Чтение 63–й страницы книги ~Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим~

Я кланяюсь и, запинаясь, отвечаю:

- Только с вами, мисс Ларкинс.

- И больше ни с кем? - осведомляется мисс Ларкинс.

- Мне не доставило бы никакого удовольствия танцевать с кем-нибудь еще.

Мисс Ларкинс смеется, краснеет (или мне только кажется, что она
краснеет) и говорит:

- На первый танец я приглашена. Следующий - ваш.

Этот момент наступает.

- Кажется, это вальс, - нерешительно говорит мисс Ларкинс, когда я
предстаю перед ней. - Вы вальсируете? Если нет, то капитан Бэйли...

Но я вальсирую (кстати сказать, совсем неплохо) и увожу мисс Ларкинс. С
суровым видом я увожу ее от капитана Бэйли. Он страдает, в этом я не
сомневаюсь; но для меня он ничто. Я тоже страдал. Я вальсирую со старшей
мисс Ларкинс! Не знаю, где я вальсирую, долго ли и кто вокруг нас. Знаю
только, что плыву в эфире с голубым ангелом, пребывая в блаженном экстазе, и
вот я уже сижу с нею вдвоем на диване в маленькой комнате. Она восторгается
цветком (розовая японская камелия, цена полкроны) в моей петлице. Я
преподношу ей цветок и говорю:

- Я требую за него бесконечно много, мисс Ларкинс.

- Неужели? Что же именно? - спрашивает мисс Ларкинс.

- Один из ваших цветов, чтобы я мог беречь его, как скряга - свое
золото.

- Вы храбрый мальчик, - говорит мисс Ларкинс, - Пожалуйста.

Она без малейших признаков неудовольствия подает мне цветок, а я
прижимаю его к губам, а потом к сердцу. Мисс Ларкинс, смеясь, берет меня под
руку и говорит:

- А теперь отведите меня к капитану Бэйли.

Я поглощен мыслями об этом восхитительном разговоре и о вальсе, когда
она снова подходит ко мне под руку с некрасивым пожилым джентльменом,
который весь вечер играл в вист, и говорит:

- А вот и мой храбрый друг. Мистер Честл хочет познакомиться с вами,
мистер Копперфилд.

Я сразу соображаю, что это друг семьи, и чувствую себя весьма
польщенным.

- Я восхищаюсь вашим вкусом, сэр, - говорит этот джентльмен. - Он
делает вам честь. Вряд ли вы особенно интересуетесь хмелем, - я, видите ли,
занимаюсь разведением хмеля, - но, может быть, вам случится побывать в наших
краях, близ Эшфорда, мы будем очень рады, если вы заедете к нам и погостите
у нас, сколько вам вздумается.

Я горячо благодарю мистера Честла и жму ему руку. Мне кажется, я
пребываю в блаженном сне. Снова я вальсирую со старшей мисс Ларкинс. Она
говорит, что я так хорошо вальсирую! Домой я ухожу, охваченный невыразимым
восторгом, и мысленно вальсирую всю ночь напролет, обвивая рукой голубую
талию моего драгоценного божества. В течение нескольких дней я погружен в
упоительные мечты, но больше я не встречаю ее на улице и не застаю дома,
когда прихожу с визитом. Я разочарован, но черпаю некоторое утешение в
священном залоге - увядшем цветке.

- Тротвуд, как вы думаете, кто выходит завтра замуж? - говорит однажды
после обеда Агнес. - Та, которой вы восхищаетесь.

- Неужели вы, Агнес?

- Я! - Она поднимает веселое личико над нотами, которые переписывает. -
Слышите, папа, что он говорит?.. Старшая мисс Ларкинс.

- За... За капитана Бэйли? - едва хватает у меня сил спросить.

- Нет, не за капитана. За мистера Честла, хмелевода.

Недели две я страшно удручен. Я снимаю кольцо с мизинца, ношу самый
плохой костюм, не прибегаю больше к медвежьему жиру и часто проливаю слезы
над увядшим цветком бывшей мисс Ларкинс. Но в конце концов мне начинает
надоедать такая жизнь, и, получив новый вызов от мясника, я выбрасываю
цветок, выхожу на бой с мясником и одерживаю славную победу.

Эта победа, кольцо, вновь надетое на палец, и умеренное употребление
медвежьего жира - вот последние вехи, какие я могу различить теперь на моем
пути к семнадцатилетию.

ГЛАВА XIX

Я озираюсь вокруг и делаю открытке

Трудно сказать, радовался ли я в глубине души, или печалился, когда
закончилось мое пребывание в школе и пришло время расстаться с доктором
Стронгом. Мне было очень хорошо у него, я полюбил доктора и в нашем
маленьком мирке завоевал уважение и занял почетное место. Вот почему мне
было тяжело уезжать, но по другим причинам, которые нельзя назвать
основательными, я был рад отъезду. Меня обольщали туманные мечты о
самостоятельности, мечты о значительности молодого человека, действующего
самостоятельно, о том, что этот восхитительный молодой человек увидит и
совершит нечто чудесное, и о чудесном впечатлении, которое он, безусловно,
произведет на общество. Эти химерические мечты так сильно овладели моим
мальчишеским воображением, что, как мне кажется ныне, я покидал школу без
того сожаления, какого можно было ожидать. Эта разлука не произвела на меня
такого впечатления, как другие разлуки. Тщетно пытаюсь я восстановить в
памяти, что я чувствовал в связи с ней и какие события ее сопровождали, но
она не играет в моих воспоминаниях знаменательной роли, вероятно,
открывающаяся перспектива приводила меня в замешательство. Мне казалось
тогда, что детские мои испытания стоят немного либо совсем ничего, а жизнь
была подобна огромной книге волшебных сказок, которую я вот-вот раскрою и
начну читать.

