Новый год со мною и Александрой Семеновной!
Вера Васильевна облегченно вздохнула, Новый год ее сыновья всегда
встречают с нею.
Славушка виновато посмотрел на Веру Васильевну.
- Мама... Я не знаю...
Он уже решил ехать, она это поняла, но мало того, ему еще хотелось,
чтобы мать одобрила его решение.
- Чего ты не знаешь? - Помолчала. - Поезжай...
У крыльца переминался буланый жеребец, запряженный в розвальни, зимой
Степан Кузьмич мало езживал на Маруське, берег ее, но и жеребец неплох,
Быстров не любил тихой езды.
Два тулупа валялись в розвальнях, Быстров закутал Славушку, закутался
сам, и только снег полетел от копыт, доехали до Ивановки меньше чем в
полчаса.
Александра Семеновна встретила Славушку у дверей, ввела, раскутала,
посадила у печки.
- Я соскучилась по тебе.
У стены свежесрубленная елка, без украшений, без свечей, только хлопья
ваты набросаны на ветки.
В углу на полу клетка с наброшенным на нее шелковым синим платком.
- Спит?
- Спит.
Все как было. Только над столом фото в рамке, моложавый офицер, усы
колечками, дерзкий взгляд.
- Мой отец...
Сама Александра Семеновна все переходит с места на место, то у стола
постоит, то у печки, то поправит тарелку, то переложит вилки, не суетится,
но беспокойная какая-то, а Быстров спокоен, снисходителен.
Стол накрыт к ужину: сало, огурцы, винегрет, все аккуратно нарезано,
разложено по тарелкам, самогонку Быстров принес откуда-то из сеней.
- И еще курица.
- Пируем!
- И пирог.
- Съедим!
Степан Кузьмич налил с полстакана себе и понемногу жене и Славе.
- Выпьем?
- За что?
- За генерала! - Быстров посмотрел на фотографию. - За генералов,
которые пошли вместе с народом.
Он выпил самогон и стал обгладывать куриную ногу.
После ужина Быстров принес кожаный чемодан, протянул Славушке.
- Это я тебе. Вроде подарка.
Чемодан полон бумаг, пожелтевших, исписанных.
- Из Корсунского, - объяснил Быстров. - Там таких бумаг на антресолях
полным-полно. Вся княжеская жизнь...
Слава принялся перебирать бумаги.
Семейная переписка русской аристократической семьи. Письма, написанные
столетие назад, и письма, написанные во время последней войны, письма,
посланные из заграничных путешествий, и письма, посланные с фронта...
Пожалуй, эти письма интереснее любого романа.
Листок тонкого картона с виньеткой, раскрашенной акварелью.
Протянул карточку Александре Семеновне.
- Что это? - поинтересовался Быстров.
- Меню царского ужина.
- Что же ели цари?
- Седло дикой козы. Спаржа. Парфе...
- За дикими козами и мне приходилось охотиться, - похвастался Степан
Кузьмич. - А вот парфе...
- Что такое парфе?
- Что-то вроде мороженого...
- Парфе у тебя нет?
- Есть овсяный кисель...
Кисель из овсяных высевок делали по всей деревне.
- Давай, давай!
Кисель чуть горчил, запивали его холодным молоком, и кисель показался
не хуже царского парфе.
Быстров кивнул на чемодан с бумагами.
- Тоже в какой-то степени наше прошлое.
Александра Семеновна неуверенно взглянула на мужа:
- А княгиня не оскорбится, что кто-то копается в ее письмах?
- Княгиня теперь в Питере... - Быстров нехорошо усмехнулся. - Давали
возможность жить, не захотела. Утряслась к своей питерской родне...
После смерти Алеши Степан Кузьмич резко изменил свое отношение к
Корсунским, сперва мирволил, добром поминал свою службу у них, а после
нелепой демонстрации, устроенной Корсунской, приказал ей убраться из волости
"в двадцать четыре часа".
- Ты знаешь, что она мне сказала? - вдруг вспомнил Быстров. - Приезжаю,
говорю: "Что же это вы натворили?" А она мне: "Вот что делает ваша
революция!" - "А что она делает?" - спрашиваю. "Убивает детей!" - "Так это
же вы, - говорю, - его убили..." А она знаешь что в ответ? "Вам не понять,
что такое в нашей среде принципы..."
