Полковник рассмеялся:
– Знаешь, какие головы это разрабатывали? Весь Пентагон! И не последние два дня, как можно подумать, а годиков так пять-шесть. Да-да, они и такое предусмотрели!.. Лучшие умы, лучшие стратеги!.. И, конечно, все их самые мощные компьютеры, которые ты так уважаешь. А в Пентагоне, как я слышал, самые мощные компьютеры в мире.
Шахраенков завистливо кивнул. Еще в университетской среде ходили восторженно-завистливые слухи о ста тысячах суперкомпьютеров, которыми Пентагон каждый год обновляет свое ведомство. Это не какая-то там наука, которой нужны всякие там академики, а генералы – народ ценный и нужный.
За пультами управления уже сидели офицеры, серьезные и сосредоточенные, всматривались в данные на радарах. Шахраенков не успел устроиться в кресле поудобнее, как из соседней комнаты крикнули:
– Неопознанные объекты на радарах!
– В каком квадрате?
– Двадцать два тридцать…
– Понятно, – прервал полковник с другого конца зала, – это они. Минута в минуту, что значит – европейцы. Наверное, у них немцы за летчиков.
Один из молодых офицеров за пультом протянул:
– Ух ты… Сбивать?
– Ты что, дурак! Что за шуточки? Похоже, они вошли в зону.
– Да, на запрос «Свой-чужой» не отвечают. Может, шарахнуть? Все-таки американцы… А если еще и немцы…
Кравец скрипнул зубами. Эти реформы совсем развалили дисциплину. Сказал, сдерживая ярость:
– Когда-то погоним и американцев. Но сейчас у нас вся надежда на них.
– Дожили, – сказал офицер, его глаза не отрывались от экрана. – Что-то они запаниковали…
– Пошли им сигнал, – поторопил Кравец. – Все в порядке, мол. Все под контролем, теперь их очередь действовать. Сажаем на втором аэродроме, оттуда одним броском накроют Кречета с его командой.
– Не слишком заметно?
– Никому ни до чего нет дела, – отмахнулся полковник горько. – Они уже половину перебьют, половину повяжут, а уцелевшие еще будут ругаться, что «синим» по привычной славянской дури вместо холостых зарядов боевые выдали!
ГЛАВА 11
Компьютер ответил на пароль «Свой-чужой», самолет получил добро. Рэмбок облегченно вздохнул, повернулся к десантникам и показал большой палец. Прошли последний рубеж, противоракетная оборона сочла их за своих, осталось только приземлиться прямо на голову Кречету.
Точнее, приземляться будут самолеты с тяжелыми танками, их выставило Министерство обороны, а они, войска быстрого реагирования, посыплются, как стальной горох, на головы этим растяпам, повяжут раньше, чем танки генерала Смитсонсона скатятся с пандусов.
Русский бортинженер, покачиваясь как от рези в желудке, бормотал:
– Пока надеждою горим… пока надеждою горим… пока сердца для чести живы, мой друг… мой друг… черт, как же дальше?.. учил же в школе… мой друг… только и помню, что мой друг…
Пилот недовольно буркнул:
– Да что ты так вцепился в эти строки?
– Не знаю… Вдруг показалось, что это очень важно.
– Мой друг, – проговорил второй пилот с пафосом, – Отчизне отдадим души прекрасные порывы!
Бортинженер обрадовался:
– Вот-вот! Фу, что за память…
Он ликовал, лицо просветлело, глаза счастливо блестели. Рэмбок повернулся на голоса, спросил подозрительно:
– Что случилось?
– Пушкина начинаю забывать, – прошептал бортинженер смятенно. – Пушкина…
– Пушкина забыть – последнее дело, – согласился второй пилот. – Кого угодно можно забыть, даже как зовут президента и всю его челядь, но Пушкина… Пушкин – это… это наша совесть.
Он покосился в сторону салона. Американские коммандос сидели ровными рядами, словно вбитые в пол чугунные статуи. Рослые, налитые мускулами, нерастраченной силой, все в зеленом, даже зеленые шлемы надвинуты на глаза, странные и непонятные: с множеством приспособлений – наушниками, усилителями, ночным видением, лазерной наводкой, поляроидными щитками, так же как и уродливые комбинезоны уродливы из-за бронежилетов, одетых один на другой, множество приспособлений, сохраняющих жизнь, даже сохраняющих здоровье, позволяющих и с такой грудой полезного хлама бегать, прыгать и кувыркаться под огнем, одновременно выпуская сотни прицельных пуль в сторону противника…
Савельевский вел самолет лично. Краем глаза видел, как эти дюжие парни, не прилагая усилий и даже не поворачивая головы, переговариваются с самыми дальними из своей команды, стоит только шевельнуть губами, как микрофон уловит слабый звук, усилит и передаст именно тому, кому предназначено. Особые наушники приглушат грохот взрыва, зато голос командира донесут ясно и четко даже за сотню километров!
Зеленые комбинезоны топорщатся, ибо два бронежилета: один предохраняет от пуль, другой против пуль не спасает, зато надежно выдерживает любые осколки.
Один из коммандос подошел к Рэмбоку, что-то шепнул. Пилоты посматривали на них зло и униженно. Сильные и крепкие мужики, но тут ощутили, насколько беспомощны перед этой машиной для убийства, молниеносной, неуязвимой.
А чернокожий солдат, словно чуя униженную злость русских, поглядел в их сторону и демонстративно раздвинул широкие плечи, напряг мышцы. Это было чудовище, Минотавр. Савельевский ощутил, что свяжи гиганту руки, а ему дай в руки дубину, и то не сумел бы одолеть этого зверя, натасканного долгими годами только убивать и убивать.
