ты обезумел, Аристотель, на тебя нашел родимец. Много тешил я тебя, а этому
не бывать - невмочь. Согну дуб в дугу, да как слажу, чтобы он вырос до неба!
И вся Русь только что оперяется, а ты хочешь ощипать у нее последние перья.
Гневайся или не гневайся, хочу, чтобы собор Пречистой был строен по образцу
владимирского, только попросторней и потолще; чтобы это был дом божий, а не
храм, не божница латинская". - "У тебя много фряжских палатных мастеров,
прикажи им". - "Хочу, чтобы ты строил". - "Не стану". - "В цепи тебя, -
вскричал Иоанн, застучав посохом и пожирая меня разожженными очами, - в
цепях будешь строить". - "Буду в цепях строить свой храм, коли дозволишь". -
"Хочу дом божий, по образцу владимирского". - "Не буду". - "Иль ты меня не
знаешь?" - "Знаю, и не буду". - Я думал, он ударит меня посохом, но только
замахнулся и не ударил. Я вышел от него, хлопнув за собою дверью. И вот тебе
цель моих кровавых трудов властителю, вот плоды моих вдохновений, исполнение
моих лучших надежд!.. Есть ли от чего с ума сойти?
Руси, - сказал Антон, взявший на этот случай роль советника. - С величием
его духа ты соразмерно придавал ему и любовь к изящным искусствам, которую
привык находить в князьях Италии. Разве дикарь, как бы умен ни был, переходя
из шалаша в мраморные палаты, не испугается и не бежит из них?.. Теперь,
если мое желание не слишком самонадеянно, позволь видеть чертежи свои.
Доверь их не суду моих познаний, но любви к прекрасному и холодного
рассудка. Быть может, знакомство с высокими памятниками зодчества в Италии,
знакомство с великими художниками образовали вкус мой до того, что ощупью
его пойму то, что другие поймут наукою.
своего молодого друга. Лоскуты чертежей, которых было немного, тотчас
разложены на столе и соединены клейким веществом. Но лишь только Антон
собирался рассматривать их, явился посланный от великого князя. Он имел дело
до одного лекаря и вызвал его в сени. Здесь изъяснил, как беспокоится Иван
Васильевич насчет здоровья художника, которого боялся потерять, и передал
Антону приказ явиться к нему с удовлетворительным ответом (полагать надо, с
ответом, что Аристотель скоро выздоровеет: на то Антон и лекарь, чтобы
больные были здоровы; хоть умирай сам, а немощный должен встать, особенно
когда приказывает господин всея Руси). "Вот этот родимец, - говорил
посланный, - случается с ним не впервые. Было дело, Иван Васильевич сломает
избы две, три кругом Успения, и позатихнет палатный мастер. А нынче невмочь
стало господину нашему: сломай, видишь, все избы, все церкви извечные и
палаты, что в городе. Сам ты рассуди, человек разумный, статочное ли дело!"
- Антон не мог не улыбнуться, слушая простосердечное объяснение, но вместе с
этим убедился, что требования друга его превышают возможность удовлетворить
их. Он уверил посланного в безопасности художника, обещал сделать ему нужную
помощь в случае надобности и тотчас после того явиться к великому князю.
Посылка ли великого князя, дававшая Аристотелю новые надежды (он не мог
сомневаться, чтоб эта посылка не была насчет его), или рассматривание
чертежей сделали в нем благодетельную перемену, может быть то и другое
вместе, только лекарь застал на губах его улыбку, вполне развернувшуюся. Но
мало-помалу стала она исчезать, и новые тучи надвинулись на чело его.
перескажет. Может быть творение, подобное храму святого Петра в Риме, может
быть пантеон христианский, Божественную комедию, сложенную из камня.
Знакомый с высокими произведениями художества в Италии, приготовив свое
воображение к чему-то необыкновенному, он увидел, что создание Аристотеля
перегнало и воображение и существенность. Долго стоял он перед рисунками, не
быв в состоянии дать отчет в своих впечатлениях.
священный ужас; все там было тяжесть греха, уныние, скорбь, сокрушение.
Исполинские четвероугольные столбы из огромных камней, истесанных,
источенных ржавчиною веков, скрепленных плеснею времени, наваленных в
дивном, гармоническом беспорядке, казалось складены были всемогущею рукою
природы, а не смертного; из сводов, согласного размера со столбами, грозно
выглядывали каменные гиганты и готовы были задавить вас; молитвенный стон
должен был отдаваться под этими сводами, как вздох из чахлой груди не одного
человека, а целого человечества. Сквозь небольшие, беспорядочные расселины,
местах в двух, трех, свет солнца ронял скупо свой одинокий луч то на
божественный лик распятого Христа, то на плащаницу его, то на лицо
Магдалины, облитое слезами. Но чем далее углублялись во внутренность храма,
тем легче, светлее, отраднее становилось душе: тут размеры, формы, образы
снимали свои вериги, забирали более воздуха, облекались в полусвет надежды,
в упование бессмертия. Наконец, приближаясь к последнему отделу, вы теряли
более и более земли под ногами своими и погружались в какой-то святой
неизмеримости. Там восседала благодать, там все было эфир, гармония, блеск,
радость. Слова не перескажут того, что чувствовал Антон, рассматривая
чертежи дивного, тройственного храма.
