Чтение 63–й страницы книги ~Старый год~

плащах и пожарных касках - самокатчики. Еще один стоял в стороне, держа
велосипед.

- Раз уж вы приехали... - сказал Кюхельбекер, - занимайте места, мы поедем
во дворец и там поговорим не спеша.

- А Люся там? - спросил Егор.

- Молодой человек, - поморщился Кюхельбекер. - Почему я вообще должен с
вами разговаривать? Вы ворвались к нам без разрешения и без приглашения. И
сразу стали выдвигать требования. По мне, так лучше вас сейчас потерять. И мои
самокатчики с удовольствием это сделают.

- Ты спрашивал, - сказал я, обращаясь к Егору, - зачем я полез сюда следом
за тобой? А потому и полез, что хочется, чтобы ты еще немного пожил.

- Он только пугает, - сказал Егор.

- Так мы едем? - спросил Кюхельбекер.

- Конечно, едем, - ответил я за всех.

Мы забрались в телегу и уселись на лежащую поперек доску. Кюхельбекер
поместился спереди, за кучера. Я оглянулся. Но Соня уже исчезла.

Мне не терпелось увидеть то, о чем рассказывал Егор. И привидений, и
Пыркина, и императора Киевского вокзала. Я ощущал себя туристом в Венеции -
сейчас мне покажут каналы и соборы!

- Глупо получилось, - сказал Егор. - Вы, наверное, готовились к этому.
Приборы всякие налаживали... А тут пришлось за мной прыгать. Извините. Зато
теперь вы видите, что я вам не врал.

- Какие приборы? - обернулся Кюхельбекер. Егор словно не слышал его:

- Если вы что-нибудь с ней плохое сделали, - его голос поднялся до крика,
- я вас всех уничтожу!

- Любопытно, что вы считаете плохим? - спросил Кюхельбекер. - Если ваша
знакомая удачно вышла замуж и счастлива, это плохо?

Велосипедисты услышали и засмеялись.

- Она не может быть счастлива! - выкрикнул Егор. - Я же знаю вашего
императора... Это же...

- Молодой человек, помолчите! - строго приказал Кюхельбекер. - Вы
находитесь в чужом монастыре и спрячьте ваш устав в карман.

Я положил руку Егору на плечо. Он повел плечом, чтобы сбросить мою руку.

- Я с ней поговорю, - пригрозил Егор. - Сейчас же поговорю. Вы же все
врете! Она не могла согласиться!

- А что ей оставалось? - заметил Кюхельбекер. - Уж лучше быть
императрицей, чем стать солдатской шлюхой.

Мне пришлось держать Егора как следует. Он был худой, но жилистый и
боролся отчаянно.

- Чего ты добиваешься? - спросил я, переводя дух.

- Я его убью!

- Тогда уж точно Люся не дождется твоей помощи, - сказал я.

- Какое точное наблюдение! - произнес Кюхельбекер не без иронии.

Третий, свободный, велосипедист уехал довольно далеко вперед и увидел, что
дорога как раз перед мостом Окружной железной дороги перегорожена длинной,
провисшей почти до асфальта цепью.

- Эй! - крикнул он, беря вправо к речке, чтобы посмотреть, кто так
неудачно пошутил. - Осторожно! Смотрите! Бандиты!

А бандиты выскочили из-за устоя моста, но к их появлению были готовы и те
велосипедисты, которые тянули телегу, и сам Кюхельбекер, и даже тот
велосипедист, который отклонился в сторону.

Я полагаю, что нападавшие рассчитывали, что телега остановится и они на
нее накинутся. Поэтому они не закрепили конец цепи со стороны реки, а его
держал в руках один из них. Именно его успел рубануть саблей велосипедист,
прежде чем его стали колотить дубинками.

Но цепь упала на асфальт, и Кюхельбекер отчаянно завопил:

- Гони! Скорее!

Велосипедисты, подчиняясь этому крику, нажали сильнее на педали, и наша
телега, почти свободно катившаяся с горы, пролетела мимо разбойников прежде,
чем они смогли нас остановить и одолеть.

Разбойники бежали сзади, махали саблями и дубинками, один из них выпустил
камень из пращи.

- А что, - спросил я неожиданно дли самого себя, - огнестрельное оружие
здесь не в ходу?

- Не в ходу, - ответил Кюхельбекер.

Он сидел пригнувшись, опасаясь, что его догонит сзади какой-то снаряд.
Телега подпрыгивала на выбоинах, у парапета стояли рыболовы, которые
оглядывались на мчащуюся телегу, будто сердились, что мы распугаем всю рыбу.

Сзади бежали разбойники, одетые разнообразно и неаккуратно, но бежали они
как-то неуверенно, даже не очень спешили, будто пугнули нас и этого им было
достаточно.

