маленьким плутом. В столкновениях с ним она представляла сильный пол,
этот глупый сильный пол, который стыдится своей силы и готов, кажется,
просить за нее прощения. Борьба была неравная. Малыш издевался над нею.
над людьми. В нем, так же как в его деде, уживались противоположные чер-
ты. Очень немногие способны были увидеть то, что скрывалось за шутовской
маской старого Ривьера, ту драму, которую таят иногда под веселым циниз-
мом и жаждой наслаждений некоторые "завоеватели". В душе Рауля были тем-
ные провалы, куда никому не разрешалось заглянуть. Такие тайны скрывают-
ся за галльским смехом гораздо чаще, чем мы думаем, но люди хранят их
про себя. У Аннеты они тоже были, и никогда она не посвящала в них отца.
Однако и его тайн она не знала точно так же, как теперь не знала души
сына. Каждый из них оставался всегда замкнутым в себе. Странная стыдли-
вость! Люди меньше стыдятся выставлять напоказ свои пороки и низменные
аппетиты (а Рауль даже щеголял ими!), чем обнаруживать свою душевную
трагедию.
братьев и товарищей, достаточно досуга, чтобы блуждать в погребах жизни.
А погреба Ривьеров были глубоки и обширны. Мать и сын могли бы там
встретиться, но они не видели друг друга. Нередко, думая, что они очень
далеко друг от друга, они шли рядом, минуя один другого, потому что оба
брели в потемках, с завязанными глазами: Аннете мешал видеть демон
страсти, все еще владевший ею, мальчику - эгоизм, естественный в его
возрасте. Но Марк был еще только у входа в пещеру и не искал выхода, как
искала его Аннета, натыкаясь на стены. Он притаился на одной из первых
ступенек и грезил о будущем. Еще неспособный понять жизнь, он уже творил
ее в мечтах.
перед которой душа человеческая встает на дыбы, объятая ужасом: он уви-
дел близко смерть. Стена эта росла, а болезнь ее опоясывала. Тщетно было
искать выхода. Стена была сплошная - ни единого просвета. Не было надоб-
ности говорить Марку, что тут стена: он тотчас почуял ее в темноте и за-
фыркал, как лошадь, весь ощетинившись. Он ни с кем не говорил о смерти,
и никто не говорил ему о ней. Все как будто условились молчать об этом.
да она еще была молоденькой девушкой, она слышала вокруг много разгово-
ров о педагогике и сама охотно с усиленной серьезностью рассуждала о
ней, придавая методам воспитания гораздо больше значения, чем матери
прежних времен, растившие детей вслепую. Но когда у нее родился ребенок,
она оказалась безоружной против тысячи и одной неожиданностей, преподне-
сенных ей жизнью, и во многих случаях не знала, на что решиться. Она
строила теории, но не применяла их или отвергала после первых же опытов,
и в конце концов, положившись на инстинкт, предоставила всему идти своим
чередом.
не знала, как практически решить его для своего ребенка. Большинство
подруг ее юности, девушки из богатой республиканской буржуазии, были
воспитаны религиозными матерями и нерелигиозными отцами, но не страдали
от столкновения двух мировоззрений: в светском обществе они отлично ужи-
ваются, как и многие другие противоречия, ибо здесь ни одно чувство не
имеет третьего измерения. Аннета тоже ходила в церковь - по обязанности,
как в лицей. К первому причастию она готовилась, точно к экзамену, доб-
росовестно, но без всякого душевного волнения. Торжественные богослуже-
ния, на которых она присутствовала в церкви их богатого прихода, были в
ее глазах чем-то вроде светских развлечений. Порвав со своей средой, она
забросила и все религиозные обязанности.
тить и опошлить великие человеческие чувства, что Аннета, хранившая в
душе сокровища веры, которых с избытком хватило бы на сотню святош, счи-
тала себя неверующей. Было это потому, что она отождествляла религию с
бормотанием молитв и устарелой экзотикой церковных обрядов. Религия была
роскошью для богачей и утешительным обманом для глаз и сердец бедняков,
утверждающим существующий порядок, а следовательно, их нищету.
щала в этом потребности. Она не сознавала, что ее страстные порывы, са-
мобичевания, бурные разговоры со своей совестью - это те же богослуже-
ния.
