же слова: "Петенька, батюшка, свет мой, дружочек сер-
дешненькой!.." Она была как мать, которая баюкает боль-
ного ребенка, и как ласкающая зверя укротительница
львов. Под этою ровною тихою ласкою царь успокаивал-
ся, точно засыпал. Судорога в теле слабела. Только мерт-
вая маска лица, теперь уже совсем окаменелая, с закры-
тыми глазами, все еще порою дергалась, как будто кор-
чила шутовские рожи.
За Катенькой вошла в комнату обезьянка, привезен-
ная в подарок Лизаньке, младшей царевне, одним голланд-
ским шкипером., Шалунья мартышка, следуя как паж за
царицей, ловила подол ее платья, точно хотела припод-
нять его с дерзким бесстыдством. Но, увидев Лизетту,
испугалась, вскочила на стол, со стола на сферу, изобра-
жавшую ход небесных светил по системе Коперника,-
тонкие медные дуги погнулись под маленьким зверьком,
шар вселенной тихо зазвенел,- потом еще выше, на са-
мый верх стоячих английских часов в стеклянном ящике
красного дерева. Последний луч солнца падал на них, и,
качаясь, маятник блестел, как молния. Мартышка давно
уж не видела солнца. Точно стараясь что-то припомнить,
глядела она с грустным удивлением на чужое бледное
зимнее солнце и щурилась, и корчила смешные рожицы,
как будто передразнивая судорогу в лице Петра. И страш-
но было сходство шутовских кривляний в этих двух ли-
цах - маленькой зверушки и великого царя.
Алексей возвращался домой.
С ним было то, что бывает с людьми, у которых от-
резали ногу или руку: очнувшись, стараются они ощупать
место, где был член, и видят, что его уже нет. Так царе-
вич чувствовал в душе своей место где была любовь к отцу,
и видел, что ее уже нет. "Яко уд гангренный, отсеку",-
вспоминалось ему слово батюшки. Как будто, вместе с лю-
бовью, из него вынули все. Пусто - ни надежды, ни стра-
ха. ни скорби, ни радости - пусто, легко и страшно.
И он удивлялся, как быстро, как просто исполнилось
его желание: умер отец.
КНИГА ПЯТАЯ
МЕРЗОСТЬ ЗАПУСТЕНИЯ
Как ездил царь в Воронеж корабли строить в
1701 году,-волею Божией пожар на Москве учинился ве-
ликий. Весь государев дом на Кремле погорел, деревянные
lopoMbi, и в каменных нутры, и святые церкви, и кресты,
кровли, и внутри иконостасы, и образа горели. И на
Иване Великом колокол большой в 8.000 пуд подгорел
и упал, и раскололся, также Успенский разбился, и дру-
гие колокола падали. И так было, что земля горела...
Это говорил царевичу Алексею Московского Благо-
ценского собора ключарь, о. Иван, семидесятилетний
старик.
Петр уехал в чужие края тотчас после болезни, 27 ян-
варя 1716 года. Царевич остался один в Петербурге. Не
получая от отца известий, последнее решение - либо ис-
править себя к наследству, либо постричься - он "отло-
жил вдаль" и по-прежнему жил изо д"(я в день, до воли
Божьей. Зиму провел в Петербурге, весну и лето в Рож-
дествене. Осенью поехал в Москву повидаться с родными.
10 сентября, вечером, накануне отъезда, навестил свое-
го старого друга, мужа кормилицы, ключаря Благовещен-
ского, и вместе с ним пошел осматривать опустошенный
пожаром старый Кремлевский дворец.
Долго ходили они из палаты в палату, из терема в
терeM, по бесконечным развалинам.. Что пощадило пламя,
тo разрушалось временем. Многие палаты стояли без две-
рей, без окон, без полов, так что нельзя было войти в
них. Трещины зияли на стенах. Своды и крыши обвали-
лись. Алексей не находил или не узнавал покоев, в кото-
рых провел детство.
Без слов угадывал он мысль о. Ивана о том, что по-
жар, случившийся в тот самый год, как Царь начал стари-
ну ломать, был знаменьем гнева Господня.
Они вошли в маленькую ветхую домовую церковь, где
еще царь Грозный молился о сыне, которого убил.
Сквозь трещину свода глядело небо, такое глубокое,
синее, какое бывает только на развалинах. Паутина меж-
ду краями трещины отливала радугой, и, готовый упасть,
едва висел на порванных цепях сломанный бурею крест.
Оконницы слюдяные ветром все выбило. В дыры налета-
ли галки, вили гнезда под сводами и пакостили иконо-
стас. Одна половина царских врат была сорвана. В алта-
ре перед престолом стояла грязная лужа.
О. Иван рассказал царевичу, как священник этой церк-
ви, почти столетний старик, долго жаловался во все при-
казы, коллегии и даже самому государю, моля о починке
храма, ибо "за ветхостью сводов так умножилась теча,
что опасно - святейшей Евхаристии не учинилось бы по-
вреждения". Но никто его не слушал. Он умер с горя, и
церковь разрушилась.
Потревоженные галки взвились со зловещими крика-
ми. Сквозной ветер ворвался в окно, застонал и заплакал.
Паук забегал в паутине. Из алтаря что-то выпорхнуло,
должно быть, летучая мышь, и закружилось над самой
головой царевича. Ему стало жутко. Жалко поруганной
церкви. Вспомнилось слово пророка о мерзости запусте-
ния на месте святом.
Пройдя мимо Золотой Решетки, по передним перехо-
дам Красного крыльца, они спустились в Грановитую па-
лату, которая лучше других уцелела. Но, вместо прежних
посольских приемов и царских выходов, здесь теперь дава-
лись новые комедии, диалогии; праздновались свадьбы
шутов. А чтобы старое не мешало новому, бытейское
письмо по стенам забелили известью, замазали вохрою с
веселеньким узорцем на новый "немецкий манир".
В одном из чуланов подклетной кладовой о. Иван
показал царевичу два львиные чучела. Он тотчас узнал
их, потому что видел часто в детстве. Поставленные во
времена царя Алексея Михайловича в Коломенском двор-
це подле престола царского, они, как живые, рыкали,
двигали глазами, зияли устами. Медные туловища окле-
ены были под львиную стать бараньими кожами. Меха-
ника, издававшая "львово рыканье" и приводившая в дви-
жение их пасти и очи, помещалась рядом, в особом чулане,
где устроен был стан с мехами и пружинами. Должно
быть, для починки перевезли их в Кремлевский дворец
и здесь в кладовой, среди хлама, забыли. Пружины сло-
мались, меха продырявились, шкуры облезли, из брюха ви-
села гнилая мочала - и жалкими казались теперь грозные
некогда львы российских самодержцев. Морды их полны
были овечьей глупостью.
В запустелых, но уцелевших палатах помещались но-
вые коллегии. Так, в набережных, ответной и панихид-
ной,- камер-коллегия, под теремами - сенатские депар-
таменты, в кормовом и хлебном дворце - соляная конто-
ра, военная коллегия, мундирная и походная канцелярии,
в конюшенном дворце - склады сукон и амуниции. Каж-
дая коллегия переехала не только со своими архивами,
чиновниками, сторожами, просителями, но и с колодни-
ками, которые проживали по целым годам в дворцовых
подклетях. Все эти новые люди кишели, копошились в ста-
ром дворце, как черви в трупе, и была от них нечистота
великая.