больше. Ни стрельбы, ни криков.
пространство за экранным стеклом теснило его, он вываливался наружу,
огромный и наглый, вливался через глаза и уши людям в головы и продолжал там
жить независимо от того, включен ли телевизор. Каждый раз, уезжая от мамы
Зои, она увозила с собой все боевики и ужастики, которые бесконечно крутили
в семейном детском доме, не только на видеокассетах, но и наяву, в
просторном каменном подвале два раза в месяц, в полнолуние.
крутили чаще других. Там главные герои были такими умными, ловкими,
красивыми, так легко уходили от полиции, так весело расправлялись со всеми,
кто попадался на пути, что у них стоило поучиться. Мама Зоя объясняла, что
это очень правильный фильм, правдивый и откровенный, без соплей. Его герои
живут не по фальшивым гнилым законам так называемой христианской морали, от
которых давно всех тошнит, а повинуются своим здоровым природным инстинктам.
Поэтому они такие классные ребята, им все удается, им везет.
парочке влюбленных убийц повторялся в ее голове отчетливей и чаще других не
потому, что его постоянно крутили. В конце фильма была сцена, которую Люся
каждый раз проживала заново.
огромном холодильнике в кухне. Бандиты уже собрались уходить, но хотели
проверить, все ли мертвы, пинали тела ногами, посмеиваясь и обмениваясь
шутками. Мужчина, повернув носком ботинка голову мертвой темноволосой
девушки, говорил: "А она хорошенькая, смотри, какие сиськи!" Его подруга
шлепала его по щеке, потом, прицелившись, стреляла мертвой девушке в лицо и
говорила:
восклицал: "Посмотри, сколько отличного бекона достанется червям!"
хватало воздуха, он осторожно приоткрыл дверцу.
поцеловаться. Их губы слиплись, как резиновые присоски.
выпала на кафельный пол и оглушительно разбилась. Бандиты оторвались друг от
друга, огляделись, словно проснувшись, кинулись в кухню, распахнули дверцу.
Красотка, погрозив мальчику пальцем, ласково улыбнулась и произнесла: "Ай,
как нехорошо обманывать старших", и тут же выстрелила ему в голову.
ждала, что бутылка не выпадет, бандиты покинут кафе и укатят прочь на своей
грязной открытой машине, а мальчик вылезет из холодильника и побежит по
белой лунной дороге, встретит своих родителей, хозяев кафе, которых на самом
деле не убили, а только ранили, и все кончится хорошо.
чудовища с паучьими лапами пожирали людей, отрывали головы, высасывали
глаза, элегантные вампиры вонзали клыки в нежные шейки красавиц,
полуистлевшие трупы поднимались из могил и медленно шли неровным строем,
вытянув руки, оскалив мокрые бледные рты. За стеклянным экраном ползали
черви, пауки, извивались змеи, с треском ломались кости, лопалась кожа. Как
крупный красный снег, летели клочья человеческой плоти над взорванным
школьным автобусом. А по другую сторону, на ковре в уютной гостиной
загородного дома, усыновленные питомцы мамы Зои грызли семечки и фисташки,
тянули колу из банок. Семь пар глаз смотрели на экран, не отрываясь. К губам
прилипала черная шелуха семечек, рты ритмично двигались.
новинками. Каждая кассета проходила цензуру. Те, которые мама Зоя именовала
"слезоточилками", безжалостно уничтожались. Кассету сжигали во дворе у
мусорного бака.
триллеры, ужастики. Главным критерием в отборе видеопродукции было
отсутствие соплей. Если герой действовал, повинуясь здоровым инстинктам, он
был достойным примером для подражания, им любовались, в него потом играли,
выдумывая продолжение киноистории. Но если вдруг правильный на первый взгляд
герой позволял себе пожалеть кого-то, защитить или на его лице мелькала тень
мысли, грусти, сомнения, любого живого чувства, он подвергался особому
наказанию за вранье и предательство, за сопли.