Между телегой и бандитами ехал третий велосипедист. Его велосипед делал
зигзаги по набережной, и самого велосипедиста заваливало в сторону.

Он отставал все больше.

- Ему надо помочь, - сказал я. Вроде бы и нельзя по нашим правилам
вмешиваться в дела чужих цивилизаций, тасманийцев, например, но тут ведь речь
не о чужой цивилизации, а о наших российских бомжах. Все они бомжи, люди без
определенного места жительства. Впрочем, Кюхельбекеру это не втолкуешь.

- Помочь мы не поможем, - возразил Кюхельбекер, - тогда они нас догонят и
убьют. Не знаю, насколько вы - жертвенная натура.

- Давай, ребятушки! - крикнул он, привставая на облучке и взмахивая
воображаемым кнутом.

Велосипедистов и не надо было подгонять. Они крутили педали с отчаянием.

Егор мрачно молчал, а я, несмотря на драматизм ситуации, смотрел по
сторонам. Справа тянулась пустошь, посреди нее длинный пруд, затем стены
Новодевичьего монастыря. Деревьев не осталось...

Я обернулся.

Велосипедист уже сильно отстал. Он сошел с велосипеда, сам сошел, и сел на
мостовую.

Бандиты догнали его и окружили. Я не знал, что они там с ним делали. Один
из бандитов постарался взобраться на трофейный велосипед, но никак не мог с ним
справиться.

Тут мы въехали на площадь Киевского вокзала и свернули с набережной.
Площадь была пустынна и очень велика, куда больше, чем была у нас. Посреди нее
стояли три черных стола. Егор говорил нам об одном.

Возле ближнего сохранился неубранный - а зачем убирать? - ряд дешевых
стульев, некоторые валялись среди сажи.

- Вот здесь, - сказал Егор, - они людей жгут, паразиты.

- Не судите, да не судимы будете, - ответил Кюхельбекер. Он вглядывался
вперед, а один из велосипедистов обернулся и сказал:

- Там кто-то лежит.

- Вижу.

Я тоже привстал. Велосипедисты ехали все медленнее. Человек в синем
костюме лежал на верхней ступеньке вокзальной лестницы, вытянувшись, глядя в
небо. Он был разрублен пополам, и верхняя и нижняя половины были раздвинуты
так, что между ними можно было провести кулак.

Велосипедисты спрыгнули с велосипедов и остановились, поджидая
Кюхельбекера.

- Я думаю, что вам лучше подождать здесь, - сказал министр.

- Неужели здесь безопасней? - спросил я.

- Здесь видно далеко, - сказал Кюхельбекер. - Будь моя воля, я бы остался
на улице тоже.

Но мы уже спрыгнули с телеги и пошли к лестнице.

Один из велосипедистов толкнул дверь и, выставив перед собой
пистолет-арбалет, шагнул внутрь. Второй остался снаружи, подстраховывая его.

Он придерживал дверь, и изнутри донесся голос первого велосипедиста:

- Идите!

Мы вошли в зал.

Он был пустым и гулким. Ни одной живой души. Только на каменном полу
разбросаны вещи, словно люди расходились с карнавала и устало сбрасывали
наряды. Кто-то потерял шляпу, другой бросил на пол парик, а третий умудрился
оставить там ботинок.

Мы были очень маленькими - пять человек в зале.

- Это мне не нравится, - сообщил нам Кюхельбекер. Можно было и не
сообщать.

Кончиком ножика скребло душу ощущение близкой опасности.

- Они здесь побывали, - сказал министр. - Побывали и потом убежали к себе.
Он убеждал себя, но никого больше не убедил.

- Эй, - громко сказал Кюхельбекер. - Здесь кто-нибудь есть?

Никто не откликнулся.

- Так я и думал, - сказал Кюхельбекер, обращаясь ко мне, - они совершают
набеги, а потом убегают к себе за реку.

- Вместе с вашим... населением?

Кюхельбекер решительно направился вперед, велосипедисты шагали по бокам.
Нас с Егором оставили сзади. Но стоять одним посреди зала не хотелось, и мы
присоединились к группе.

Кюхельбекер остановился перед дверью, на которой висела табличка "Комната
милиции".

Он постучал.

Никто не ответил, и Кюхельбекер осторожно открыл дверь.

Он остался на пороге. Мне тоже было видно, что творится внутри. Комната
была устлана коврами. На стене висели картины, среди них мне бросилось в глаза
полотно Репина "Иван Грозный убивает своего сына". В дальнем углу стояло низкое
кресло. А может быть, трон.

На троне восседал худой молодой человек в джинсовом костюме. У него были
длинные волосы, забранные сзади в косицу.

Молодой человек был бледен. Лицо его выражало ярость. Он держал в руке
шест или копье, уткнув его древком в ковер.

На копье была насажена голова немолодого лысого человека с толстыми
красными щечками и полуоткрытыми и оттого страшными глазами.