скульпторов. Но как работали скульпторы? Либо по старым образцам, либо
копируя новое, созданное Квинатцином. Да, творил только он один. Глава
скульпторов, Квинатцин был устрашающе жесток. Он изобретал мучительные
наказанья. И сам приводил в исполненье приговоры. Он ненавидел помощников
за их необходимость. Он хотел все сделать сам и вымещал неисполнимость
желанья на неудачливых и нерадивых.
громадной рыбы, привезенная с берега Океана. Квинатцин не видал и не хотел
видеть Великой Воды, что ему до рыбы, созданной для полировки камня.
Второй день он трудился над глазом. Он сказал, что не хочет поручать дело
грубым рукам глупцов. Они испортят глаз. Погибнет труд многих людей и
многих дней. Квинатцин не торопился. Ни он, ни его соплеменники не умели
спешить. И без того жизнь шла слишком быстро.
ему воплощении Бога войны. Поход на Теско закончился великой победой.
Город Чако, сосед Теско, напуган и изъявил покорность. Власть Чалана
возрастает. В Чако посланы сборщики дани. Они распорядятся людьми,
укрощенными страхом, и скоро вернутся с носильщиками, которые принесут
первую дань и лягут жертвами перед богами Чалана.
Ужасающий других делается сытым, богатым. Самое лучшее для Квинатцина
выражение могущества высшего воплощалось в Уитцлипочтли - Боге войны.
прикосновениями мягкой шкурки оленя, присыпанной мелом. Дело пришло к
совершенью. Квинатцин осматривал глаз, держа его против света. Глаз был
гладок и ясен, как око ребенка. В середине ощущался маленький бугорок,
который нарушал правильность формы. Нужно попробовать.
сутулую спину, выпятить впалую грудь. Неловко переступая кривыми ногами,
Квинатцин выбрался из тени к змеиной голове.
знал его, как не знали его и другие. Это тело с тяжелой головой, с мощными
руками, неловко подвешенными к покатым плечам, сутулая, почти горбатая
спина, искривленные ноги - все было в какой-то соизмеримости с твореньями
искусства чаланцев. Все - чудовищное, все - преувеличенное. И во все
вложен особенный, подавляющий и ужасающий намек.
прикрывая ладонью глаза. Да, пустая орбита ожила!
только что понадеялся: может быть, та самая небольшая неправильность
формы, только что замеченная, и придала такую жизнь глазу. Чудесная
особенность творчества - будто бы ошибка на самом деле и дает божественное
ощущение законченности. Скульптор обязан ждать чуда, его руками управляет
Бог.
орбита, еще пустая, скрылась, и голова змеи показалась завершенной. Теперь
увиденное Квинатцином обнаружило свое великолепие. Это - искусство! Оно
несравненно выше жизни, прекраснее самых прекрасных форм, живущих на
земле. Творец есть посредник между Богом и людьми.
гения. Склонившись, он коснулся лбом земли. Он первым боготворил Великую
Змею. Она создалась сама через тех, кто вырубал камень, кто тащил его
сюда, кто отесывал его. Оно завершилось, творенье, через Квинатцина. Без
него не было б ничего! О Красота!
неясные прежде образы принимали четкость. Он видел Уитцлипочтли в новом
воплощении, которое предстоит через руки Квинатцина.
сколько-то лет назад пришли откуда-то с юга. Родившиеся в далекой стране,
грубое, неблагозвучное названье которой Квинатцин тогда же забыл, они шли
на север. Бог повелел им найти какое-то место, где растут цветы,
обладающие особенной силой. Им позволили идти, так как они были
искателями, так как их было лишь трое и они казались безобидными. Они
понимали в искусстве ваяния и восхищались Квинатцином. Уходя, один из них
сказал Квинатцину: "Нужно остерегаться людей, из рук которых выходят
уроды. Ибо уроды выражают не красоту, а злобу души творца".
их принимают без размышленья. Через много дней явились сомнения: не
оскорбил ли чужеземец богов Чалана? Было поздно гнаться за преступниками.
постиг бы, как прекрасна Змея.
