в теплых платках и шубах в неотапливаемое помещение бывшего
яичного склада, теперь занятое домкомом.
стульев, которых, однако, было недостаточно, чтобы рассадить
столько народу. Поэтому в придачу к ним кругом поставлены были
наподобие скамей длинные, перевернутые вверх дном пустые ящики
из-под яиц. Гора таких ящиков до потолка громоздилась в
противоположном конце помещения. Там в углу были кучей сметены
к стене промерзшие стружки, склеенные в комки вытекшей из
битых яиц сердцевиной. В этой куче с шумом возились крысы,
иногда выбегая на свободное пространство каменного пола и
снова скрываясь в стружках.
крикливая и заплывшая жиром жилица. Она подбирала уголок
подола кокетливо оттопыренными пальчиками, дробно топотала
ногами в модных дамских ботинках с высокими голенищами и
намеренно хрипло, под пьяную, кричала:
поганая! Ай-ай-ай, понимает сволочь! Обозлилась. Аяяй, по
ящику ползет! Как бы под юбку не залезла. Ой боюсь, ой боюсь!
Отвернитесь, господа мужчины. Виновата, я забыла, что теперь
не мужчины, а товарищи граждане.
в три слоя зыбким киселем колыхались ее двойной подбородок,
пышный бюст и обтянутый шелковым платьем живот. Видно,
когда-то она слыла львицею среди третьеразрядных купцов и
купеческих приказчиков. Щелки ее свиных глазок с припухшими
веками едва открывались. Какая-то соперница замахнулась на нее
в незапамятные времена склянкой с кислотою, но промазала, и
только два-три брызга протравили на левой щеке и в левом углу
рта два легких следа, по малозаметности почти обольстительных.
говорила женщина за столом, представительница райсовета,
выбранная на собрании председательницей.
сама хорошо их знала. Она перед началом собрания неофициально
вполголоса беседовала с теткой Фатимой, старой дворничихой
дома, когда-то с мужем и детьми ютившейся в грязном подвале, а
теперь переселенной вдвоем с дочерью на второй этаж в две
светлых комнаты.
Фатима жаловалась, что она одна не справляется с таким большим
и многолюдным домом, а помощи ниоткуда, потому что разложенной
на квартиры повинности по уборке двора и улицы никто не
соблюдает.
за комитет? Мыслимое ли дело? Уголовный элемент скрывается,
сомнительная нравственность живет без прописки. Мы этим по
шапке, а выберем другой. Я тебя в управдомши проведу, ты
только не брыкайся.
делала, но та и не стала слушать. Она окинула взглядом
комнату, нашла, что народу набралось достаточно, потребовала
установить тишину и коротким вводным словом открыла собрание.
Осудив бездеятельность прежнего домового комитета, она
предложила наметить кандидатов для перевыбора нового и перешла
к другим вопросам. Покончив с этим, она, между прочим,
сказала:
начистоту. Ваше здание поместительное, подходящее для
общежития. Бывает, делегаты съезжаются на совещания, некуда
рассовать людей. Есть решение взять здание в распоряжение
райсовета под дом для приезжающих и присвоить ему имя товарища
Тиверзина, как проживавшего в данном доме до ссылки, факт
общеизвестный. Возражений не имеется? Теперь к порядку
очищения дома. Эта мера нескорая, у вас еще год времени.
Трудовое население будем переселять с предоставлением площади,
нетрудовое предупреждаем, чтоб подыскали сами, и даем
двенадцать месяцев сроку.
трудовые, -- закричали отовсюду, и один голос надрывался: --
Это великодержавный шовинизм! Все национальности теперь равны.
Я знаю, на что вы намекаете!
национальности? При чем тут национальность, гражданин
Валдыркин? Например, Храпугина совсем не национальность, а
тоже выселим.
кушетка! Десять должностей! -- выкрикивала Храпугина
бессмысленные прозвища, которые она давала делегатке в разгаре
спора.
возмущалась дворничиха.
Храпугина. Тебе дай повадку, так ты на шею сядешь! Замолчи,
говорю, а то немедленно сдам тебя органам, не дожидаясь, когда
тебя на самогоне накроют и за содержание притона.
на склад вошел доктор. Он попросил первого попавшегося у двери
указать кого-нибудь из домового комитета. Тот сложил руки
рупором и, перекрывая шум и гам, по слогам прочитал:
своим не поверил. Подошла худая, чуть сгорбленная женщина,
дворничиха. Доктора поразило сходство матери с сыном. Но он
себя еще не выдавал. Он сказал:
по фамилии). Требуются предосторожности, чтобы не разнести
заразу. Кроме того больную надо будет отвезти в больницу. Я ей
составлю бумагу, которую домком должен будет удостоверить. Как
и где это сделать?
больной, а не к составлению препроводительной бумаги.
сказала Галиуллина. -- Товарищ Демина добрый человек, я скажу,
она уступит пролетку. Не тужи, товарищ доктор, перевезем твою
больную.
написать направление. Но если будет и пролетка... Простите, вы
не мать будете поручику Галиуллину, Осипу Гимазетдиновичу? Я с
ним вместе на фронте служил.
доктора за руку, она сказала:
она быстро заговорила.
Дорожка пошел. Ты сам посуди, Юсупка кто? Юсупка из учеников,
мастеровой. Юсуп должен понимать, простой народ теперь много
лучше стало, это слепому видно, какой может быть разговор. Я
не знаю, как ты думаешь, тебе, может, можно, а Юсупке грех,
Бог не простит. Юсупа отец в солдатах пропал, убили, да как,
ни лица не оставили, ни рук, ни ног.
ждать, пока уймется волнение. Потом продолжала:
Он тут был два дня, сказывал. Ты, говорит, Лару Гишарову
знаешь. Хо рошая была девушка. Сюда к нам ходила, помню. А
теперь какая будет, кто вас знает. Разве можно, чтобы господа
против господ пошли? А Юсупке грех. Пойдем, пролетку выпросим.
Товарищ Демина даст. А товарищ Демина знаешь кто? Оля Демина,
у Лары Гишаровой мамаши в мастерицах служила. Вот кто. И тоже
отсюда. С этого двора. Пойдем.
13
света из карманного фонарика Деминой шагах в пяти перед ними
скакал с сугроба на сугроб и больше сбивал с толку, чем
освещал идущим дорогу. Кругом была ночь, и дом остался позади,
где столько людей знало ее, где она бывала девочкой, где, по
рассказам, мальчиком воспитывался ее будущий муж, Антипов.
дала, товарищ доктор. Да. Я когда-то не на шутку в нее
врезамшись была, любила без памяти, когда девочками мы были. У
них швейное заведение было, мастерская. Я у них в ученицах
жила. Нынешний год видались с ней. Проезжала. Проездом в
Москве была. Я ей говорю, куда ты, дура? Оставалась бы. Вместе
бы жили, нашлась бы тебе работа. Куда там! Не хочет. Ее дело.
Головой она за Пашку вышла, а не сердцем, с тех пор и шалая.