Первого Прорицателя; Эгерт хотел оставить ему и золотой медальон, но
Тория, в один день разучившаяся плакать, остановила его: оставлять Амулет
в могиле - значит тревожить могилу... Вдвоем они свершили над телом все
полагающиеся обряды, и никто не помешал им, хотя бургомистр, невесть
откуда явившийся уцелевший бургомистр строго-настрого повелел хоронить все
жертвы мора в одном только месте - в разрытом кургане.
войти в отцовский кабинет - вошел Эгерт. Среди раскрытых книг и догоревших
свечей в полном порядке оказалась только деканова рукопись, тяжелая,
объемистая, так и не законченная рукопись, к которой прилагался четкий
перечень готовых разделов, фрагментов и набросков, а с ним и подробные
планы еще не написанных глав. Ни письма, ни записки - только рукопись,
словно завещание, и Амулет Прорицателя, будто наследство.
должна быть глава... Правда? Надо... Закончить...
предавали погибших земле, больные возвращались к жизни; потери были
велики, но и уцелевших оказалось немало - все еще прячась по щелям, они
опасливо переспрашивали друг у друга: что же с временами, окончились они
или нет?
уже люди поднимались на ноги, и за целую неделю в городе не умерло ни
одного человека. Живых и мертвых разделили горы земли, свезенной к
разрытому холму - в те дни он стал выше, начиненный сотнями тел. Улицы,
освобожденные от трупов, оставались разоренными и страшными - но
оставшиеся в живых горожане уже догадались, что Мор миновал окончательно.
предназначенный всем им ров, когда город взорвался фейерверком.
подобных праздников. Незнакомые люди обнимались и плакали друг у друга на
плечах, плакали от радости внезапно подаренной жизни, той сладкой жизни, с
которой многие уж было распростились. Вчерашние смертники, они пьянели от
одного только сознания, что завтра будет новый день, а за ним еще, и
придет весна, и родятся дети... Смеющиеся женщины в растерзанной одежде
радостно давали насладится своей любовью - а любили они всех на свете,
даже калек и нищих, и бродяг, и стражников, юнцов и стариков.
Четырнадцатилетние мальчишки становились мужчинами прямо на улице, а потом
их счастливые избранницы, заливисто хохоча, терялись в толпе. Неистовый,
сумасшедший праздник обезумевших от счастья людей обернулся еще
несколькими смертями - кто-то утонул в канале, кого-то задавили в толпе;
смерти прошли незамеченными, потому что в те дни на улицах города верили в
бессмертие.
окна по-прежнему были замурованы, и ни один дымок не поднимался над
остроконечной крышей. Истерическое веселье утихло понемногу, и вот тогда
по городу поползли слухи.
явился, почему ушел? Что скрывают замурованные двери обиталища Лаш? Почему
плащеносцы не разделили общую судьбу, скрывшись за стенами, и что будет
теперь? Люди перешептывались, поглядывая на Башню кто опасливо, кто злобно
- ведь невесть откуда донеслись голоса, утверждающие, что именно служители
Лаш накликали беду. Поговаривали даже, что это они наслали на город Мор, а
сами спрятались за прочными стенами; говорили, что великий маг, бывший
деканом в университете, пропал неизвестно куда в самый день окончания
Мора, и что теперь его дочь обвиняет во всех смертях плащеносцев. Горожане
волновались, переглядывались, не верили; Башня не спешила опровергнуть
будоражащие город слухи, и обращенные к ней взгляды становились все
угрюмее. Уже готовился, вопреки увещеваниям бургомистра, приступ с ломами
и кирками - когда в один из дней каменная кладка дверей рухнула, пробитая
изнутри.
ощутив глухой тяжелый удар о дрогнувшую землю. Из окна ему отлично видно
было, как толпа, окружающая башню, подалась назад, будто отброшенная
порывом ветра.
всклокоченной головой.
плащеносцев лежали перед Башней, лежали длинными рядами, и широкие
капюшоны укрывали мертвые лица до подбородка. Живые служители стояли так
же неподвижно, и капюшоны так же падали им на лицо, и ветер с одинаковой
ленцой теребил одеяния тех и других.
Толпа молча внимала; в переливах магистрового голоса, в самых патетических
местах его речи ухо Солля улавливало короткое "Лаш!", и тогда люди
вздрагивали, невольно опуская головы. Потом магистр замолк, и толпа
разбрелась - покорная, притихшая, будто погруженная в разгадывание
заданной магистром загадки.
встречаясь на пороге университета, но после бурных объятий и приветствий
обычно следовало неловкое молчание: расспрашивая о судьбе друзей, легко
было получить самое печальное из всех возможных известий. Университет, как
бы то ни было, оживал; весть о смерти декана передавалась шепотом, и
многие вздрагивали, заслышав ее, а многие и тосковали, и потому тянулись к
Тории, желая разделить ее горе.
сдержанным достоинством. Кабинет отца стал ее кабинетом, и она проводила
долгие часы под стальным крылом, разбирая бумаги Луаяна и в особенности -
рукопись; Амулет Прорицателя по просьбе Эгерта был спрятан в месте,
известном ей одной: Солль не хотел знать тайн, и Тория, покусав губу,
уважила это его желание.
же почтением, как прежде декана. Эгерт следовал за ней неотступно, и все
уже знали, что сразу по истечении срока траура он станет ей мужем. Никому
не пришло в голову удивляться выбору Тории - за Эгертом молча признали
право на исключительность.
зале. Спустя час университет превратился в кипящий котел, ибо Тория,
впервые поднявшись на кафедру, спокойно и просто поведала всем правду о
преступлении служителей Лаш.
кто-то звал громить Лаш, кто-то вспомнил Лиса: прав был, бедняга, не любил
плащеносцев, уж он бы показал им теперь! Господин ректор, побледневший до
самой лысины, едва сумел удержать подопечных от бунта.
Эгерт видел, каким растерянным казался ректор, когда, стоя на пороге
кабинета, качал вслед Тории лысой головой:
огласке... И потом, доказательств ведь нет, а... Не думаю... Воздержитесь,
прошу вас, от преждевременного... Не стоит. Вот так...
непривычно низко.
двери отцовского кабинета. - Не хочет... Не верит, в конце концов. Думает,
что я обезумела от горя... А в городе теперь считают, что это служители
Лаш остановили Окончание Времен неустанными обрядами, ритуалами и
молениями своему привидению... Уже собирают деньги на новый памятник Лаш -
каково?
воинства... На что они надеялись?
уверен, что его-то игрушек огонь не коснется..."
птичья лапа. Воспоминание об отце оказалось непосильным; отвернувшись от
Эгерта, она долго молчала, и подрагивающая ладонь ее бездумно гладила
страницы раскрытой рукописи.
они были бы неуместны. Он просто молча смотрел, и вместе с жалостью к
горюющей Тории и привычным страхом за свою шкуру в душе его нарастало
иное, более сильное, пожалуй, чувство.
то, что я скажу, тебе не понравится... Но я просто повторю тебе слова
нашего ректора: не стоит... связываться с Лаш. Вот и все, теперь можешь
ругать меня...
взгляд сузившихся глаз заставил Эгерта отшатнуться.
дорога ему так же, как и Тории, что убийцы ненавистны ему не меньше, но
что орден Лаш полон безумцев и ни перед чем не остановится, и, затевая с
ним войну, Тория становится на лезвие бритвы, а для него, Солля, нет в
мире ничего дороже ее жизни... Однако Тория молчала, в глазах ее стоял
холодный упрек, и под этим взглядом Солль никак не мог собрать в связную
речь все свои мятущиеся мысли.