через нее склонить Московского государя к унии с католическим Римом.
природную скупость, мало беспокоило Зоино приданое. Зато обременительное и
бесполезное для обедневших итальянских вельмож родословное древо
византийских Палеологов было нужно Ивану, и исполнено для него глубочайшим
значением. Он верил древним книгам русских летописей, славе морских походов
Владимира Святого, Владимира-солнца, как величали его певцы-гусляры. Через
Зою он роднился с негаснущею славою древнего Цареграда и верил этому так же,
как он верил, что именно ему досталась шапка Мономаха, последнего великого
князя Киевского, от коего через Юрия Долгорукого, Всеволода Великого,
Ярослава и Александра Ярославича Невского тянулось родословное древо
московских великих князей. Он верил, ибо хотел верить, что каменная
"сардоничная" коробка в их казне - подлинная реликвия римского цесаря
Августа, и вослед ему этому верила вся страна.
венецианского посла Антона, что привез от папы римского листы на проезд
Софьи из Рима в Москву. Зоя Палеолог уже именовалась Софьей в посольской
переписке Московского государя. Он хотел представить себе будущую невесту.
Ему прислали Зоин портрет - парсуну, выполненный в условной манере того
времени, впрочем, итальянским мастером, искавшим определенные черты сходства
между своим изображением и оригиналом. Он остался доволен парсуной.
Золотой Орды собрался на Москву и пересылался с королем Казимиром, но
Казимир увяз в делах угорских, и опасный союз, из коего уже выбыл третий
Господин Великий Новгород, - снова не состоялся.
Богородицы, что был обещан дряхлеющему митрополиту Филиппу. Иван исполнял
обещание. Собор был нужен и ему самому. Москве не хватало величия,
белокаменного величия седой древности, владимирского велелепия. В
почерневших каменных стенах, в путанице дощатых крыш, в суете Москва была
крепостью, торгом, но еще не городом. По первому санному пути камень стали
возить в Москву.
6980-е (в 1472 году от Рождества Христова). Пока послы ездили, прежний папа
скончался, и послы выскабливали в грамоте имя умершего папы Павла, вписывали
Калиста, а потом, узнав, что папа не Калист, а Систюсь (Сикст IV), снова
"выглаживали" имя и вписывали новое.
Филиппа побывали во Владимире и измерили храм Пречистой Богородицы
Владимирской, созданный Андреем Юрьевичем Боголюбским, "превеликий зело и
чудный делом", в меру и лепоту которого Филипп мечтал увидеть свершенным
Успенский храм на Москве.
созидая подошву храма. Работа шла быстро. Пока они копали и клали
фундаменты, другие мастера разбирали притворы и алтарь старой церкви. Уже
тридцатого апреля состоялась торжественная закладка алтаря и углов нового
храма. Митрополит Филипп, облаченный в праздничные ризы, с крестом в руке,
во главе всего освященного собора иерархов церкви, с иконами и хоругвями под
колокольный благовест всех московских храмов пришел, чтобы своими руками
означить алтарь новой церкви Успения Богородицы. Народ заполнил весь Кремль,
государь Иван Васильевич явился с сыном Иваном, матерью, братьями и
вельможами двора. Служили молебен, и вся площадь пела "едиными усты", после
чего митрополит Филипп - чтобы увидеть, люди лезли на кровли, карабкались на
ограды и деревья - заложил основание алтаря. Маленькая золотая фигурка
наклонялась и выпрямлялась, весенний ветер колебал ризы митрополита, и
казалось, что сам он колеблется от старости, полагая основание каменной
громаде храма, завершения которого (он не знал этого) ему так и не придется
увидеть, и даже гробницу его потеряют потомки... И все же это он, митрополит
Филипп, заложил алтарь нового Успенского храма, главного храма Московской
Руси на все далекие последующие века.
старую церковь разобрали, выносив камение наружу, и двадцать девятого
приступили к перенесению мощей. Опять звонили колокола, опять собирался весь
освященный собор и князья великокняжеского дома. Опять Москва прихлынула в
Кремль, и мальчишки висли на деревьях, заглядывая через головы народа на
священное действие. Передавали, что когда с гроба преосвященного митрополита
Ионы сняли каменную доску, по всему храму изошло благоухание, мощи же его
все были целы и нерушими, суставы не рассыпались, а ризы и омофорий не
истлели ни у него, ни у прочих святителей. И многие плакали от умиления,
благодаря Бога и пречистую его матерь.
