- граф, однако же - герой!.. Не забыть зайти к архонту - узнать, у кого в
Киммерии самые знатные свиньи водятся. Кто-то - Мирон никак не мог
вспомнить, кто именно - говорил ему, что для того, чтобы свиньи знатно
водились, надо хозяину обуваться в постели. Блюдут нынче это правило, не
блюдут? Сколько всего люди за короткие свои годы растерять успевают, а
всего-то ведь за ними не подберешь! Хотя и стоило бы.
Горазд, Двунараз... В Сидельце такие хороводы водились - сидячие! В Горазде
- гораздые! И неловко даже вспоминать про хороводы в Двунаразе - только и
сказать о них можно приличного, что были они очень противозачаточные, оттого
и вымер Двунараз. А где, наконец, город Ракобор, что возле Рачьего Холуя
ракоборствовал?.. Одолели его раки, в шесть ночей снесли, только шейки от
стен потом еще некоторое время на клешнях у раков проступали, свидетельства
чему есть и письменные, и печатные, хотя большинство этих свидетельств князь
Олег Вещий в Цареграде на растопку извел. Впрочем, на особо опасных раков
киммерийцы с той поры кандалы надевают, а от города того и памяти не
осталось. Всем киммерийцам благоустроенный Киммерион, каменный и с горячей
водой, хорошeй показался, в него почти вся страна переселись. Знатный город,
да ведь на всю Киммерию - один только он, три комнаты в среднем на жильца,
да с натяжкой можно еще городом считать Триед сектантский. В былых Миусах
местных жителей - в каждом по две семьи уроженцев. Ну, деревни есть, ну,
промысловики бродят, где клюквы возьмут, где бивней мамонтовых... Разве ж
это империя? Это и страна-то еле-еле! Змей, впрочем, не жалуется.
отношениях приятный. Вломились ненароком в Лабиринт Конана, - который тот
устроил, чтобы после смерти было где призрачно погулять, - нашли там
палеолитную статую забытой богини Вики Саморифейской, обозвали Вику
Аполлоном, видимо, перепутав ее обычный атрибут, весло, с чем-то другим
длинным, а потом еще и на набережную вытащили. Но даже не побили, аккуратно
вытащили. Лабиринт нынешним киммерийцам, конечно, без пользы, Щуку оттуда
выгнать пришлось, теперь там совсем пусто, одна колючая проволока, а она
Конану гулять не мешает. Бедная Вика, такая гордая была богиня, а теперь не
богиня, а бог, да еще чей? Лодочников...
читать умеет один-единственный человек. Эдак он и не найдет никогда
специально туда подсунутые "Протоколы Киммерийских Мудрецов"!.. Опять жди
новых поколений. А они, глядишь, и язык древний позабудут. Ведь почему
никто, кроме него, Мирона, Великого Змея умело разомкнуть и снова сомкнуть
не умеет? Потому, что для этого нужно знать много матерных старокиммерийских
слов и во множестве служебно-восхитительных наклонений с ними к Змею
обратиться. Змей восхитится - и вполне с ним можно договориться. Лучше,
надежней, чем с ядовитым дураком Герионом - или с той же Щукой. Совсем
сумасшедшая стала, как русской-то классики по радио наслушалась. Убеждена,
что Киммерион - Глупов! Это не Киммерион - Глупов, это она - полоумная дура.
сектантами-змеепоклонниками, они же змеееды с тремя "е" посредине,
обселившими берега озерца Мyрло, которое в незапамятные времена образовалось
оттого, что ударил там копытом могучий, но бестолковый конь уж совсем тупого
богатыря Горыни. Только и умел Горыня, что горы шатать, а конь его - что
копытом бить. Ну, однажды и поскакал болван на своем болванистом жеребце, и
выяснилось, что у кобылы другого олуха, Усыни, как раз то самое время, когда
они - кобыла да жеребец - друг другу более обычного интересны. В итоге
ускакали лошадки в Опоньское царство взаимоблагорасположению предаваться, а
богатыри не только в безлошадные попали, но даже сказок о них больше не
напишут, и песен, стыдно сказать, не споют.
ста верст не будет. Но дорога та для всех запретная. Впрочем, еще и мерзкая,
земля там изнутри греется, киммерийцы считают, что это "Верхний Рифей". Еще
там яшма плодится, и змея размножается. Зайти, что ль, к Тараху,
амфисбену-другую съесть? Отвратительно вкусных, подлец, гадюк навострился
выращивать. Даже в упырьих легендах Мирон не слыхал, чтобы змеи гордостью
закусочного стола были. А у Тараха и на утренней трапезе, и на вечерней -
одна другой деликатесней. Может, это Великий Змей поощряет змееводство? Но
спрашивать у него - неловко. Остается лопать "хозяйку медной горы де гурмэ"
- и помалкивать.
рифейская певчая карамора, если в клетке ее туда занести, споет себе
последнюю, лебединую песнь - и откидывает лапки. Змеееды мнят сие
показателем, что у них особо здоровый климат. Прочие киммерийцы, которых
перловкой не корми, дай анекдот про змеекусов рассказать - тоже считают, что
это показатель климата, однако же климата плохого. Вот в Киммерионе в
уважаемую лавку зайдешь, так там тебе дрессированная карамора сей же миг
выдает хоть первый концерт Чайковского!
