Чтение 63–й страницы книги ~Пещера~

- Что?

- В особенности для меня... А вы знаете, как это по-дурацки выглядит, -
ваша показная холодность с того дня, как я вышла замуж за Тритана? На что это,
извините, похоже?

- Если что-то и выглядит по-дурацки, - сказал он устало, - так это твоя
готовность всегда и во всем доверять твоему лгуну-мужу. Наказывавшему тебя не
раз и не два...

На этом разговор закончился. Неприглядно закончился разговор. Впрочем, не
впервой.

Схрули задрали сарну- вчетвером; сарна была крупная, сарна-самец, но на
всех добычи все равно не хватало. Четверо коричневых схрулей стояли над телом
жертвы, неприязненно морща большие тяжелые рыла и обнажая неровные пилы зубов.

Стало еще хуже, когда из бокового тоннеля на вкус крови прибыло еще трое,
на этот раз зеленых, чуть помельче, но и наглее, три зеленых схруля, и каждый не
прочь полакомиться чужой добычей.

Запахло дракой.

Ярусом ниже громко спаривались барбаки; потолок в этой части перехода был
низок, и светящиеся жуки, не имея возможности подняться, освещали действо
слишком сильным, раздражающим светом.

Именно тогда, за минуту до назревающей схрульей драки, он поднялся через
дыру, ведущую на нижний ярус, и через кривой тоннельчик вышел прямо туда, где
над телом мертвой сарны стояли и морщили рыла семь крупных голодных схрулей.

Ему нравилось схрулье мясо. Ему нравился сам процесс- схрули, в отличие от
прочих его жертв, пытались обороняться; перетекая черной блестящей волной -
мышца к мышце, волосок к волоску, - он двинулся на них, ожидая, кто побежит
первым. Кто побежит, чтобы в азартном гоне дать себя настигнуть, защелкать,
борясь за жизнь, неровными схрульими зубами, вывернуться раз и два, а потом
все-таки подставить шею под смыкающиеся черные клыки...

Схрули пришли в замешательство.

Но схрулей было семь и они хотели есть.

А когда замешательство миновало, они захотели еще и драться. Голод и
численное преимущество сделали их невиданно наглыми.

Удивленный, он замедлил шаг.

Схрули смотрели на него; только что готовые вцепиться друг другу в глотку,
они стояли теперь единой стаей. Семь пар красноватых мутных глаз.

Сильный свет от скопившихся под потолком жуков мешал ему. Неподвижность
схрулей раздражала; при виде саага все живое обязано было обращаться в
бегство...

Схрули стояли. Тусклые глаза наливались красным все больше и больше.

Он полураскрыл пасть. Схрули оставили мертвое тело сарны. Сарны все равно
не хватит на всех; они были раздражены. Их было семеро.

Схрули теперь обходили его, заключая в кольцо; схрули действовали согласно
инстинкту стайной охоты. Запах крови, струями растекавшийся по переходам,
приводил их в неистовство.

Он негромко, раздраженно взревел. Схрули приостановились; шерсть
приподнялась у них на загривках, но ни один не отступил. Их ведь все-таки было
семеро - сильных, злобных, уже проливших кровь.

Стая жуков опустилась особенно низко, заставляя его до предела сузить
зрачки. И все равно света было слишком много, его кожистые веки судорожно
дернулись, и для схрулей это послужило сигналом.

Они кинулись со всех сторон, одновременно, целя в горло, и в глаза, и в
загривок; любой другой зверь прожил бы не больше минуты- но он был саагом, и
время, пока его враги висели в прыжке, послужило ему для ответного броска.

Двоих он сшиб лапами прямо на лету; третьего поймал за горло, мотанул, как
тряпку, и уронил под ноги, и все это случилось, пока остальные четверо все еще
летели, целя ему в глаза растопыренными, нечистыми когтями. Двое упали ему на
спину, двое на голову; ему показалось, что его рвут на части, он взревел и
прокатился по камню, задавив своим весом двоих, но прочие успели отскочить, и те
двое, которых он сбил лапой в прыжке, кинулись снова - одновременно, и он снова
сбил, но только одного, а второй проскользнул под лапой - проклятый свет,
проклятая слепота! - и вцепился под мышку, в артерию, туда, где его страшное
гофрированное рыло чуяло наиболее горячую, наиболее живую кровь.

Время по-прежнему было ему послушно. Мгновения по-прежнему скользили по
шерсти, не оставляя следа. Он сжал челюсти, схрулий позвоночник хрустнул; камни
давно уже были скользкими от крови, и схрульей, и теперь уже саажьей тоже.

Оставшиеся трое кинулись, и снова с трех сторон, одновременно. Он терял
силы, с каждым мгновением время делалось все более неповоротливым, все более
вязким.

Он схватил коричневого схруля - но не за горло, а за плечо; визг пронесся
коридорами, многократно повторяясь, утопая в собственных отзвуках. Он успел
разжать челюсти и сбить врага, уже вцепившегося ему в горло; он успел отшвырнуть
откушенную схрулью лапу и прокатиться по камню, сминая мягкое и мокрое.

Время перестало повиноваться. Теперь время просто текло- серыми бесцветными
клочьями. Клочья опадали, как отмершие куски лишайников, их упало два или три,
прежде чем все было кончено.