дискотеки. Заранее готовилось символическое изображение осрамившегося
киногероя. Чаще всего это была большая дешевая кукла, купленная в лобнинском
универмаге. Пластмассового пупса разрисовывали, внутрь заливали густой, чуть
подсоленный вишневый сок, щели аккуратно замазывали пластилином, чтобы сок
не вытекал. Подготовленную куклу клали на цинковый стол, на котором был
черной масляной краской начерчен крест. Участники надевали черные балахоны
на голые тела, на головы натягивали страшные маски. В половине двенадцатого
дверь подвала запирали на засов, зажигали толстые церковные свечи, включали
африканскую ритуальную музыку. Били бубны, выли шаманы. Ряженые подростки
плясали вокруг стола, подпевая шаманским заклинаниям. Куклу кололи
специальными кинжалами восемнадцать раз, под струйки вытекающего сока
подставляли специальную серебряную чашку и пили по глотку, передавая по
кругу. Потом кукле отрывали ноги, руки, голову. Окончательно растерзав
пупса, принимались за другие игры. Кто-нибудь изображал самоубийство.
Привязывал веревку к специальному крюку под потолком, вставал на табуретку,
накидывал петлю на шею. Узел затягивали совсем слабо, и он развязывался,
когда из-под ног выбивалась табуретка.
бетонному полу, потом понарошку умершие изображали зомби, рычали, выли,
дрались и лапали друг друга. Наконец, врубив металлический рок, скидывали
балахоны, маски, устраивали дикие пляски. К этому моменту стол был застелен
тяжелой вышитой скатертью, и туда падали парами, извивались и стонали.
на дискотеках. Мама Зоя изображала Маман Бригит, одно из главных божеств
вуду. Перед каждым новым актом спектакля ей молились, вставали на колени,
кланялись, целовали ноги. Руслан был Бароном камеди, то есть главным в
ритуале растерзания куклы-жертвы. Именно он вонзал нож в пластиковое
кукольное тело восемнадцать раз.
путалась, даже если во сне видела это. Мама Зоя предупреждала, что добрый
Лоа и злой Бака контролируют сны. Никто никогда за пределами подвала не
обсуждал дискотеки. Утром все отправлялись на пробежку в рощу, потом делали
зарядку во дворе. В любую погоду, даже в лютый мороз, купались в бассейне.
Потом завтракали. После завтрака начинались занятия. Учителя приходили
домой. В конце каждой четверти сдавали экзамены в лоб-нинской школе, всегда
получали отличные оценки. С Люсей изредка занималась сама мама Зоя, по
учебникам вспомогательной школы. Иногда Руслан учил ее драться, но не как
других. Всех остальных детей он тренировал во дворе, на маленькой площадке,
или в спортивном зале, показывал им сложные боевые приемы, которые требовали
ловкости и легкости, и, конечно, неуклюжая, толстая, слабенькая Люся с
плохой координацией движений не могла при всем желании потянуть человека за
руку и одновременно подсечь его ноги так, чтобы он потерял равновесие. Да и
желания у нее никогда не возникало.
кулаком или ребром ладони, везде больно. Когда при ней ладонью разбивалась
деревянная доска, она зажмуривалась, отворачивалась и тихонько вскрикивала.
Ей все казалось, что бьют не по мертвому, а по живому. Ведь с доской никто
не будет драться, на ней только тренируются, чтобы ударить потом человека по
шее или по голове.
же: "Давай-ка, что ли, покажу тебе пару приемчиков, только ты разденься,
голышом удобней".
сердился. Голую, дрожащую, в мурашках, потому что в комнате у него всегда
было холодно, он валил ее на ковер, легко, как тряпочную куклу. От жесткого
ворса чесалась кожа. Руслан повторял хриплым шепотом:
больно, только в самый первый раз, а потом она с замиранием сердца ждала,
когда он позовет, закроет дверь и прикажет раздеться.
было совсем иначе. От них она сильно уставала, потому, что сразу двое - это
тяжело и стыдно. А вот с Русланом другое дело, с ним получалась настоящая
любовь. Стоило ему посмотреть на Люсю, прикоснуться к ней, и все ее тело
наливалось тяжелым жаром. Она сладко, медленно таяла, как долька шоколада во
рту.
конфетной коробке, которая так и лежала на тумбочке непочатая. Стрельба и
крики улетучились сами собой.
смотреть, не щурясь, на солнечный свет, бьющий сквозь темную зелень. Из
листьев и солнечных пятен складывались интересные узоры, то возникал
кораблик, то игрушечный мишка.
зеркальных витринах. На этот раз они были одеты одинаково: эластичные
мини-юбки, маечки на тонких бретельках, босоножки на высокой мягкой
"платформе". Продублированы были даже украшения, тяжелые серебряные серьги с
овальными лунными камнями, массивные медальоны на белых кожаных шнурках.
жилистый, е очень темной кожей и светлыми глазами, произнес громко, почти
без акцента: