ним вдвоем за ночь 150 ЯМ-5 поставили. Во взводе только я и он остались...-
И он ухмыляется, потирая здоровой рукой подбородок.- Часто вас вспоминали...
Первые дни особенно... Игорь Николаевич плавали еще тогда в саперном деле,
да и я-то не очень... Все говорил тогда: "Эх, Юрки моего нет - это про вас -
посоветоваться не с кем..." Командира взвода на второй день убило. Толковый
был парнишка, все знал по саперству. Так мы с Игорем Николаевичем запремся в
землянке и начинаем колупаться во взрывателях...
звездочке представили...- Он уголком глаза взглядывает на мою лишенную
всяких знаков отличия рубашку и смущенно умолкает.
костра тогда спрашивал все, за что ордена дают?
просто, мол, получить...
разматывает завязку вокруг пальца.- Сказали как-то вечером Игорь Николаевич
- я как раз с задания пришел - иди, мол, Седых, к майору, командиру полка,-
вызывают тебя. Я и пошел. Ну и дали мне майор коробочку такую картонную, а в
коробочке орден...
и получил. А мы вот, грешные, думали, что для этого что-то особенное надо
сделать.
пепел прямо на пол, между ног...
живой.
только.
пулемета строчили? Там, где Лазаренко убили?
первый день, помните, как вы с Игорем Николаевичем до стирки все из-за стола
выбегали - почесаться? А потом мы с Валегой часа три белье выветривали.
мылись. Конец не малый сделали - километров с тысячу.
больную руку.
ты - ни звука. Он ничего не отвечает, потом встает.
Ругается с сестрой-хозяйкой из-за чистого белья, разносит хлеб, ремонтирует
репродуктор - где-то и этому научился, растапливает печку, достает где-то
роскошную 12-линейную лампу. Ни минуты спокойно не сидит.
добираясь чуть ли не до самых ребер, а я скребу ему голову и помогаю
натягивать рубаху.
навязчивости.
коридоре шушукаются парочки, Седык забирается с ногами ко мне на койку и
начинаются бесконечные разговоры обо всем, что за день приходит ему в
голову. Включается, конечно, и Никодим Петрович - он страдает бессонницей и
никак не может заснуть. Удивительно много он все-таки знает, этот старый
счетовод. Когда по радио передают Указ об учреждении специальных медалей за
оборону Сталинграда, Одессы и Ленинграда, он нам читает целую лекцию об
орденах, из которой мы узнаем, что полному георгиевскому кавалеру (четыре
креста, четыре медали) даже генерал первым козырять должен был, что
кавалеров английского ордена Бани не может быть больше восьмидесяти шести, и
что единственный русский, получивший этот орден, был Барклай-де-Толли, и что
орден Подвязки носится под левой коленкой и только по большим праздникам, и
еще целую уйму вещей, которых мы бы никогда и не узнали, если б не лежали с
ним в одной палате.
мохнатыми, точно плющом обросшими, белоснежными окнами.
последний раз? В Пичуге, что ли? В занесенной снегом Пичуге, на берегу
Волги, в запасном батальоне. Я дежурил тогда по батальону. Дремал над
телефоном. Караульный начальник позвонил и поздравил и счастья пожелал. Вот
и все. Помню только, что был сильный мороз, и луна была в ореоле, и ноги
мерзли...
пять или шесть. Я, Люся, Толька Янсон, Венька Любомирский, Лариса и Люба. Мы
пили "абрау-дюрсо", ели хрусты и струдель с маком. Потом играли в шарады, и
почему-то было страшно весело и смешно. А потом взяли у соседского мальчика
санки и чуть не до самого утра катались с Нестеровской горки, пока у санок
не отскочили полозья...
ножом обрезал кто-то... Что там в Киеве сейчас? Живы ли мои старики? С чего
они живут? И как живут? И можно ли это назвать жизнью? Продают понемногу
вещи... Стоит где-нибудь мама на базаре с моим старым пальто или ботинками и
ждет, когда какая-нибудь сволочь сунет ей пару червонцев. А ведь ей
шестьдесят пять лет. Сорок пять из них лечила людей, а сейчас вот не знает,
вероятно, на что дров купить или пшена. И самой нарубить дрова надо, и воды
принести, на пятый этаж тащить ведра, и за бабушкой ухаживать. Она, правда,
всегда молодцом была и до последнего времени сама на базар ходила, но
восемьдесят семь лет все-таки восемьдесят семь. Две женщины, две старые
женщины совсем одни... А кругом чужие, наглые лица... А может... Нет...
Зачем им старики, зачем им женщины? Не может быть... Не должно быть...
раздобыл где-то самогонку и возится чего-то за столом, чего-то нарезает,
сервирует...
доме... А где ваш дом?
немцы уничтожили. И дом, и жену, и двух детей. Один сын только остался -
танкист, майор...
ни детей... никого.
лежит, насвистывает. Один Седых возится. Из Москвы передают эстрадный
концерт. В печке уютно потрескивают дрова.
двенадцать... Никодим Петрович... Товарищ капитан! Сбегай, Седых, он в
коридоре, должно быть...
тушенкой и холодными, как лед, хрустящими солеными огурчиками.
Ларька, разливает самогон и прячет бутылочку под стол.- С Новым годом
поздравляют...
встает. Лицо его серьезно, глаза не смеются, и стакан в руке чуть-чуть
дрожит.- Разрешите мне, друзья, тост провозгласить... Так уж завелось...
головой и смотрит куда-то - не то в окно, не то еще дальше куда-то...- Мне