первого митрополита московского, Филипп, посовещавшись с великим князем,
собрал для перенесения мощей собор епископов. Накануне совершалось вечернее
пение у гроба, а во время перенесения мощей некоторые священники видели
высоко в небе над гробом Петра парящего белого голубя, который тотчас стал
невидим, когда раку святого закрыли крышкою. В палатах государя был устроен
пир для духовенства и бояр. Церковь установила ежегодный праздник
перенесения мощей митрополита Петра. Возвышающаяся Москва возвышала своих
святителей.
подчинил Пермь. Еще одна земля, некогда состоявшая в воле Господина Великого
Новгорода, перешла под руку великого князя Московского.
Казимир все не мог выпутаться из дел чешских и угорских, что позволило Ивану
Третьему все силы опять бросить в единое место против татар.
ему навстречу были посланы воеводы Федор Давыдович, Данило Холмский и Иван
Стрига-Оболенский с ратями. Готовясь к худшему, Иван Третий уговорил мать
выехать из Москвы в Ростов.
стороне москвичей всех жителей. Передавали потом, что ратники плакали и
скрежетали зубами, не имея возможности помочь своим: не было ни переправы,
ни лодок. Впрочем, это был единственный успех хана Ахмата.
горсть ратников с воеводами Петром Федоровичем и Семеном Беклемишевым.
Воеводы едва не оплошали. Косматые степные кони с вооруженными всадниками,
как саранча, усыпали всю реку, черные на слепящей воде. Татарский клич
плотно стоял в воздухе над Окой. Однако Беклемишев с Петром Федоровичем
уставили людей по берегу и на горе и встретили татар тучею стрел. Мертвые
поплыли вниз по течению. Раненые кони со ржанием выпрыгивали на берег и
разбегались по кустам, волоча повода. Уже и на берегу сцеплялись в сечу, и
лязгала сталь, и визжали, выкидываясь из воды, татарские конники, и косматые
полосы крови, клубясь, уплывали по реке, и уже стрелы кончались в колчанах,
и Семен Беклемишев, окровавив саблю, дико ощерясь, мчал по угору
поворачивать вспятившихся своих людей, когда на горе, над ними, поднялся
клич: "Москва-а!" - и горохом посыпались вниз свежие ратные: подошли князь
Василий Михайлович с полком, тотчас кинувшийся в сечу, и полки князя Юрия
Васильевича, брата великого князя.
Юрия, черные фигурки татарских конников с середины реки стали поворачивать
вспять, пуская через плечо прощальные стрелы на московскую сторону. Брод был
удержан.
Трегубова, полки самого великого князя, идущие от Коломны и Ростова. Сто
восемьдесят тысяч ратников стояли на ста пятидесяти верстах, готовые к бою с
Ордой. Москва была уже не та, что во времена Тохтамышевы.
боярства, не жаловал его государь Московский и землями. Князю приходилось
самому с великими трудами перекупать села по кускам у других вельмож.
при Дмитрии Донском на Куликовом поле. Кто знает, сколько их?
теплом. Глухо топотали кони. За рекой, отблескивавшей серебром, тоже
загорались огни, и доносился гомон, глухой, вражеский. За рекою была Орда.
рядом. Воеводы съехались, приветствовали друг друга и, оставя ратных, бок о
бок, шагом поехали по берегу.
темно-гнедой Стриги тыкались носами, обнюхивая друг друга.
старого воеводы неясно расплывалось и было не понятно, не то он щурится
лукаво, не то тени так легли на лицо.
пояснил Стрига. - Трусили, ждали большого полку своего. А теперича вся рать
наша подошла, дак не сунутся! Не те татары ноне, обломали им рога! Иные
мурзы ихние, почитай, глядят, как бы в русскую службу поступить, а не то
что...
подослал!
Белов Вольф
Посняков Андрей
Конан-Дойль Артур
Лондон Джек
Перумов Ник
Шилова Юлия