крохотная его фигура сразу как бы растворяется среди окружающих его бумаг
и папок и над столом торчат только уши и очки.
- Тэк-с. Чем могу служить? - спрашивает он, склонив лысую голову набок и
водянисто глядя на меня сквозь стекла очков.
Эти огромные очки в темной тяжелой оправе словно защищают его от
окружающих.
- Я из милиции, - говорю я самым миролюбивым, почти дружеским тоном. -
Случилось, понимаете, несчастье.
- Какое еще, господи боже мой?
- Вы, конечно, знали Гвимара Ивановича?
- Еще бы! И знал, и, так сказать, знаю. Честнейший...
- Погиб.
- Что-о?!
Шпринц даже подскакивает на своем кресле.
- Увы! - печально говорю я. - Вы же знаете, у него были дела в Москве.
- О его делах, так сказать, понятия не имею, поверьте мне.
Он прижимает маленькие ручки к груди. Вид у него до крайности испуганный.
- Это уже не имеет значения, - я качаю головой. - Вместе с Гвимаром
Ивановичем ушли и все его дела, в лучший мир, как говорится.
- Но как это случилось, господи боже мой? - весь трепеща, спрашивает
Георгий Иванович. - Вы мне можете сказать?
- Убит, - коротко говорю я.
- Убит?! За что?!
- Вот это меня к вам и привело.
- Но я же, так сказать, ничего не знаю... Клянусь, ничего не знаю... -
испуганно лепечет Шпринц. - Если бы я, так сказать, знал... Поверьте...
- Верю, верю. Откуда вам это знать. Но его самого-то вы же знали? По
крайней мере, так же, как он вас, когда рекомендовал на этот пост.
Я указываю на стол.
- Ну, в какой-то мере, с какой-то, так сказать, стороны, конечно, я его
знал. Какой может быть разговор, - разводит руки Георгий Иванович,
откидываясь на спинку кресла. - Это, конечно, сам по себе факт.
- И некоторых его знакомых в Москве тоже знаете?
- Кого вы, так сказать, имеете в виду? - настораживается Георгий Иванович.
- Поясните, так сказать, на факте.
- Ну, ну. Вы же знаете этих людей лучше меня, - примирительно говорю я. -
Будет даже неудобно, если я их вам буду называть. У нас же неофициальный
разговор.
- Вы тысячу раз правы, тысячу! - восклицает Георгий Иванович, оживляясь и
снова прижимая руки к груди. - Знакомые у него там есть... так сказать,
были. Это сам по себе безусловный факт. Но, господи боже мой, зачем он
туда, к ним поехал? Вы можете мне пояснить? - с мученической гримасой
вопрошает Георгий Иванович.
- Полагаю, что повидаться, - говорю я.
- Да, да, - горячо подхватывает Шпринц. - Вы тысячу раз правы, тысячу! У
него там есть... был, так сказать, задушевный приятель, это сам во себе
факт.
- Деловой приятель, - поправляю я.
- Да, да, деловой, - снова подхватывает было Шпринц, но тут же, словно
поперхнувшись, внезапно умолкает.
- Представьте, Георгий Иванович, - сочувственно говорю я. - Вот в том
самом дворе, где этот приятель живет, его и убили.
- У Виктора Арсентьевича?! - в полной панике восклицает Шпринц. - Быть
того не может! Господи боже мой...
- Почему же не может? Всякие споры, ссоры иногда кончаются бедой.
- Да, да... Морально, так сказать, опущенные люди... Это сам по себе
факт... - растерянно лепечет Георгий Иванович, не сводя с меня испуганных
водянистых глаз. - Ужас просто, господи боже мой!.. Я же говорю... Им бы
только урвать... Только себе...
- Вот и Лев Игнатьевич...
- Не говорите о нем! - с негодованием восклицает Георгий Иванович. - Это
шакал, уверяю вас!.. Это, так сказать, гиена... Его и сам Виктор
Арсентьевич терпеть не может, господи боже мой...
- Но принимает, - на всякий случай вставляю я.
- А что, так сказать, делать остается? Только приятных людей принимать?
Морально, конечно, хотелось бы. Но фактически...
- Вы давно его видели?
- Кого, простите?
- Да Виктора Арсентьевича.
- Прошлым летом. Приезжал отдыхать с супругой. Милейший человек. И
абсолютно культурный. Это сам по себе тоже факт, уверяю вас.
- И деловой?
- О-о! Я понимаю, так сказать, ваш намек, - с хитрой улыбочкой грозит мне
пальцем Георгий Иванович. - Понимаю. Но имейте в виду, его поставки нам
вполне официальны. Он лишь выполняет указание руководства, это сам по себе
абсолютный факт! - Палец Георгия Ивановича, описав плавную кривую,
многозначительно поднимается над его головой.
И тут я вспоминаю рассказ Лиды о каких-то внеплановых поставках пряжи,
причем самые большие партии ее шли из Москвы. Уж не от Виктора ли
Арсентьевича? Это интересно проверить.