Мы с бабушкой часто и серьезно обсуждали вопрос о том, какой род
деятельности я должен избрать. Год, если не больше, я пытался найти
удовлетворительный ответ на вопрос, часто ею задаваемый: "Кем ты хочешь
стать?" - но не мог обнаружить у себя ни к чему особой склонности. Если бы я
мог каким-нибудь чудом овладеть наукой навигации, стать во главе морской
экспедиции и пуститься в кругосветное плавание для каких-нибудь триумфальных
открытий, думается мне, ничего другого я не мог бы пожелать. Но поскольку
такого чуда не произошло, я хотел избрать себе занятие, которое не слишком
обременяло бы кошелек бабушки, и посвятить себя этому делу, каково бы оно ни
было.

Мистер Дик постоянно присутствовал на наших совещаниях, и вид у него
был важный и глубокомысленный. Только однажды он подал совет, внезапно
предложив мне (не знаю, почему пришло ему это в голову) стать медником.
Бабушка столь немилостиво встретила это предложение, что он больше никогда
не отваживался что-нибудь советовать и только внимательно следил за ней,
ожидая ее высказываний и побрякивая в кармане мелочью.

- Вот что я скажу, милый Трот, - начала бабушка как-то утром на
рождественской неделе, когда я уже покинул школу, - наш трудный вопрос еще
не решен, и, поскольку, по мере наших сил, мы не должны принимать ошибочного
решения, будет, мне кажется, лучше, если мы немного повременим. А тем
временем ты постараешься взглянуть на него с новой точки зрения - теперь ты
уже не школьник.

- Постараюсь, бабушка!

- Мне пришло в голову, - продолжала бабушка, - что перемена обстановки
и наблюдения над жизнью вне дома будут полезны тебе и помогут разобраться в
себе самом и прийти к разумному заключению. Тебе надо попутешествовать. Ты
можешь, скажем, снова побывать в старых местах и повидать эту - как ее...
эту несуразную женщину с таким варварским именем...

При этих словах бабушка почесала себе нос, ибо никогда не могла до
конца простить Пегготи ее фамилию.

- Мне хотелось бы этого больше всего на свете!

- Вот видишь, как удачно, потому что и я этого хочу. Вполне разумно,
что тебе этого хочется, так и полагается. Я убеждена, Трот, что ты всегда
будешь поступать разумно и как полагается.

- Надеюсь, что так, бабушка.

- Твоя сестра, Бетси Тротвуд, всегда поступала бы, как полагается, и
была бы самой разумной девушкой на свете. Ты будешь достоин ее, не правда
ли?

- Я хотел бы стать достойным вас, бабушка. Для меня этого довольно.

- Слава богу, что твоя мать - бедное дитя! - покинула нашу землю, -
продолжала бабушка, одобрительно на меня поглядев, - а не то она теперь так
возгордилась бы своим сыном, что ее слабая головка совсем бы свихнулась,
если, конечно, в ней еще могло что-нибудь свихнуться. (Бабушка всегда за
любую свою слабость ко мне возлагала ответственность на мою бедную мать.)
Господи! Как ты похож на нее, Тротвуд!

- Надеюсь, бабушка, вам это приятно? - осведомился я.

- Он так на нее похож, Дик! - с чувством продолжала бабушка. - Он так
мне напоминает ее, какой сна была в тот день, еще до того, как начала
чахнуть. Господи боже мой, похож на нее, как две капли воды!

- Да что вы! - сказал мистер Дик.

- И он похож также на Дэвида, - решительно заявила бабушка.

- Он очень похож на Дэвида, - согласился мистер Дик.

- Но я хочу, Трот, чтобы ты стал... сильным человеком, - продолжала
бабушка, - не физически, а в моральном отношении... В физическом смысле у
тебя все обстоит благополучно. Хочу, чтобы ты стал человеком сильным, чтобы
у тебя была воля. Смелость! - Бабушка тряхнула головой в чепце и сжала руку
в кулак. - Решительность! Характер, непреклонный характер, Трот, который
поддавался бы только одному влиянию - благотворному. Вот каким я хочу тебя
видеть. Такими следовало бы в свое время стать твоим родителям, и, богу
известно, от этого им было бы только лучше...

Я выразил надежду, что стану таким, как она говорит.

- А для того, чтобы ты, начав с малого, постепенно научился полагаться
только на самого себя и действовать самостоятельно, я пошлю тебя
путешествовать одного, - сказала бабушка. - Я было думала послать с тобой