неестественно большое, и в любимых глазах, в черной влажной глубине
мерцали забота и нежность, но нежность чуждая, забота непривычная,
пугающая; полуседая прядь падала на высокий лоб, покрытый бисеринками
пота, кончиком касаясь глубокой морщины между все еще густыми бровями,
которые Алкмена даже в молодости никогда не выщипывала согласно прихотям
критской или микенской моды - и Амфитрион невольно протянул руку, чтобы
убрать эту прядь.
тяжелобольного.
руку и прижимает к губам, тепло которых так хорошо знал старый лавагет.
губами, входили в Амфитриона острием Эргинова меча. - Ну ничего, сейчас
бабушка принесет тебе попить...
что убил собственного внука - чтобы жить самому.
ней шестилетнем мальчишке и в тысячный раз поразилась его сходству с
покойным дедом.
маленький Иолай, сын Ификла и Автомедузы, вцепился зубами в собственное
предплечье, чтобы не завыть.
давала себя знать, и Амфитрион, без особой благодарности поминая излишнюю
заботу Алкмены о любимом внуке, заставлял себя не думать о цене,
уплаченной за возможность снова дышать и хвататься за стены коридора при
головокружении. Умея разменивать прошлые победы на пригоршни чужих жизней,
он умел не щадить друзей и родичей, не щадя себя самого... сейчас это
помогало, но не до конца.
воину в бою некогда терзаться. Вот его сегодняшний бой: необходимость идти
во двор, привыкать к несуразно выросшим вещам и пространствам, опасаться
грома с ясного неба и ловить сочувственные взгляды челяди.
какой!..
по-отцовски закусив нижнюю губу, плетью непривычно острого взгляда ожег
крутые бедра болтливой рабыни.
посмеялся бы... да, новыми детьми я обзаведусь не скоро! Что,
Амфитрион-Изгнанник, отовсюду тебя изгнали? - из Микен, из постели жены,
из жизни, из Эреба... Одно слово: герой! А что? Съезжу в Иолк, приду в
гавань: где тут Арг-корабел или Тифий-кормщик? С собой в Колхиду возьмете?
Небось, раньше за честь бы почли..."
гладит его по макушке.
волосы поредели, лицо покрылось пятнами неопределенного цвета, и лишь
глаза оставались почти прежними - черные, миндалевидные, в обрамлении
густых ресниц - только белок глазного яблока треснул сетью кровяных
прожилок, помутнел, отчего казалось, что Ликимний только что проснулся.
Ну, хвала богам! Тебе, Иолай, больше бегать надо, одежду в клочья рвать, а
не с няньками в доме сидеть!
раздражающим.
твою макушку.
собеседник и без того знает, чем занимался Ликимний в его годы; знает и
всячески восхищается.
А ты прямо как девчонка - болеешь, болеешь... И друзей у тебя настоящих
нет. Ты знаешь, дорогой, я как твой двоюродный дед и потомок Персея...
удивлением слыша собственный голос, тонкий и высокий. - Как дед... и
двоюродный потомок Персея.
Амфитриона наземь.
валявшейся на земле деревянной лопаты.
за шиворот. - Распустил язык, бабкин любимчик! Аггхх... оуууююй!..
оказывается, оплеуха лопатой гораздо менее приятна, чем это кажется
вначале.
конце - ну так совсем...
Я как твой дед... и вообще.
вот что, дедушка: не гладь меня больше по голове. Никогда. Договорились?
внуков.
впустили победителей, вернувшихся домой. Наверно, многие тогда осуждали
ее, жену погибшего лавагета, так ни разу и не заплакавшую над телом мужа.
Над Амфитрионом убивались все: живые и родичи живых - благодаря за этот
дар; те, чьи семьи опустели - видя в лавагете своих родных, оставшихся в
проклятой долине; уронил скупую государственную слезу басилей Креонт,
разрыдалась его жена Навсикая, выла у погребального костра сумасшедшая
карлица Галинтиада, в исступлении целуя золотой диск, некогда подаренный
ей умершим; отвернулся от людей скорбный Автолик, хитрейший из эллинов,
скрывая предательский блеск глаз...
озноб пробрал всех троих - так взглянула им в лица жена покойного.
Астеропею, - пробормотал Креонт, в единый миг растеряв все слова
заготовленной речи.
не погребали ни одного из басилеев, - сказал Креонт, не зная, что говорить
дальше.
богов и смертных.
братья, и Креонт счел за благо промолчать.
Громовержца.
полгорсти - каждому.
когда горит сердце.