Чтение 63–й страницы книги ~Шаг влево~

- Она просыпается?
- Да, - сказал Гурген.
- Остановите машину!
- Не могу. Лучше я опущу спинку, а вы позаботьтесь о девочке сами. Черт... Не
вовремя. Если ее начнет тошнить - в аптечке есть салфетки.
Я отодвинулся - движения мне давались уже легче, - и Гурген опустил спинку
сиденья. Настька застонала и заворочалась. Дурман, отключивший ее бедный
неразвитый мозг, медленно отступал. Щеки были перемазаны шоколадом, никто не
удосужился их вытереть. Нить шоколадной слюны засохла на подбородке.
Все будет в порядке, родная, все будет в порядке...
Последние минуты на шоссе показались мне растянутыми на часы. Мне
представлялось, что машина ползет едва-едва, хотя Гурген сбросил скорость от
силы до восьмидесяти. Не знаю, сумел ли бы я сохранить хладнокровие и
расчетливость, окажись я сейчас за рулем. У Гургена это хорошо получалось.
Давненько я не был в Домодедово, но и не много потерял. Все осталось как раньше:
и самолет-памятник на площади перед аэровокзалом, и конечная станция электрички,
и рев взлетающих над ней с двухминутными интервалами самолетов, и сама площадь,
вечно запруженная людьми и машинами, снующими туда-сюда, как термиты в главной
камере своего термитника. Шум, крики, суета. Спешащие пассажиры, бестолково
мечущиеся встречающие, таксисты, попрошайки, цыгане... Вечное движение.
Темно-зеленая "бээмвэшка" припарковалась рядом с нами. По-моему, в ней
находились всего два человека. А немного же вас, ребята...
Гурген выключил двигатель, заблокировал зажигание и нахлобучил на голову
негнущуюся кепку-аэродром.
- Ждите здесь и пореже мелькайте в окнах. Из машины нэ выхадыт. - Он "включил"
кавказский акцент и перевоплощался на глазах. Я не удержался от улыбки - это
выглядело забавно.
- Не сомневайтесь.
Он ввинтился в человеческий термитник и исчез из виду.
Нет, это наив какой-то. Явный экспромт с шансами пятьдесят на пятьдесят в самом
лучшем случае. Никаких признаков тщательно спланированной операции. Окна не
затемненные, нет даже занавесок - сиди, вернее, что еще глупее, лежи тут
неизвестно сколько времени на виду у всякого любопытного. Хотя... может, на это
и расчет? Хрестоматийны случаи замечательных экспромтов, а победителей не судят,
Гургену это тоже известно.
Получится или нет?
Вообще-то может получиться. Особенно если у Первого Шефа нет догадок касательно
того, какой путь избран нами для бегства в края, где власть Максютова близка к
абсолютной. Нацбез сделает все возможное, но пресечь все мыслимые способы уйти
не способен даже он. Их много, способов. Немало пилотов возят зайцев, только
плати, и в этом смысле транспортный утюг предпочтительнее пассажирского лайнера.
Меньше вопросов, меньше и глаз. Сколько ни перекрывай выходы на летное поле, все
равно где-нибудь останется лазейка, известная лишь пилотам. Они будут молчать,
если только их не примутся колоть специально. Командир корабля сам решит, в
каком качестве мы полетим. сопровождающих лиц или груза. В сущности, мне все
равно. Согласен лететь хоть в контейнере, хоть в мешке. Согласен сам быть тюком,
пусть меня научат. Хотя бы для этого пришлось проставить на мне товарный знак, а
нос прободить куском проволоки с пломбой.
Между прочим, надо будет распотрошить какой-нибудь тюк с гуманитарной помощью -
на предмет шоколадок для Настьки. Найду - возьму сразу десяток. Как-никак, мы с
ней тоже пострадали от Монстра, пока, правда, косвенно. Ловил бы я сейчас
спокойненько промышленных шпионов, если бы не эта космическая сволочь с обратным
адресом из неизвестного тысячелетия. Продукт потомков. Ох, поговорил бы я с
этаким потомком с глазу на глаз...
Дочь замычала, тяжело просыпаясь. Заворочалась. Я вытер ей носовым платком
перепачканные щеки, подбородок и на всякий случай приготовил салфетки.
- Па...
- Я здесь, солнышко.
- Папа... Водя...
Слава Всевышнему, кажется, стандартная реакция. Никаких побочных эффектов. Упал
с души камень.
- На, доча. Пей.
Она совсем не умела пить из горлышка - мне пришлось поддерживать бутылку, и все
равно половина воды пролилась зря. Черт с ней.
- Ну как, теперь лучше?
- Папка, - сказала дочь, и тут же ее начало рвать прямо на сиденье. Почти одной
водой, коричневой от съеденного шоколада. Минут пять ее выворачивало наизнанку,
потом спазмы понемногу прекратились. Я сунул в карман последнюю сухую салфетку.
- Папка... Водя.
Воды в бутылке осталось на донышке. Настька выхлебала ее одним глотком. К
счастью, рвотная реакция не повторилась.
- Водя!
- Нет больше воды, мое солнышко.
- Водя, папка! Водя!
Я перерыл весь салон в .напрасной надежде найти вторую бутылку. Но Гурген, как
видно, запасся только одной.
- Потерпи немного. Будет тебе вода.
- Водя-а! - Настька начала всхлипывать. - Ы-ы-ы... О черт! Прямо хоть плюй на
инструкции и беги к ближайшему киоску.
И тут я заметил в человеческом термитнике знакомую кепку. Гурген возвращался.
Очень вовремя.
- Быстро! - Он рванул дверцу, не обращая ни малейшего внимания на запах рвоты и
разбросанные по салону салфетки. - Она идти может? - Я не очень уверенно кивнул.
- Тогда за мной.
- Водя! - всхлипнула Настька.
- Пойдем, доча, - сказал я, выскакивая из машины. - Пойдем к воде. Там будет
много воды.
Просторное чрево "Ил-76" было загружено едва вполовину. Здесь дремали
здоровенные пыльные контейнеры ростом под самый потолок, и груды тюков на
деревянных поддонах, стянутые потрепанными лохматыми лентами. Отдельно
возвышались аккуратные штабеля новеньких коробок, судя по наклейкам - с
компьютерами и ксероксами. Последние явно не предназначались для пострадавших от
Монстра.
Не слишком-то щедрыми на подачки оказались англичане - не то, убаюканные
последними репортажами, уже перестали принимать Монстра всерьез, не то устали
заботиться о тех, кто хронически не способен позаботиться о себе сам. И если я
готов доказывать каждому, что первое глубоко ошибочно, то против второго не
поспоришь. Иногда оказывать помощь просто безнравственно. А еще безнравственнее
ее принимать. Вряд ли эта помощь стоила того керосина, который пришлось сжечь,
гоняя самолет в Хитроу и обратно. Оргтехника - иное дело.
Щель между коробками и мешками оказалась достаточной для нас троих. Как тараканы
за плинтусом, честное Слово...
- Папка! - тянула дочь. - Папка, водя, водя-а!..
- Гурген... - просительно сказал я. Он отрицательно помотал головой.
- Не сейчас. Еще возможен досмотр.
- Какая разница! - злобно зашипел я. - Ты что, воды у пилотов не можешь сбегать
попросить? Блин... будут досматривать - так и так заметят, с водой или без!
Гурген пожал плечами.
- А это как будут смотреть...
- Тогда я сам схожу!
- Вам нельзя, Алексей Сергеевич, - заявил Гурген таким голосом, что я понял: он
не позволит. - Подождите.
- Водя-а-а...
- Ш-ш! - я приложил палец к запекшимся губам. Мне тоже здорово хотелось пить. -
Хочешь сыграем в зеленого огуречика?
Шаг влево, шаг вправо 423
- Хосю. Водя...
- Огуречиком будешь ты, - шепотом импровизировал я, не давая дочери вставить
слово. - Огуречик такой зелененький, свеженький. Ему надо тихонько сидеть на
грядке, закрыть глаза и не шевелиться, а то придет большущая серая мышь и
отгрызет огуречику хвостик. Понятно?
-Дя.
К счастью, Гурген проникся и не мешал.
- Это очень плохо, когда отгрызают хвостик, - шептал я. - А если огуречик будет
сидеть тихо-тихо, ему дадут много воды из лейки. Много-много воды, а потом
большую вкусную няняку... Ш-шш!.. Мышь идет!
Она послушно закрыла глаза ладошками - страдающая от жажды одиннадцатилетняя
девочка с интеллектом трехлетнего карапуза, позволяющая вот так, запросто себя
морочить. На несколько минут этой игры ей хватит, а потом?
Придумаю новую. А потом еще одну. Пока мои бывшие коллеги не высветят нас здесь
фонариком.
Долгий зудящий гул, вибрация пола... Поднимают аппарель? Наверное. Значит,
досмотра не будет?
Гул раскатился последним аккордом и смолк. Стало темнее.
А ведь верно...
- Все! - сказал Гурген, протискиваясь мимо нас. - Сейчас будет вода. Пока не
начали выруливать...
Он вернулся бегом, прижимая к животу четыре банки колы. Я тут же вскрыл одну.
- Вот вода, солнышко. Огуречик ты мой... Настька отняла ладошки от лица и
схватилась за банку. Опять полилось и в рот, и на пол.
- Ты плогнал мысь?
- Прогнал, доченька. Она убежала.
- Плохая мысь, - уверенно сказала Настька. - Папка холосый.
Я стиснул зубы, не зная, плакать мне или радоваться.

ГЛАВА 4

Ярчайшие эллипсы света скользили по полю, по волглой полегшей траве в бусинах
холодной росы, то двигаясь прямо, то выписывая хитрые кренделя и загогулины,
иногда рывком возвращаясь к уже осмотренному месту, - не меньше половины