Самогона больше не было, он залпом выпил стакан молока.
- А теперь по домам.
Пошел за лошадью.
Александра Семеновна тоже оделась.
- А ты куда? - удивился Быстров.
- С вами...
Ему понравилась эта затея, он закутал и Славушку и жену в тулупы, сам
стал в санях на колени и помчал.
Ветер был в лицо, снежная пыль оседала на лица.
Степан Кузьмич домчал до Успенского в какие-нибудь полчаса. Все спало в
доме Астаховых.
Славушка постучал по стеклу, за окном кухни кто-то завозился, зашаркал
в сенях, брякнула щеколда, Надежда открыла дверь.
- Полуночничаешь? - сказала беззлобно, в полусне.
Слава тихо вошел в комнату. Луна лила в окна призрачный белый свет.
Петя весело посапывал, точно бежал во сне. Мама тоже спала. На столе стояло
блюдечко с суфле, оставленное для Славушки.
Он подошел к матери. Лунный свет освещал ее. Рука лежала поверх одеяла.
Славушка наклонился и поцеловал руку. Мама не шевельнулась. Спит или
обиделась?..
Разделся, лег на кровать и закутался с головой, чтоб скорее заснуть. Но
и сквозь одеяло слышал, как постукивают за стеной часы: "Тук-тук,
тук-тук..." Наступил Новый год. Двадцатый год.
44
Февральские тени бегут за окном, то серые, то голубые, вспыхивает
солнце и, дробясь в оконном стекле, пробегает по выцветшим обоям, перелом к
лету еле ощутим, но нет-нет да и пахнет весной, особенно по воскресным дням,
когда можно не идти в школу.
Вера Васильевна выходит в галерейку. Все идет своим чередом. Бегает по
двору Надежда, постукивает где-то молотком невидимый Федосей, что-то
заколачивает или приколачивает, стучит ножом в кухне Марья Софроновна,
готовит завтрак: "Два кусочка - вам, вам, два кусочка - нам, нам..."
Вера Васильевна дышит чистым воздухом, которого обычно не замечает.
Спокойно и свежо, почти как в Москве в погожие зимние дни.
В комнату входит Павел Федорович, в руке у него ведро.
- Вот я тут вам сахарок принес. Дальше как знаете. Осталось около пуда.
Всего в доме восемь человек, трое вас, трое нас, Марья Софроновна на сносях,
так что дите тоже считаю, да Федосей с Надеждой. По четыре фунта на душу. На
будущее прошу не рассчитывать...
Павел Федорович с минуту стоит, точно ждет каких-то вопросов или
возражений, и выскальзывает за дверь.
Вера Васильевна ставит ведро на стол.
- Вот вам, ребята, и сахарок.
- Что ж, дели, - говорит Славушка.
- То есть как делить? - удивляется Вера Васильевна. - Кому делить?
- На троих, - предлагает Славушка.
- Зачем же делить? - еще больше удивляется Вера Васильевна. - Мы же
вместе...
- Так тебе вообще ничего не достанется, - объявляет судейским тоном
Славушка. - Нет уж, дели, каждому свое...
Он настоял, сахар стаканом поделили на три равные доли, и свою Славушка
спрятал в этажерку.
- Не понимаю, - еще раз сказала Вера Васильевна. - Раньше ты не
отличался скупостью...
Поэтому пили чай врозь, Вера Васильевна и Петя вдвоем и отдельно
Славушка.
А дня через четыре обнаружилось, что Славушка пьет чай без сахара.
- Неужели ты съел весь свой сахар? - удивилась Вера Васильевна.
- Съел, - подтвердил Славушка.
- Какой ты сластена! - упрекнула сына Вера Васильевна и тут же пожалела
его, придвинула к нему вазочку с сахаром. - Возьми у меня.
Славушка решительно отодвинул вазочку.
Еще позавчера он незаметно достал свой пакет из этажерки и принес в
волкомол, ребята как раз собрались на очередное заседание.
- У меня для вас сюрприз, - заявил он, открывая заседание. - Тут
немного сахара, надо бы его поделить...