лась. Быть может, у нее и не возник бы даже этот вопрос, если бы (какой
парадокс!) его не подняла Сильвия. Да, Сильвия, которая была не религи-
ознее парижского воробья и в то же время не считала бы себя порядочной
замужней женщиной, если бы дело обошлось без благословения церкви. И она
находила неприличным, что Аннета не крестила сына. Аннета была другого
мнения, но всетаки согласилась сделать это, чтобы Сильвия могла стать
крестной матерью Марка, - и больше об этом не думала. Так обстояло дело,
пока не появился Жюльен. То, что Жюльен был верующий и соблюдал все об-
ряды, не сделало верующей Аннету, но внушило ей некоторое уважение к
этим обрядам, и она задумалась над вопросом, которому до тех пор не при-
давала значения: что делать с Марком? Посылать его в церковь? Учить то-
му, во что она не верила сама? Она задала этот вопрос Жюльену, и он воз-
мутился. Он стал горячо убеждать ее, что ребенку надо открыть божествен-
ные истины.
начнет задавать мне вопросы?
его блага.
его обманывала, сможет ли он меня уважать? Не вправе ли он будет упре-
кать меня? Он перестанет мне верить, и, как знать, не помешает ли эта
навязанная ему религия его дальнейшему разумному развитию?
вить Марка изучать все религии, и пусть сам выбирает, когда ему минет
шестнадцать лет! Аннета хохотала: какие странные понятия о религии! Как
будто это предмет, по которому сдают экзамен.
лась в уголке, и они любовались лесом уходящих ввысь каменных колонн,
бликами света, просачивавшегося в эту чащу сквозь цветные стекла, взле-
том сводов и белыми хорами. Они наслаждались тихим, монотонным пением.
Здесь душа словно омывалась в грезах и сосредоточенности...
тихонько перешептываться с нею. Было тепло, уютно, почти сладострастное
блаженство разливалось по телу...
дремотная, разнеживающая тишина. Он испытывал потребность двигаться, он
думал о конкретных вещах. Мозг его работал: наблюдал, подмечал. Марк ви-
дел, что все в церкви молятся, а его мать - нет. И делал выводы про се-
бя, не высказывая их вслух. Он вообще задавал вопросы редко, гораздо ре-
же, чем другие дети: он был очень самолюбив и боялся, что его сочтут
глупым.
ковь!
склонности ко всем тем смутным волнениям сердца, которыми тешатся "эти
женщины". Аннета чувствовала себя совершенно счастливой, когда ее
мальчик был с нею, когда ей не очень докучали материальные заботы и уда-
валось урвать час от неотвязных трудов. Ей незачем было искать бога да-
леко - он был в ее сердце. Марк же мог бы сказать о себе, что у него в
сердце только он, Марк, а все остальное - чепуха. Он требовал, чтобы все
было ясно и точно. Кто такой этот бог в конце концов? Это тот человек,
что стоит перед алтарем в чем-то похожем на женскую юбку и золоченом
нагруднике? Или привратник у входа, с тростью, в коротких штанах и чул-
ках, обтягивающих икры? Или намалеванные на стенах церкви люди - по од-
ному в каждом приделе, - которые сладко улыбались, точь-в-точь как те
дамы лизуньи, которых он терпеть не мог?
матери. Когда взрослые признаются, что они чего-нибудь не знают, значит
это их не интересует... И Марк самостоятельно продолжал свои изыскания.
Слышанные не раз слова молитвы: "Отец наш небесный" (такое местопребыва-
ние казалось уже в те времена сомнительным наиболее развитым мальчикам,
ибо небесам предстояло стать для них новой ареной спорта). Библия, кото-
рую он перелистывал с равнодушным любопытством, как всякие другие старые
книги, вопросы, с небрежным видом заданные взрослым, и подхваченные на
лету ответы: "Бог - это невидимое существо. Он создал мир..." Вот как!..
Но это было уж совсем не понятно! Впрочем, Марк был сыном своей матери:
бог не занимал его воображения. Одним владыкой больше или меньше - не
все ли равно!..
существованию угрожало, и то, что будет с ним после. Глупые разговоры,
которые велись в мастерской у Сильвии, довольно рано привлекали его вни-
мание к этим вопросам. Девушки любили страшные истории, от которых му-
рашки бегали по коже, и без умолку рассказывали о всяких несчастных слу-
Лукьяненко Сергей
Аникина Наталья
Ларссон Стиг
Володихин Дмитрий
Андреев Николай
Прозоров Александр