Чтение 63–й страницы книги ~Чувство реальности~

единственный свидетель.

- Я не свидетель. Я пришла в квартиру, когда все уже было кончено, -
надменно заявила Лисова и уселась в кресло. - Все, что я могла вам
сообщить, я уже сообщила.

- Ну хорошо, хорошо, - улыбнулся Арсеньев, - скажите, месяц назад
Виктория Павловна покупала машину ?Фольксваген-гольф? цвета мокрого
асфальта?

- Она без конца что-то покупала машины, шубы, драгоценности, тряпки,
- сердито проворчала Лисова и отвернулась.

- Машину она покупала? - повторил Арсеньев.

- Не знаю!

- То есть как - не знаете? Это ведь достаточно серьезная покупка.

- У нее была машина.

- Одна?

- Может, и десять. Я понятия не имею. Я никогда не заглядывала в
гараж. Видела всего одну, бирюзового цвета. В марках я не разбираюсь.

- Да, совершенно верно, Виктория Павловна ездила на бирюзовой
?Хонде?, - кивнул Арсеньев, - но месяц назад она купила вторую
машину, ?Фольксваген-гольф?, цвета мокрого асфальта.

- Нет, - Лисова помотала головой, - я про это ничего не знаю. Шубу я
видела, а машину нет.

- Так, погодите, а когда она купила новую шубу?

- Недавно. Недели две назад. Я запомнила потому, что она полдня при
мне разгуливала в ней по квартире, крутилась перед зеркалом.

- Ну ладно, - вздохнул Арсеньев, - вы не могли бы вспомнить, кто в
последнее время приходил к Кравцовой в гости?

- Да у нее постоянно толклись люди. Мне они не представлялись. А
последним приходил этот американец, как вы понимаете, - она
многозначительно поджала губы и добавила чуть слышно:

- Пришел и остался навечно.

- Вы видите в этом нечто символическое?

- Ничего я в этом не вижу, кроме грязного разврата.

- Вы хотите сказать, они оба получили по заслугам? - вкрадчиво
уточнил Арсеньев.

- У вас есть санкция на допрос? - быстро спросила Лисова, и лицо ее
покрылось пятнами.

- А, что, беседовать с вами возможно только при наличии официального
документа? Светлана Анатольевна, чем объяснить такую враждебность? Вы
понимаете, что произошло убийство, и я общаюсь с вами, задаю вопросы
вовсе не для собственного удовольствия. Санкции у меня с собой нет. Но у
вас дома, в вашем почтовом ящике, лежит официальная повестка, на которую
вы никак не откликнулись. Если хотите, я могу сейчас позвонить в
прокуратуру...

- Не надо, - перебила она и вскинула руку, - я понимаю, что веду себя
не правильно, с вашей точки зрения. Но поймите и вы меня. Мне пришлось
пережить тяжелое нервное потрясение. Это во-первых. Во-вторых, я не
привыкла сплетничать. Так уж я воспитана. Не умею рассказывать
посторонним ни о своей, ни о чужой личной жизни.

- Это замечательное качество, - кивнул Арсеньев, - оно, безусловно,
заслуживает уважения. Но, еще раз повторяю, речь идет об убийстве. И нам
не обойтись без вашей помощи. Скажите, когда собирались гости, здесь,
или у Кравцовой, кто обычно снимал на любительскую камеру?

- Феликс. Сотрудник пресс-центра. Заместитель Кравцовой. Кажется, его
фамилия Нечаев.

- Светлана Анатольевна, почему при первой нашей встрече вы отказались
ответить, где работала убитая?

- Я не знаю, чего вы от меня хотите, - она вскочила, прошлась по
веранде, остановилась у окна, извлекла откуда-то бумажную салфетку и
принялась стирать невидимое пятно на стекле.

- Вы очень нужны были нам, когда мы проводили обыск. Лучше вас никто
не знает, где что могло лежать в доме Виктории Кравцовой. Даже сама
Виктория.

- Кто вам это сказал?

- Евгений Николаевич.

Она все еще стояла к нему спиной и так резко дернулась от его слов,
будто ее ударило током. На веранде был полумрак. Яблони подступали
вплотную к окнам. Арсеньев заметил выключатель, повернул его, и веранда
залилась светом. Лисова заметалась в своей шали, словно летучая мышь.
Сначала кинулась к большому, стилизованному под старину телефону,
который стоял на этажерке в углу, схватила трубку, тут же ее бросила,
потом полетела к комоду, так и не поворачиваясь лицом к Арсеньеву,
схватила толстую книгу. Это был телефонный справочник.

- Светлана Анатольевна, с вами все в порядке? Она, не отвечая,
принялась лихорадочно листать справочник.

- Вы что-то ищете? Я могу вам помочь? - осторожно спросил Арсеньев.

