Чтение 63–й страницы книги ~Мне не больно...~

подземного жилища. Стол, два кресла, радиоприемник, небольшая железная
печка...

На столе стояла бутылка голландского джина, глиняные рюмки и миска с
красным перцем. Тут же была пепельница, заваленная окурками, и полупустая
пачка "Честерфильда".

Чиф сидел в одном из кресел. Второе пустовало:

хозяин стоял возле входа, глядя куда-то в черное звездное небо.
Негромко звучали отрывистые короткие слова: человек читал стихи.

Чиф понимал далеко не все. В Сент-Алексе он два года изучал китайский,
но этого, конечно, было недостаточно, тем более что в университете
преподавали нанкинский диалект, а тот, кто читал стихи, разговаривал на
совершенно непохожем - хунаньском. Поэтому Чиф мог понять лишь, что в
стихах говорится о горе Кунлунь, которая ушла к небу, подальше от людской
суеты, о рое нефритовых драконов, о сметенных весенним половодьем
черепахах... Чиф пытался вслушаться, но смысл ускользал...

- Что-нибудь поняли, товарищ Хо? - Человек подошел поближе. Он был
высок, широкоплеч и слегка сутул. Немолодое смуглое лицо казалось
бесстрастным, но темные глаза светились дружелюбием. Одет человек был
просто - в старую ватную куртку - "даньи"; такие носили в этих краях
крестьяне. Чиф был одет так же, только его даньи перетягивал ремень, с
которого свисала кобура револьвера. Впрочем, он уже не был Чифом - Косухин
превратился в Хо Сушина, или просто "товарища Хо".

- Не расстраивайтесь, товарищ Хо, - человек в даньи закурил
"Честерфильд" и присел в кресло. - Эти стихи, к сожалению, трудны для
понимания даже китайцев. Я написал их в старой традиции - в так называемом
жанре "цы", на мотив стихотворения "Няньнуцзяо"... Сейчас так писать уже
нельзя, но я, к сожалению, человек старого воспитания. Товарищ Лу Синь
недаром провозгласил революцию в литературе. Он прав: писать надо просто,
чтобы стихи понимал народ. Мы - странное государство, товарищ Хо. Странное
- и старое. У нас революция начинается прежде всего в литературе, аграрный
вопрос решается во вторую очередь. Товарищу Сталину этого, наверное, не
понять...

Человек в даньи негромко рассмеялся. Похоже, мысль о Великом Вожде
Всех Времен и Народов его позабавила.

- Эти стихи, товарищ Хо, я написал после нашей первой встречи. Ночью
не спалось, хотелось написать о вашей планете, о людях с Небес, которые
надеются построить социализм среди звезд... Но написал я о горе Кунлунь...

Снова послышался смех. Любитель старинной поэзии плеснул в рюмки джин
и пододвинул миску ближе к гостю.

- Вы едите красный перец, товарищ Хо? Каждый революционер должен
обязательно есть красный перец! Смотрите, надо класть его не на язык, а
ближе к гортани - и глотать...

Чиф попробовал - ему показалось, что в рот попала горячая головешка.
Растерявшись, он глотнул джина - и закашлялся. Пить Косухин так и не
научился.

- Привыкайте, товарищ Хо... Я думал, почему написал не о вас, а о горе
Кунлунь? Наверно, потому, что Кунлунь - символ всего великого в нашем мире.
А наша встреча, товарищ Хо, - великая встреча... Сталин не понял... На
смуглом лице мелькнула улыбка.

- И не поймет... А ведь первая встреча Земли и Неба - это великий
поворот, и не так важно, что вас на Тускуле немного. Вы есть, и среди вас
имеются те, кто борется за социализм... Вы обратились к нашей партии, и наш
долг помочь... Не потому, что мы ждем от вас ответной помощи, нет!..
Революция на Земле и революция на Небе - не это ли начало перемены мира?..

Человек в даньи помолчал, затем покачал головой:

- Интересно, а как вы решаете аграрный вопрос? Коллективизацию уже
провели?

Это была шутка, но Косухин попытался ответить:

- Мы смотрим на учение Маркса иначе, чем большевики в России. Для нас
главное не цитаты и не конкретные советы, ведь Маркс писал много лет назад!
Главное - его основная идея: общество без частной собственности и
эксплуатации...

