- Значит, был не простой компресс...
- Но пахло-то спиртом!.. И потом его больше не привязывали. Да, еще деталь:
доктор опрыскал раны и ожоги из баллончика.
- А говорите, не мазали!
- Всего один раз!
- Вы же не знаете, что делали во время сна.
- Не знаю...
- Как шел процесс лечения? Проснулись и обнаружили, что все зажило?
- Нет, было два сеанса... Первый раз меня усыпили так же по-предательски,
как вы, но я проснулся сам. Ноги зажили, а ухо еще болело... Второй раз
просто отвели в палату и уложили...
- Опишите палату!
- Да обыкновенная, как в районной больнице, - пожал плечами Шабанов. -
Только стены обложены плиткой, как в операционной, кровать посередине и
окон нет.
- Приборы, оборудование...
- Ничего нет, голые стены. И я голый лежал на койке.
- Все это похоже на барокамеру?
- Что вы!.. Обыкновенная деревянная дверь, медная ручка... И даже не
заперта.
Козлобородый стал чем-то недоволен, снова надел шляпу, засунул руки в
карманы и некоторое время обиженно молчал.
- В бреду вы были откровеннее, - проворчал он. - Почему не говорите о самом
главном? О своих сновидениях? Об ощущениях?
Оказывается, и об этом проболтался...
- Еще раз повторить? Но вы же слышали!
- Я слышал бред, набор слов, несвязные обрывки фраз, - голос его стал
требовательным. - Почему я должен расшифровывать ваши ребусы и строить
догадки?.. Что-то бормотали про японцев, называли имена или какие-то
заклинания... Что это?
- Упражнение для развития правильной дикции.
- Для дикции? При чем здесь дикция?
- Можно использовать для тренировки самообладания. Жили были три японца:
Як, Як Ци Драк...
- Это я слышал! Хочу теперь услышать что-нибудь вразумительное, мы с вами
договорились. Поймите, это в ваших интересах. Достаточно мне доложить
комиссии о попытке суицида, и вы до конца своих дней распрощаетесь с
авиацией.
"Вот так продают душу дьяволу", - отрешенно подумал Шабанов и вспомнил свою
бабку-знахарку, которая наперечет знала всех, кто это сделал, и утверждала,
что все они меченые и их довольно легко отличать от людей, душа которых
принадлежит Богу. И это бабкино наставление, полученное с раннего детства,
помогало Герману всю жизнь, и не однажды выручало. Важно было не пропустить
самого первого впечатления о человеке, пусть сиюминутного, мгновенного -
именно оно оказывалось самым точным и впоследствии обязательно
подтверждалось. Когда началась перестройка, Шабаниха не отходила от
телевизора и, тараща глаза, лишь руками хлопала.
- Ой, батюшки! Эвон какие лезут-то, гляньте! Одни сотоны! Что старые, что
малые! Ой, принесут они беды! Надо скорей помирать, чтоб глаза не видели!
Шабанов еще спорил с ней, защищал "прорабов перестройки", как они себя
называли, а бабка крестилась и тыкала пальцем в экран.
- Да глаза-то разуй, Германка! Этот же хромой, глянь, идет - припадает. А
тот вон рыжий и шары пучит! И дедушка этот картавый - истинно бесноватый и
бомбу сделал. Вот еще, смотри, со свинячьей рожей-то! Разве можно с эдаким
рылом да на люди? И дед у него не сказки для ребятишек сочинял - народ
расстреливал, сами говорят... Бог шельму метит!
Этот психотерапевт был точно меченый, или никогда в зеркало не смотрелся и
своей козлиной бороды не видел. Иначе бы побрился, привел себя в порядок,
прежде чем на глаза являться...
- В бреду вы упомянули о каком-то полете, - Козлобородый чувствовал себя
хозяином положения, подчеркивал это и делал напрасно. - Излечение связало с
путешествием, говорили, пахло свежескошенной травой, парились в бане,
надевали чистое белье... Куда вы летали? Может, возили куда-то спящего?
Вспоминайте!
- Летал в детство, - сказал Шабанов и пошел к своему корпусу. - Могу
научить! Берешь тулуп, рукава натягиваешь на ноги, хватаешь полы руками и
прыгаешь с крыши. Чем выше, тем лучше. Главное, верить, что взлетишь!
Товарищ Жуков в ту ночь вообще не пришел. Не оказалось его и на улице,
когда после утренних процедур солдатики вышли с лопатами и метлами. Шабанов
сразу же заподозрил, что таким образом аукнулась ему вчерашняя ночь; в
военном госпитале и порядки были соответствующими, могли запретить
прогулки, прописать постельный режим, еще какую-нибудь гадость сделать.
Вообще-то посадить под замок резкого, взрывоопасного и находчивого кадета
можно было лишь в одном случае: если это требовалось для реабилитации и
допуска к полетам. В иных случаях он все равно бы вырвался или подал
весточку, тем более, такое дело закрутили! Пусть уже поздно спаивать
психотерапевта, наверняка сделал доклад на комиссии, но надо искать старые
карты и хребет с названием Дангралас.
После обеда Герман сел за компьютер, решил шесть несложных вопросов, но
электронный чертенок подбросил ему задачу со всеми известными, опять
предлагал сделать выбор, на сей раз из трех имен - Магуль, Алина, Агнесса.
Это уже было слишком! Тест превращался не только в детектор лжи, но еще и в
средство для издевательства, личного оскорбления! Он наугад щелкнул среднее
и тотчас же отключился.
Разъем компьютерной сети стоял на прежнем месте, привернутый на шурупы.
Вероятно, игры эти были серьезными, и не зря козлобородый шарахнулся из
палаты, как только увидел на столе технику. А мастер тайных дел прикинулся
несведущим и разговаривал здесь, в палате, будто не знал, что слушают!
Простояв у окна весь тихий час, Шабанов отправился в корпус, где
размещалось пятое "веселое" отделение, куда окружное командование время от
времени укладывалось, чтобы отдохнуть, спрятаться от армейских буден,
министерских комиссий и проверок. Попасть туда простому смертному было не
так-то просто, требовалась основательная причина, как у товарища Жукова,
деньги или чье-то покровительство.
Олега знали тут все, начиная от солдат-охранников у входа, кончая
руководством, относились к нему благосклонно и с любовью, ласково называя
Митрич. Рослые, откормленные срочники, экипированные как крутой спецназ,
Шабанова впустили, однако на все вопросы лишь переглядывались, явно что-то
скрывали, и в результате послали к старшей сестре. Но и та ничего толком не
объяснила и больше допытывалась, кто он, кем приходится Митричу и что здесь
делает. Наконец, разрешила подняться на этаж, к лечащему врачу.
Таинственный флер вокруг кадета настораживал все больше и возникала
сумасшедшая, подламывающая коленки мысль - уж не случилось ли чего? Жив ли
он? Обычно так темнят, когда никто не берет на себя смелость сообщить
близким о смерти...
Лечащий врач (непонятно, от чего она лечила Жукова), сорокалетняя красивая
женщина, мягкая, как кошка, с улыбкой, загадочной и отвлеченной, сначала ни
в какую не хотела признаваться, где же Митрич, темнила не хуже
привратников, потом куда-то удалилась, но скоро вернулась, что-то вспомнила
и резко изменила отношение.
- Да-да! Он говорил о вас! Пришел утром, такой радостный, счастливый!
Сказал, случайно встретил друга по суворовскому...
Адамов Григорий
Корнев Павел
Жюль Верн
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Контровский Владимир