Чтение 63–й страницы книги ~Флаги на башнях~

каялся, старался делать серьезное и убедительное лицо. И Воленко снова
выступил в его защиту:

- Надо все-таки понимать: Рыжиков привык к такой жизни, сразу отвыкнуть
не может. Надо подождать, товарищи. Наказывать его нет смысла, он еще
ничего в наказании не понимает. А вот вы увидите, вот увидите!

В общем, совет бригадиров ничего не постановил, а так и отпустили
Рыжикова со словами: "Посмотрим".

Рыжиков после этого ходил скучным шагом, ни с кем не заговваривал, но в
литейном работал "как зверь". Соломон Давидович очень хвалил Рыжикова:

- Если бы все работали так, как Рыжиков, у нас было бы не триста тысяч
накоплений, а по меньшей мере полмиллиона. Золотые руки!

29. БОРИС ГОДУНОВ

Праздник прошел великолепно. Было много гостей, был устроен великолепный
ужин, в колонии было тепло, приветливо и счастливо. До трамвай-
ной остановки, через всю просеку, прошла линия костров, которыми заведовал
Данила Горовой. Между кострами гости проезжали на машинах и проходили
пешком. В дверях их встречали дежурные, вручали билет в театр и
приглашение к столу от имени какой-либо бригады.

Колонисты показывали гостям свои спальни, клубы, классы, показывали и
обьясняли плакат-план первого квартала, но цехов не показывали. А гвоздем
вечера был сложный и веселый дивертсимент. Выступали и певцы, и чтецы, и
акробаты. Малыши показали свою постановку, которорая называлась:
"Путешествие первомайцев по Европе".

В этой постановке учавствовал и Ваня Гальченко, но главная роль
принадлежала Фильке Шарию. Филька изображал Макдональда@62. Это было
чрезвычайно интересное представление. И гости и колонисты много
аплодировали, когда малыши выстроились один за один гуськом, свет на сцене
потух, а в руках у актеров зажглись электрические фонарики. Оркестр
заиграл "Поезд". Под звуки этой музыки малыши-первомайцы уехали в свое
путешествие. Они в пути имели любопытные встречи с Пилсудским@63, с
Муссолини, с Макдональдом и другими "деятелями". Каждый хвастал перед ними
своими делами, но первомайцев обмануть трудно: они прекрасно умели
рассмотреть, что делается в Западной Европе.

Большое впечатление произвело выступление Соломона Давидовича. Он вышел
на сцену в новом корчневом костюме. Конферасье Санчо Зорин обьявил:

- Соломон Давидович прочитает отрывок из "Бориса Годунова" Пушкина, под
редакцией Игоря Чернявина.

Крейцер, сидящий в первом ряду, наклонился к уху Захарова:

- Как это Пушкин под редакцией Чернявина?

- Каверза, конечно.

Соломон Давидович нахмурил брови и произнес выразительно:

Достиг я высшей власти,

Шестой уж месяц царствую спокойно.

Крейцер произнес сковзь зубы:

- Подлецы!

Соломон Давидович читал:

Мне счастья нет. Я думал, свой народ

В цехах на производстве успокоить...

Многие колонисты встали. На их лицах еще молчаливый, но нескрываемый
восторг. Сидевшая рядом с Захаровым учительница Надежда Васильевна
улыбалась мечтательно. Захаров опустил веки и внимательно слушал. У
Крейцера блестели глаза, он даже шею вытянул, наблюдая, что происходит на
сцене. Соломон Давидович с большой трагической экспрессией очень громко
читал:

Я им навез станков, я им сыскал работу.

Они ж меня, беснуясь, проклинали!

Колонисты не выдержали: редко кто остался на месте, они приветствовали
чтеца оглушительными аплодисментами, их лица выражали настоящий
эстетический пафос.

Соломон Давидович не мог не улыбнуться, и его улыбка еще усилила
восхищение слушателей. С нарастающим чувством он продолжал, и зал затих в
предвидении новых эстетических наслаждений:

Кто ни умрет, я всех убийца тайный:

Ускорил и трансмиссии кончину,

Я отравил литейщиков смиренных!