был скрыть, - нет, великий художник; ты творил не на земле и только для
земных, которые разве долго после нас придут и силою Архимедова рычага
заменят миллионы сил человеческих. Самое воображение не в состоянии
выдержать величие этого создания и, смущенное, падает перед ним: что ж,
когда б оно было выполнено!.. Виноват, скажу тебе горькую истину: прав, сто
раз прав русский властитель! Если б он мог постигнуть вполне величие этого
здания, он еще более понял бы невозможность осуществить его. Брось, хотя на
время, свои надежды - идея твоя далеко перегнала существенность. И не так ли
всегда на деле? что создало небо, того земле не выполнить.
приговор. Он готовился к этому приговору и, услыхав его, не мог
образумиться.
землю, - продолжал молодой человек, взяв холодную руку художника и сжимая
ее, - ты ошибся в наших земных расчетах, в наших размерах. Еще более ошибся
ты в мечтах осуществить свое создание здесь, на Руси, в теперешнее время. Ты
удивляешься, что тебя здесь не поняли: мудрено ль? ты пришел слишком рано.
Подумай: Иоанн одарен душою сильною, волею железною, он побеждает время и
способы; но он не всемогущ... Вдохнет ли он в себя чувство прекрасного,
пламенную любовь к нему до того, чтобы усыновить теперь твое дело?
Пожертвует ли для него сокровищами своей казны, отказавшись от других
предприятий, которые почитает для себя выгоднее, полезнее? Пожертвует ли
тысячами рук своего народа, сотнями домов своих бояр, церквами, которыми
дорожит православная Москва? В нем идея силы, созданная для того, чтобы
соединить воедино разрозненные части великого целого, исполняет свое
назначение; но идея прекрасного ему невнятна или представляется ему смутно,
и все-таки в образах силы, твердости, узорочности. Послушай меня, сократи
размеры своего чертежа вполовину, если не на одну треть. И тогда еще гений
изящного и высокого признает твое произведение своим, потомство будет ему
удивляться. Но и тогда приготовь к нему властителя русского опытом здания,
который приучил бы Иоанна и народ его если не к идее изящного, то хоть к
идее величия, который был бы посредником между русскими и тобою. Построй им
сначала здание примирения. Оно будет новою жертвою от тебя народу русскому.
А там, сократя размеры своего храма, выбери под него место не в Кремле, а на
одной из высот московских окружностей. Тогда, полный властелин своего дела,
укрепясь средствами человеческими, с помощью божьей создашь памятник себе
бессмертный. Для этого можно взять слово с Иоанна.
обращаюсь к твоему сердцу. Отказываясь строить храм Пречистой, не отнимаешь
ли у ней один из алтарей ее? Там, где бы ей поклонялись тысячи, где
приносили бы ей достойную жертву, ты оставляешь место запустения,
беспорядка, нечистоты? Куда девалось чувство христианского смирения?.. О
друг мой, что сделал ты с чувством благочестия, которое тебя всегда
отличало?
самолюбие погубило во мне все доброе, все святое; не храм господу хотел я
строить, а себе, не пречистой - хотел в нем себе поклонения!.. Хуже, чем
язычник! Я уподобился израильтянам, ведавшим истинного бога и падавшим перед
золотым тельцом. Ты образумил меня, юный, но рассудительный друг! Да, я
принесу смиренную жертву, но не великому князю, не русскому народу, а матери
божьей. Ей даю обет построить храм, дом божий, как мне приказывают строить,
а не такой, какой хотело бы создать мое самолюбие (художник перекрестился).
Взгляни, пречистая, милосердым оком на сокрушение моей воли и призри на
меня, униженного грешника, с высоты своей.
мелкие лоскуты, потом, рыдая, пал перед иконою божьей матери. Долго лежал он
на полу, и, когда поднялся, лицо его, казалось, просияло. Он обнимал своего
молодого друга, целовал с нежностью сына, как человек, пришедший домой из
дальнего, трудного путешествия. Перелом был силен, но он совершен. Голос
веры сделал то, чего не могла сделать ни грозная власть князей, ни сила
дружбы, ни убеждения рассудка.
великому князю и скажи ему, что я, не цепей убоясь, а исполняя обет
пречистой, завтра ж начну строить дом божий, по образцу владимирского.
припадок, обрадовало Ивана Васильевича. Он боялся, чтобы его розмысл и
церковный строитель не сошел с ума; добро б еще, когда бы не имели более в
нем нужды! Может статься, и в самом деле художник был из числа тех
гениальных безумцев, которых надо бы запереть вместе с Тассом и Бетговеном в
желтый дом {Прим. стр. 272}. Но, заметьте, тогда не было домов для призрения
умалишенных. Радость свою не мог скрыть Иван Васильевич, благодарил
несколько раз лекаря и дал ему слово, когда Аристотель выстроит церковь под
Конюшевский Владислав
Сертаков Виталий
Пехов Алексей
Жюль Верн
Смоленский Вадим
Лукин Евгений