словно отрывал от себя половину души.
буркнул:
грозно проворчало. Меч был поразительно легок, но в то же время Томас
чувствовал, что с таким можно драться даже с демонами.
меч"...
словно она как сырая шкура попала на горячие угли. Под ней была еще одна,
лиловая, при виде которой у Томаса пробежал по спине недобрый холодок.
тучи раздвинулись. Потрясенный Томас увидел, как в щель протиснулась
исполинская рука, размером с вековую сосну. Опустилась, слепо пошарила по
вершине скалы. Томас прижался к камням, но гигантская рука приблизилась,
каждый палец был толщиной с полено, а на ладони поместился бы королевский
стол с двенадцатью рыцарями. Томас застыл, а над головой раздался страшный
рык, затрещало, гигантская рука внезапно выросла в размерах. Томас увидел
прямо перед собой огромную ладонь с хищно растопыренными пальцами.
страшной ладони. Острие врубилось как в теплое масло, исполинская плоть
раздалась, кровь брызнула такими фонтанами, что Томасу почудилось, что
собьет с ног. Над головой прогремел нечеловеческий крик, полный ярости,
боли, изумления.
кровь хлещет ручьем, на месте двух пальцев торчат обрубки, откуда хлещет
кровь... Он остолбенело перевел взор себе под ноги, в испуге отпрянул. Два
исполинских пальца, оба с поленья, дергались, еще скребли ногтями твердую
землю. Кровь шипела и быстро поднималась легким розовым дымом.
был?
чудилось, что даже повизгивает как в предвкушении новой драки полный сил
бойцовский пес. В тучах гремело, но рука исчезла. Томасу чудились стоны,
жалобы, стенания, но это могли быть завывания ветра. Правда, удар был
хорош, их жизни спасены, и Томас счастливо поцеловал рукоять чудесного
меча, пролившего кровь чудовища.
но смолчал, и Томас перевел дыхание. Ссориться с отшельником сейчас не
хотелось в особенности. Он прошептал молитву Пречистой Деве, дрожащими от
счастья пальцами погладил холодную рукоять Зу-л-Факара:
вздохнул. Томас смотрел вопросительно. Олег развел руками:
сердца, а не рубить головы. А мечи... это вроде запрещенного приема в
турнире идей.
я бы захватил.
Кивнул с невеселым удовлетворением:
расщелине в гранитной стене, Томас ощутил легкое движение воздуха. Однако
пахло еще и знакомым запахом крепкого мужского пота, когда по несколько
суток не только не моются, но даже спят, не снимая одежды.
ноздрями, закрыл глаза. -- Запаха чесночной колбасы не чую, так что чертей
нет... вроде бы.
как у зайца.-- Мы сами теперь такие черти!
Не три, десятка четыре, все как подбор рослые, одетые в легкие доспехи,
треть даже без шлемов, но все с топорами, круглыми щитами. Завидев
выходящего Томаса, один вскрикнул, через мгновение на ногах оказались уже
все.
бешенство, злобное неистовство, исподлобья оглядел бегущих на него врагов.
Смерть!
отпрыгнул в сторону. Сам он завертел посох, образуя вокруг себя
разноцветную защитную стену, похожую на полупрозрачный шатер, сквозь стены
которого не проскользнет и стрела.
закованным в железо рослым рыцарем, его блистающий меч пронесся наискось,
коротко скрежетнуло железо, Томас повторил быстрый удар в другую сторону,
и только тогда раздались вопли, стоны, крики ярости и ужаса, а Томас
сообразил, что меч пророка рассекает тела как капустные листья, не одного,
а сразу троих-четверых повергает на землю -- сколько зацепит!
победно.-- За мать ее... благочестивую Анну!
Воины тоже умирали молча, даже отползали раненые и покалеченные безмолвно,
словно не желали нарушать благочестивых раздумий, а вокруг Томаса орали,
вскрикивали, верещали, плевались, пытались ухватить хотя бы за ноги. Он
рубил быстро и в страхе, что опрокинут и затопчут, пятился, враги
спотыкались о трупы, а он ударами меча, оставлял их там, на земле.
тяжело дышали, один был ранен. Томас сделал движение напасть, они
попятились еще, не сводя с него злобных взглядов. Он сделал страшное лицо
и затопал ногами. Они в ужасе повернулись и унеслись прочь.
чем-то белом, что калика упорно называл серым. Томас с потрясенным
удивлением рассматривал меч. Зеленое лезвие еще вспыхивало, постепенно
замирая, словно возбуждение уходило, а залитое кровью лезвие снова
блистало торжественно и победно, будто кровь впиталась в железо, или же
благородное лезвие отторгло кровь презренных, сбросив на землю.
Попался бы мне теперь!
блики разбегались по всему лезвию, сползали на рукоять, и даже рука Томаса
казалась объятой холодным пламенем.
близкой скалы выбежали воины, дышали тяжело, явно спешили издалека, ноги
почти не отрывались от земли, загребали сухую пыль и черный пепел. Каждый
был с топором и при щите, только один бежал с мечом. Томас определил в нем
вожака, потому и направился в его сторону, оставив отшельнику сражаться с
простолюдинами.
благочестивую Анну! Тоже, непорочную... почти.
так уж зря не скажет, что-то чудесное явно стряслось и с матерью Пречистой
девы, похоже, там все семья такая, но сердце уже билось горячо и мощно,
боевой задор выдул мысли как ветер смахивает пепел, ноги задрожали от
жажды броситься в бой, а рука сама выдернула меч. Томас услышал свой
яростный клич:
выругался, ступил вперед уже молча, а калика с посохом в руках шел слева.
Воины, видя что от них не бегут, с облегчением перешли на шаг, а потом и
вовсе остановились, выравнивая ряд. Все смотрели только на Томаса,
отшельник не выглядит воином, а этот рыцарь громаден и зычен...
устрашенных взглядов. В переднем ряду возник торопливый говор. Задние
напирали, а потом, вглядевшись через головы передних в Томаса, тоже начали
отступать.