Трудно стало что-нибудь разобрать в наступившей овации: громкий смех
потонул в бешеных аплодисментах, что-то кричали колонисты, Крейцер хохотал
больше всех, но сказал Захарову:

- Надо этих редакторов взгреть все-таки! Разве так можно?

Соломон Давидович, сияя покрасневшим лицом, радостной лысиной и новым
костюмом, протянул руку к залу:

- Дайте же кончить!

Колонисты закусили губы. Соломон Давидович сделал шаг вперед, положил
руку на сердце, закрыл глаза:

И все тошнит, и голова кружится,

И мальчики нахальные в глазах.

И рад бежать, да некуда. Ужасно!

Да, жалок тот, у кого денег нет!

Он кончил и скромно опустил глаза. Но такую сдержанную, хотя и
актерскую, позу недолго можно было выдержать. В ответ на бурный восторг
публики Соломон Давидович тоже расцвел улыбкой, потом гордо выпрямился,
поднял вверх палец и только после этого начал кланяться, ибо публика все
продолжала кричать и аплодировать. Наконец закрылся занавес.

В антракте Соломон Давидович пробрался к первому ряду, гордо отвечал на
приветствия колонистов, улыбаясь снисходительно, пожал руку Крейцеру:

- Ну как? Какие овации!

- Слушайте, Соломон Давидович! Вас надули эти подлецы!

- Как надули!

- Они вам подсунули другие слова.

- Другие слова! Не может быть. Вот же у меня слова.

- Ай, ай, ай! Вот... прохвосты. Смотрите, этот самый Борис Годунов
говорит исключительно о производственных делах колонии им. Первого мая.

- В самом деле?

- А как же: "Я им навез станков, я отравил литейщиков". Это не Борис
Годунов, это вы, Соломон Давидович! И нахальные мальчики...

- А Пушкин, значит, не так написал?

- Я думаю: у Пушкина мальчики кровавые, а здесь нахальные.

- А вы знаете: они-таки, действительно, нахальные! А как у Пушкина про
литейщиков?

- Про ваших литейщиков? Какое ему дело? Он же умер сто лет назад.

Соломон Давидович искренне возмутился:

- Ах, какое нахальство! Я сейчас пойду! Я им скажу!

Соломон Давидович бросился за кулисы. Кое-кто попытался убежать от
него, но он поймал Игоря Чернявина, главного редактора.

- Как же вам не стыдно, товарищ Чернявин?

- А что такое?

- Пушкин совсем не так написал.

- Мало ли чего? А вы знаете, что Мейерхольд@64 делает?

- Какой Мейерхольд?

- Московский.

- У него тоже производство?

- И еще какое! У нас хтоьнемного похоже на Пушкина, а у него так совсем
не похоже. Такая мода!

- Мода, конечно, это неплохо, но причем здесь литейщики?

- А как же! Вы думаете, при Борисе Годунове литейщиков не было? А кто
ружья делал, как вы думаете?

- Они ружья могли делать, но, может быть, у них такого дыма не было?

- Какой там не было! Разве они знали, что такое вентиляция?

- Они могли и не знать.

- Хорошо получилось, Соломон Давидович! Вы смотрите, как всем
понравилось. Скоро вам танцевать.

Я боюсь теперь танцевать. написано гопак, а может, это тоже, как
Мейерхольд.

- Честное слово, гопак!

Соломон Давидович рассмеялся, взмахнул кулаком:

- А, черт его дери! Давайте гопак.

Соломон Давидович возвратился к Крейцеру и успокоил его:

- Я их поругал, но они говорят: теперь все так делают. Мейерхольд
какой-то из Москвы, так он тоже так делает. Такая мода как будто.

Крейцер обнял Соломона Давидовича, усадил рядом с собой:

- Верно! А в общем хорошо!

Через четверть часа Соломон Давидович в украинском казачьем костюме, в
широченных штанах и в сивой шапке по-настоящему "садил" гопак на сцене.
Легкая, тоненькая Оксана еле успевала удирать от него подкованных сапог.
Теперь колонисты аплодировали без всякой каверзы: не могло быть сомнений,
что Соломон Давидович классный танцор. В его стариковской удали, в
размашистой, смелой присядке было много вполне уместного юмора и любви к
жизни. Колька-доктор после танца прыгнул на сцену и сказал громко:

- Видели? Пусть теперь ко мне не ходит с сердцем!