Он стоял, шатаясь; у него была редкостная, небывалая добыча: шесть саажьих
трупов, из них несколько еще не окончательно издохших. Седьмой успел сбежать.

Он стоял посреди этого пиршественного стола, включавшего и остывшее тело
сарны. Ему не хотелось есть. Он думал о том только, чтобы не упасть.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Стоял август - самый пик летних отпусков; отдел Раздолбежа страдал от
безлюдья и от жары. Павла работала за троих; перемена в статусе не спасала ее от
обилия неувязок, нелепостей и неудач.

По ее вине перепутали рекламный ролик- после лирической беседы Раздолбежа с
выпускниками хореографического училища, после того, как тонкая до прозрачности
юная танцовщица чмокнула зардевшегося господина Мыреля в щеку, - после всей этой
трогательной сцены на экран выперся клип, предостерегающий молодежь против
случайных связей и венерических заболеваний. У Павлы, наблюдавшей за передачей
из аппаратной, едва не случился сердечный приступ; Раздолбеж поначалу ничего не
понял, а когда ему донесли, - побагровел лицом и страшно, как бык, засопел.

Фрагменты фильмов оказывались с браком, приглашенные не являлись на
передачу, все валилось из рук; секретарша Лора укатила на море и часть ее
обязанностей перешла опять-таки Павле. Неудачи, накладывающиеся одна на другую,
понемногу вогнали ее в апатию - поэтому когда жарким, невыносимо душным днем на
столе Лоры затрезвонил давно молчавший телефон, Павла даже не вздрогнула.

- Павла?

Поначалу ей показалось, что это Раман, и она уже открыла рот, чтобы
ответить, - но в последний момент осеклась. Не потому, что ее злость на Ковича
требовала высокомерного молчания; просто ей вдруг стало ясно, что человек,
запросто узнавший ее и величающий по имени, - что этот человек не Раман. И не
Влай, и не... а, собственно, кто еще может позвонить ей на работу и так вот
доброжелательно окликнуть?

Оператор Сава?

- Павла,добрый день... Не ломайте голову - мы пока не знакомы.

"А, - подумала она обреченно. - Один из "этих" - в разной степени
непризнанных гениев, жаждущих попасть к Раздолбежу в передачу. Долго и нудно
читающих по телефону свои стихи, или осаждающих с картинами, или подсовывающих
рукописи..."

- Павла, вы знаете, что как раз сейчас координатура Триглавца решает вашу
судьбу? И вероятность, скажем так, фатального для вас решения более чем велика?

Она сидела перед ворчащим вентилятором, телефонная трубка в руках казалась
ей мягкой и липкой, будто воск. В комнате было пусто, и в коридоре, за
распахнутой настежь дверью, было пусто, только неторопливо удалялись по лестнице
чьи-то шаги; в кабинете Раздолбежа негромко пел радиоприемник.

- Вы кто?- спросила она, усилием воли вернув себе голос.

- Вас не оставят в покое, Павла. Триглавец вбил себе во все три головы, что
вы представляете для него опасность; на самом деле это далеко не так, ну да
ладно... Всякий раз, оказываясь в Пещере, вы подвергаете себя смертельному
риску. У нас есть возможность избавить вас от Пещеры. Вообще. Избавить вас от
саагов и егерей.

- Павла! - позвал из-за закрытой двери сварливый голос Раздолбежа.

- Вы кто? - спросила она почти истерично. - Вы кто? У вас - это у кого?!

- Я перезвоню через двадцать минут. Будьте добры, возьмите трубку.

Короткие гудки.

Раздолбеж распахнул дверь кабинета, обмахиваясь пачкой бумаг, причем на
первой же страничке круглой печатью стоял черный отпечаток кофейной чашки.

- Павла, все как с ума посходили, с этим его спектаклем, думаю, вместо
маленького анонса дадим большой репортаж... Надо же, билеты раскуплены на
полгода вперед... Павла, у вас что, тепловой удар?!

Она нашла в себе силы помотать головой.

- Заменим передачу, - деловито продолжал Раздолбеж, создавая с помощью
бумаг подобие маленького урагана, - у нас в плане театральное обозрение, заменим
вот этим репортажем, презентацией новой работы Ковича, он бы нам еще заплатить
должен за рекламу, - Раздолбеж хохотнул. -- Дадим фрагменты спектакля, - он
выжидающе уставился на Павлу, но та молчала, тупо глядя на телефонную трубку в
собственных руках.

- Кто это звонил? - спросил Раздолбеж с подозрением.

- Так, - сказала Павла и снова помотала головой.

Раздолбеж нахмурился:

- Вообще-то служебный телефон не для личных разговоров... Ладно. Допустим,
репетиции у него закрытые. Но генеральный прогон снять можно, а, Павла?
Фрагменты, разумеется, на полную съемку спектакля никакой дурак не согласится...
Фрагменты, только чтобы он не очень дорого запросил...

- Он не даст, - сказала Павла, водя пальцем по дырочкам трубки. - И
генералку он не даст снимать тоже...

- Как не даст? Вам?!

Под этим его взглядом Павле должно было сделаться стыдно.

- ...По нашим сведениям, сторонники вашей ликвидации не собрали сегодня