иной раз останавливаясь, чтобы густой струей яшмового экстракта полить
растрескавшуюся шкуру Великого Древнего. Были у Вергизова и свои беды
медицинского свойства, да за его здоровьем следить никого не приставляли:
мол, сам управляйся. А у него, как у любого стрелочника, тем более
обходчика, болели конечности, ныли колени, воспалялись локти, опухали
суставы, тянуло сухожилия, немели пальцы, скрипели кости, подворачивались
ступни, не гнулись запястья. А еще натирала ему пятки новая, почти что
ненадеванная тень, которую он раз в три-четыре столетия сам рисовал мелом,
обводил, вырезал и пришивал к пяткам взамен изношенной, - обычно выброшенные
его тени таяли в мировом информационном пространстве, клоками всплывая то
там, то тут в виде литературных произведений. Тень же раз от разу
становилась все небрежней, артрит мучил змееблюстителя основательно, и
ничего соответственного он нарисовать давно уже не мог, - да еще для
рисования приходилось неестественно удлинять руки, что на пользу артриту, а
равно контуру тени, никак не шло. Но ходить вовсе без тени Мирон никогда
себе бы не позволил: еще примут за черта или другую какую несмысленную
дурость. Да и что есть тень? Тень истинная мелом по рисунку не выкраивается.
отбрасывать (Мирон был Древним, но не настолько - он относился к Древним,
как в Греции полубоги - к богам, ранг высокий, но сомнительный). Такой
Тенью, истинной и плотной во всех отношениях, был Внешний Мир - Тенью,
которую отбрасывал собою во все стороны Великий Ленточный Змей Мебиуса. Не
входило в эту Тень только то, что располагалось внутри окольцованного им
пространства: Киммерия на берегах Рифея и немногие Уральские вершины,
возносившиеся из Киммерии во Внешний Мир, поэтому обладавшие как бы двойным
гражданством - и Теневым, и Киммерийским. Две таких вершины принадлежали
графу Палинскому, основанием находились они в Киммерии, вершиной - во
Внешнем Мире, потому и видеть их, и касаться их мог лишь тот, кто, в общем,
ну... Кому, словом... В общем, кто надо - тот Камни эти видит и осязает. А
кому не надо - для того это пропасти, ущелья, гнилые болота, трухлявые
осины, мокрые елки. Четыре прочих вершины сейчас стояли незаселенными, хоть
вешай табличку: "Сдается". Нет ныне только достойных квартирантов.
налево - там, посредине Рифея, лежал запретный для людей и бобров остров
Эритей, где полоумный Герион разводил свои наркотические плантации, куда
Мирон отправил на вечное поселение бывшую Золотую Щуку - и куда заходить
никогда не хотелось, но зайти всегда полагалось. Мало ли что Герион
натворит, пользуясь связями в потусторонних верхах: чай, у него Пегас -
родной дядя. Тоже мне, нашел древность, отыскал гордость. В киммерийских
булочных иногда таежные галеты лежат - не иначе как при Конане-варваре
выпечены. И плесень их не берет. Глядишь, ничего не останется от Земли и
всех ее богов, а галеты те целы будут. Славная судьба у великой расы,
точней, у множества великих рас? Все - распылится миллионом, стало быть,
элементарных частиц, и останется нерушим один черствый коржик?
Балеарских островах, и одевается так, что турки-татары постыдились бы, и
выблядок какой-то его победил, видите ли. Победишь его, когда у него хвост
скорпионий! И не одевается он вовсе, а рожа смазливая - хоть рекламу
мини-плавок под ней вывешивай. И при всем этом огородник, насобачился корень
моли выращивать, жрет его пудами, ничего больше не помнит. Даже что хвост у
него ядовитый - забывает. Бывает, сам себя жалит. Без никакого действия.
Впрочем, иногда ложится поспать. В прошлый раз Мирон ему в спящие объятия
ссыльную Щуку сунул. Едва ли великан ее съел: скорей наркотиком накачал, как
обычно с гостями делает. Впрочем, а ну как съел? С него, психа, станется -
выходит, Мирон скормил одного Древнего другому? Вергизов ускорил движение
(шаги, если угодно) к наркоманскому острову. Опять придется быть за
таможенника.
память он тоже отшибает, но не всю, и потому не-человеку от моли кайфа
меньше. Однако кой-какой есть, и пристрастившиеся к нему Древние жрут его за
обе щеки, а у кого голов больше - так и щек тоже больше в дело идет. Однако
Герион - немалых размеров, половину плантаций держит в подбрюшье, и не
всегда туда влезешь: хоть он и летающий, но выгоду пузом прижмет и не
выпустит.
да обогнуть самого Гериона, чтобы с ядовитого хвоста инспекцию не начинать.
Однако искоса Мирон на этот самый хвост, украшенный тройным рядом жвал,
глянул. Хвост слабо шевелился в ритме дыхания Древнего, - похоже, старый
наркоман спал. Неухоженный, грязный... как все наркоманы. Мирон жалостливо
открыл драгоценный бурдюк и плеснул на две-три особо грязных ссадины
драгоценным яшмовым маслом. Поднялся дым, шкура заживала прямо на глазах, но
жвала колыхались в прежнем ритме: благодарности за лечение не предвиделось.
Мирон пошел вдоль пупырчатого тела чудовища на юг. Через шесть верст
обнаружилось то самое, чего Мирон и ждал: пуская сладкие сопли, Герион спал,
подложив под свою антично-красивую харю что-то черное. При ближайшем
рассмотрении выяснилось, что в качестве подушки на сей раз использовал
Лукьяненко Сергей
Громыко Ольга
Трубников Александр
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Суворов Виктор