А Рэмбок все чаще поглядывал на командира экипажа. У того было странное лицо. Настолько странное, словно позабыл о своих двух чемоданах, рюкзаках и двух рвущихся сумках. Более того, словно услышал неслышимый другими глас о производстве его в полковники, а то и вовсе о получении богатого наследства.
На всякий случай Рэмбок подсел ближе. У русских нет богатых родственников, так что одухотворенный лик командира корабля может быть вызван тем, что понюхал тайком кокаина, вколол себе героина или ЛСД, а то и какую другую гадость, неспроста же глаза блестят…
Внезапно русский пилот сцепил зубы, сказал что-то вроде: «Привет Гастелло», – и потянул руль на себя. Самолет вздрогнул, словно не веря, затем Рэмбок ощутил, как пол медленно начал наклоняться. Еще не встревожившись, летят все-таки на хреновом русском самолете, он лишь цепко держал взглядом лицо командира. Тот просветлел, словно уже добрался до чина генерала и вдобавок получил орден Пурпурного Сердца. Пальцы штурвал держали крепко, даже костяшки побелели, как у мертвеца.
Как у мертвеца, мелькнуло в голове у Рэмбока. Он вскочил, дрожь пробежала по нервам, волосы встали дыбом.
– Ты что творишь? – вскрикнул он в страхе. – Джон, Айвен, Майкл – ко мне!
По салону прогрохотали сапоги. Трое огромных коммандос ворвались в рубку. От их громадных тел сразу стало тесно. Майкл с порога бросил быстрый взгляд на панель управления, вздрогнул. Глаза стали круглые, он посмотрел на Рэмбока, медленно белея на глазах.
– Что? – рявкнул Рэмбок.
– Он… этот сумасшедший… пустил самолет вниз! – проговорил Майкл осевшим, как глыба снега в марте, голосом. – В пике…
– Что?
– Он решил… он явно решил разбить самолет о землю!
Рэмбок схватил автомат, черное дуло уперлось в голову командира:
– Ты знаешь, что это?
– Знаю, – ответил командир странно весело, – и знаю, кто ты.
– Кто? – спросил Рэмбок ошарашенно.
– Дурак, который скоро умрет.
Рэмбок другой рукой выдернул его из кресла, зашвырнул в угол с такой силой, что едва не пробил стальную обшивку. Там послышался глухой удар, хруст костей, стон. Командир сполз на пол, голова его свесилась на грудь.
Майкл прыгнул в кресло, упал на панель, ибо самолет накренился почти вертикально, уже не просто падал, а несся к земле, все набирая и набирая скорость. Майкл хватался за рычаги, едва не плакал от бессилия, у этих русских все не так, их в школе учили на современных самолетах, этот тоже современный, даже мощнее американского, но дома все на электронике, а здесь…
– Быстрее, – шептал Рэмбок, его глаза впились в альтиметр, высота стремительно уменьшалась, они падали быстрее камня. – Ох, быстрее…
За их спинами начали возникать массивные фигуры коммандос. Встревоженные, они без команды пробирались к рубке, старались по обрывкам слов понять, что стряслось.
– Здесь все не так!
– Так сделай же что-то!!! – заорал Рэмбок. Он схватил из кресла второго пилота, заорал бешено в лицо: – Я убью тебя! Вы что задумали? Мы разобьемся!
Тот внезапно засмеялся, хотя лицо было белое:
– Убьешь? Ха-ха!
– Я разорву!.. Я… выровняю самолет!.. Что этот идиот задумал?
Второй пилот оглянулся на командира корабля, тот так и не пришел в себя, лежал безжизненной грудой.
– Мерзавцы, – сказал он крепнущим голосом, – Россию захватить возмечтали? Хрен вам, а не Россия…
Рэмбок заорал, голос неожиданно сорвался на визг:
– Какая Россия? На хрена нам нищие? Нас послали, чтобы помочь вам и тут же убраться!!! Мы никогда не остаемся в странах, где побывали!
Пилот кивнул, на лбу выступили крупные капли пота:
– Еще бы… А то еще думать начнете! Совесть проснется хоть у одного на тыщу… Нет, грохнетесь все вы тут, и костей не отыщут…
Коммандос грозно загудели, Рэмбок завизжал:
– Но погибнешь и ты!
Пилот сказал как-то нараспев, словно читал по старой книге:
– Нам жизнь не дорога, а вражьей милостью мы гнушаемся…
– Связать его, – распорядился Рэмбок, – связать так, чтобы и пальцем не шелохнул! Посадим без него. Господи, помоги нам… Мы посадим самолет. Мы посадим…
В Государственной думе с утра скапливался народ, к депутатской работе вроде бы отношения не имеющий. Прибыли телевизионщики всех каналов Москвы и России, но они растворились в толпе массмедиков крупнейших телестудий Европы и мира. Фотокорреспонденты торопливо щелкали затворами дорогих фотоаппаратов, запечатлевали напряженную обстановку.
Депутаты начали прибывать раньше обычного, еще за полчала до начала заседания стало ясно, что кворум будет. А судя по лицам и репликам депутатов, смещения Кречету не миновать. Кто-то открыл тотализатор: застрелится Кречет или нет, а если застрелится, то в первый же день или попробует малость поспорить?
Пехов Алексей
Ильин Андрей
Зыков Виталий
Суворов Виктор
Контровский Владимир
Херберт Фрэнк