- Вы имеете в виду пряжу? - спрашиваю я.
Шпринц важно кивает.
- Именно, так сказать, ее.
- Но Гвимар Иванович после ухода из магазина разве имел к ней отношение?
- Не имею понятия! - поспешно восклицает Шпринц и выставляет перед собой
обе руки, словно защищаясь от кого-то. - Уверяю вас, не имею! Бумаги идут
абсолютно официальным путем. Через управление Разноснабсбыта. За высокой
подписью, это сам по себе, без сомнения, факт.
- Ну, небось толкачи все-таки требуются? - наивно спрашиваю я.
В самом деле, я не очень-то разбираюсь в этих тонкостях, тут ведь не моя
епархия. И, видимо, Георгий Иванович своим обостренным чутьем улавливает
это и заметно приободряется. На лице его появляется даже некое
покровительственное выражение.
- Всюду нужны толкачи, это сам по себе факт, - солидно кивает он. - Куда
денешься? Так уж все устроено, к вашему сведению.
- И Ермаков...
- Господи боже мой, при чем тут Гелий? - снова впадает в панику мой
собеседник. - У него же, так сказать, другая система. Это абсолютный факт.
Даже не говорите про него, боже мой...
- Но Лев Игнатьевич...
Я нарочно сейчас подбрасываю ему эти имена, всякие имена. Пусть он
разбирается по-быстрому, в спешке, что я в самом деле знаю и чего нет, где
я попадаю в точку, а где пальцем в небо. Пусть разбирается и при этом,
конечно, неизбежно будет путаться. В этой путанице, спешке и нервничанье
я, возможно, кое-что полезное ухвачу. Даже уже ухватил, черт возьми!
- Вот тут не верьте! - захлебываясь от негодования, почти кричит Георгий
Иванович и заклинающе протягивает ко мне короткие ручки. - Не верьте этому
человеку, умоляю вас! Обманщик и демагог! Это абсолютный сам по себе факт.
Подпустит такое, такие, так сказать, экономические обоснования выведет,
что тебе ученый, боже ты мой. А сам... родного отца зарежет! Всех продаст!
Ах, господи боже мой, Гвимар... Какая беда, какая беда...
И Шпринц в припадке искреннего отчаяния хватается за голову.
Но я так быстро не могу переключиться на покойного Гвимара Ивановича.
"Экономические обоснования"? "Демагог"? Ведь это очень похоже на моего
собеседника в кафе, на пресловутого Павла Алексеевича. А Лев Игнатьевич -
ведь это простая квартирная кража, вульгарная квартирная кража без всякой
демагогии и экономических обоснований. Ничего не понимаю! И на всякий
случай я подбрасываю Шпринцу еще одно имя.
- А Павел Алексеевич? - спрашиваю я.
- Кто? - удивленно смотрит на меня Шпринц, обрывая свои причитания.
- Павел Алексеевич, - повторяю я.
- Извините, извините. Но такого не знаю, - категорически объявляет Георгий
Иванович и, в свою очередь, спрашивает, причем голос у него начинает снова
дрожать: - Кто же его, так сказать, убил, вы выяснили?
- Да, - киваю я. - Представьте, ваши же уголовники, из вашего города. И
после этого они еще обокрали квартиру Виктора Арсентьевича.
- Не может быть!
- Увы, да.
- Ой, что творится, господи боже мой! - снова начинает причитать Георгий
Иванович, хватаясь за голову. - Отказываюсь верить! Отказываюсь, и все!
Ну, с Гвимаром я хоть как-нибудь, но понимаю. Лев на что хотите пойдет,
если... если, допустим, можно крупно заработать. Но поднять руку на
Виктора Арсентьевича, на золотую курочку, так сказать... Не понимаю! Не
по-ни-маю!
Шпринц и в самом деле ошарашен этой кражей, поэтому у него вырываются
слова, которые он конечно же никогда бы не произнес при других
обстоятельствах. И вот оказывается, Виктор Арсентьевич - "золотая
курочка"? Вернее, конечно, курочка, которая несет золотые яйца. В виде
этой самой пряжи, что ли? Ох, как мне нужен сейчас мой друг Эдик Албанян
из нашего московского ОБХСС. Окаемову я не верю, его квалификации, его
способностям.
- Лев Игнатьевич действовал не сам, - говорю я. - Он подослал на квартиру
Виктора Арсентьевича своих людей, понимаете? Но, возможно, и его самого
тоже кое-кто подослал. Вполне возможно, - многозначительно заключаю я.
- А я вам говорю! - азартно возражает Георгий Иванович и машет на меня
руками, словно прогоняя из кабинета. - Я говорю, вы с ума сошли! - он все
еще не в состоянии прийти в себя от услышанного. - Да, да! Я утверждаю!
Идиотом же надо быть, господи боже мой!
- А Лев Игнатьевич, я полагаю, не идиот?
- Ого! Да он нас с вами съест, и мы не заметим. Опомнимся, когда уже