справа в глубине тихого и провинциального Вишняковского зачернела
полуразрушенная церковка, проступала в звездном небе куполами, и уже с
притупленной остротой мельком он вспомнил то, что произошло прошлой ночью.
"А было ли это? Да черт с ним, что было! Главное другое, вот что
случилось!"

Константин толкался по Пятницкой среди кишевшей здесь толпы, незнакомых
лиц, мелькающих под витринами, среди чужих разговоров, заглушаемых
скрежетом трамваев, среди этого вечернего, непрерывного под огнями
людского потока, старался точно вспомнить причину возникшего между ними
разговора, но не находил нити логики, и возникал, заслоняя все, жег
вопрос: "Не может быть!.. Значит, у нее другое ко мне, чем у меня к ней?
"Не знаю". Она сказала: "Не знаю". Страшнее этого ничего нет! Пике... А
стоит ли выводить машину из пике?"

Он глотал крепкую свежесть морозного воздуха. Было ему жарко. И садняще
щипало в горле. Он все медленнее и бесцельнее шагал по тротуару навстречу
скользящему мимо него течению толпы.

Да, все равно нужно было купить сигарет. У него были сигареты, но ему
надо было запастись. Обязательно купить.