- Он не мог такое сказать! - она плюхнула открытый справочник на
комод страницами вниз и резко развернулась. - Женя вам такого сказать не
мог. Я не верю.

- Светлана Анатольевна, пожалуйста, успокойтесь. Вы собирались
позвонить ему и выяснить, говорил он это или нет? - догадался Арсеньев.
- Вы знаете, куда он уехал?

- Он не мог такое сказать, - повторила она чуть слышно, и при ярком
свете стало видно, что макияж наложен нелепо, неумело, она раскрашена,
как старая кукла. В глазах набухали слезы, вместе с ними по щекам
потекла тушь.

- Но в этом нет ничего плохого, - попытался утешить ее Арсеньев, -
Евгений Николаевич не хотел вас обидеть.

- Правильно, - она согласно кивнула и опустилась в кресло, - ничего
плохого. Наоборот, это даже лестно. Так говорят о добросовестной,
честной прислуге. О прислуге, понимаете вы или нет?

Арсеньев встал, подошел к комоду. Справочник был раскрыт на
разделе ?Рестораны?. Значит, их светлость отправились обедать и
расслабляться, забыв про назначенное время.

- Так в какой ресторан поехал Евгений Николаевич? - спросил он
небрежно.

- Я не знаю, - она всхлипнула и помотала головой, - он не сказал мне.

- Но вы же собирались звонить?

- Нет. Это я так, машинально. Не надо его тревожить. Он скоро
вернется, дайте ему спокойно покушать.

Она сидела и плакала. Сане было искренне ее жаль. Ее рыдания казались
такими же нарочитыми и неумелыми, как макияж, как вся она, в дорогом,
явно тесноватом платье, с крашеными волосами, в жемчугах и с поэтической
шалью на плечах. Еще при первой встрече он заметил, как быстро меняется
у нее настроение. За сентиментальными рыданиями следуют сухая
отчужденность, враждебность, агрессия, затем апатия. И все кажется
фальшивым, наигранным, хотя возможно, за этим стоят реальные живые
чувства. Просто она не умеет их выразить по-другому.

Он вдруг представил, как ужасно могла раздражать эта женщина своей
неуемной заботой, самоотверженным служением. Особенно того, кто нуждался
в этом служении, кто легкомысленно принимал его и врал себе, будто это
нормально, когда молодая женщина становится приживалкой в чужой семье.
Семья пользовалась ее услугами, фыркала в кулачок, если вырывались
наружу из пылкой души приживалки мелодраматические, но не всегда
безопасные страсти.

Зачем это было нужно Рязанцевым, понять можно. Двое детей, куча
бытовых проблем. Вряд ли жена партийного лидера Галина Дмитриевна,
кандидат исторических наук, сидела дома со своими мальчиками. Она
работала. Известно, что в конце восьмидесятых - начале девяностых, когда
ее муж начал делать политическую карьеру, она активно помогала ему. Они
много ездили вместе, мотались по митингам, конференциям, симпозиумам. У
них тогда не было возможности нанять няню или домработницу, и дружеские
услуги Лисовой наверняка всегда оказывались кстати. Но ей, Светлане
Анатольевне, зачем это было нужно? Только ради верной студенческой
дружбы?

"Я осел! - с удивлением констатировал Саня. - Она просто любила
Рязанцева, и любит до сих пор. Это стало главным смыслом ее жизни. А как
же тогда жена? Неужели не чувствовала ничего? Неужели не понимала,
почему институтская подруга всегда рядом и не пытается устроить
собственную личную жизнь? Как они терпели друг друга?"

- Светлана Анатольевна, не надо плакать, - произнес он тихо и
ласково, - поверьте моему опыту, так никогда не говорят о прислуге. Так
говорят о близком человеке, которого уважают, которому доверяют, без
которого не могут обойтись.

В ответ она громко высморкалась и благодарно заулыбалась сквозь
слезы.

- Вы думаете?

- Я уверен, - кивнул Арсеньев.

- А что еще он обо мне говорил? - спросила она и поправила прическу.

- Он сказал, что очень привязан к вам, надеется на вашу помощь,
поскольку ему сейчас крайне тяжело, а вы как ближайший друг семьи могли
бы вместо него ответить на многие вопросы, и каждому вашему слову мы
можем доверять точно так, как если бы это говорил он сам, - цинично
соврал Арсеньев.

- Да-да, я готова! - она опять высморкалась. - Спрашивайте, я отвечу.
Только сначала скажите мне, у вас есть какие-нибудь версии? Вы
кого-нибудь подозреваете?

- Ну, на мой взгляд, убийство Кравцовой и Бриттена носит чисто
политический характер. Это могли сделать противники Евгения Николаевича,
его завистники, - медленно произнес Арсеньев, чувствуя себя полнейшим
идиотом.