По-китайски выходило плохо, но человек в даньи, похоже, понял:

- Да, товарищ Хо, такой смелости с классиками мы себе позволить еще не
можем. Вы - люди Неба, вы смотрите издалека. У нас еще любят цитаты...
Товарищ Сталин уверен, что понимает все, в том числе проблемы революции в
нашей стране... Он хочет, чтобы мы строили его социализм - с лагерями и
продразверсткой. Я давно хотел написать об этом - не для того, чтобы издать
собственное собрание сочинений... Нашей революции нужна программа - своя, а
не выдумки Коминтерна. Нам не нужна их диктатура - нам нужна
социалистическая, новая демократия...

Он прошелся по пещере, затем вернулся к столу, бросил окурок и тут же
закурил новую сигарету.

- Впрочем, сейчас важнее ваши дела. Вернее, наши: ведь партии
небезразлично, что происходит на Тибете. Вы уже обдумали, что вам надо?

- Да, - заторопился Косухин, - продовольствие, карты, оружие и -
человек тридцать...

- Не больше? - Темные глаза блеснули. - Может, вам дать полк?

- Нет. Там полку не пройти. Нужен отряд, но отборный. Те, кто умеет
воевать в горах...

- Вы правы, товарищ Хо. - Человек в даньи положил на стол широкую
сильную ладонь. - Вижу, вы понимаете законы партизанской войны. Мы дадим
вам этих людей. Я попрошу товарища Пэн Дэхуэя, у него есть кадры еще со
времен Великого Похода... Хорошо, завтра я поставлю вопрос на Политбюро,
но, думаю, возражений не будет... Как вас устроили? Нормально?

- Да, спасибо, - кивнул Чиф. - Даже неловко: мне дают мясо, а бойцы
едят чумизу...

- Это ненадолго, товарищ Хо. В походе будет другой рацион, так что не
смущайтесь... Ну и наконец... Что вам подарить? На память?

Косухин немного растерялся: он пришел сюда не за подарками.

- Вожди обычно дарят свои сочинения с автографами,- продолжал его
собеседник. - Поскольку наш отдел пропаганды уверяет, что я - вождь, то
надо следовать этому примеру. Но в поход книгу вы не возьмете: патроны
важнее...

Он помолчал, вновь усмехнулся и продолжил:

- В нашей стране другая традиция: друзьям дарят надписи. Каллиграфия у
нас - искусство не менее сложное и прекрасное, чем живопись. К сожалению, я
не владею им... Если хотите, я запишу вам на память свое стихотворение. Оно
небольшое, но листка вполне хватит, чтобы им разжечь костер...

Человек в даньи присел к столу и взял ручку. Лист желтоватой рисовой
бумаги начал покрываться столбиками иероглифов. Косухин пытался вспомнить
их значение, но выходило плохо - почерк у писавшего действительно не
каллиграфический, да и многие иероглифы были незнакомы.

- Про это стихотворение уже рассказывают легенды, товарищ Хо. Фольклор
революции... Недавно наша газета написала, будто несколько бойцов, попавших
в окружение, уже готовились к смерти, но, услыхав по радио, как диктор
читает эти стихи, воспрянули духом и вырвались из кольца... Это, конечно,
сказка. Я запретил читать мои стихи по радио, оно для других целей.
Впрочем, говорят, бойцы действительно переписывают кое-что из моих стихов.
Мои статьи, похоже, нравятся им значительно меньше. Вот, прошу... Я
прочитаю его вслух: буду читать медленно, вы поймете. Стихотворение
называется "Люпаншань". Я написал его два года назад, когда мы прорывались
на север через провинцию Ганьсу...

Человек в даньи встал, положил листок на стол и начал читать наизусть,
негромко, чуть прикрыв глаза:

Там, за бледными облаками,

Гусь на юг улетает с криком.

Двадцать тысяч ли пройдено нами,

Но лишь тех назовут смельчаками,

Кто дойдет до Стены Великой!

Пик вознесся над Люпаншанем,

Ветер западный треплет знамена...

Мы с веревкой в руках решаем,

Как скрутить нам седого дракона...*

* Перевод М. Басманова