рев священного храмового барабана заставил Квинатцина очнуться. Сегодня
день праздника победы над Теско! Желудок напомнил о себе. Квинатцин забыл
поесть. Он резко поднялся. И замер, пошатываясь в борьбе с
головокруженьем.
невнимательный, всегда видящий нечто большее, чем лицо человека, он никого
не узнавал, а его знали все. Грубо расталкивая людей сильными руками,
Квинатцин пробился вперед.
Вверх по пирамиде к площадке на вершине и там к невидимому снизу алтарю
тянулась живая цепь. Звено - трое: два чаланца и между ними обреченный
тескуанец. Высокие ступени достигали половины бедра, но все легко
преодолевали подъем. Не выпуская связанных рук пленника, чаланцы разом
вспрыгивали на ступень, поворачивались и вздергивали жертву. Движенья
подчинялись своему ритму, цепь не рвалась, каждая ступень была занята.
Иногда по какому-то знаку сверху цепь ненадолго останавливалась. Затем
вновь и вновь люди, как в танце, возносились со ступени на ступень.
помощников храма, прыгая сами.
Квинатцина, попадая в плен, с такой же готовностью шли к алтарям
победителей.
вступали в особенную обитель неба. Их загробное бытие несравненно
превосходило долю тех, кто умирал от болезни, от укуса змеи, от когтей
зверя или от редко достижимой старости. Бог был един для всех и любил тех,
чьи сердца кормили его изображения.
поколений и длилось не изменяясь. Оно подтверждалось и укреплялось
неизменностью скудного труда, голодом и голодной тоской по мясу. Его
утверждал ужас перед зыбкостью бытия, выраженный не словами, а более
сильно - образами божеств и настойчивой жестокостью культа.
все было известно. Не было ни одной загадки, ни одного сомнения. Квинатцин
знал, что нужно выразить, зачем и для чего. Как выразить, какими
совершенствами формы? Какие новые черты обязан найти воплотитель? Мечтой о
совершенстве формы и опьянялся Квинатцин. В совершенстве формы и есть
правда, а правда - это красота. Квинатцин создавал красоту, вдохновляясь
творчеством, преклоняясь перед делом своего познания и тайной рук.
Темная кровь жертв, переполнив пробитые для нее стоки, растекалась,
копилась на верхних ступенях и, преобразованная лучами Солнца, посветлев,
стекала ниже.
сбрасывали тела жертв, здесь их подбирали, укладывали. Служение богам
началось недавно, но ряды тел были уже длинными. Квинатцин вспоминал,
сколько пленников привели из Чалана. Дважды двадцать по двадцать. Будут
сыты и боги, и чтущие их люди.
гладко, слишком убого, закругленно. Оно - скучно. Ничто не подчеркнуто,
взгляд наполненных мягким веществом орбит невыразителен, бессмыслен.
счета. Двадцать раз по двадцать, повторенное очень много раз по двадцать.
Не только снаружи, вся пирамида сложена из черепов. После трапезы
вываренные, пустые, вылизанные черепа возвращались сюда. И здесь они,
освобожденные от плоти, оживали. В глубинах орбит возникали тени взоров,
полные значения. Квинатцин изготовлял маски в виде черепов и разукрашивал
настоящие черепа. Красотой его работы восхищались самые грубые умы.
глубину, особенную, прозрачную, в ней копились образы. Он был в мире
красоты, владел ею, и она владела им.
Казалось, он был уже полон. Нет, нашлись новые глубины, новая жадность
восприятия. Перед ним были тела, освобожденные от сердец, грубо и мощно
разорванные от низа живота до ребер. Выпученные внутренности, разинутые
рты, глаза, готовые вырваться из орбит, скорченные члены. Это не было
безличным скопищем живых. Торжествовала красота смерти, победившая пустыню
жизни.
ощущал чьи-то прикосновенья, его знобило, и волосы шевелились на голове.
Освещенное солнцем выглядело уже другим, когда падала тень. Тайна
прекрасного была в чередовании света и тени, в их сочетанье, таком же
глубоком, как тайна, соединяющая двух, дабы породить третьего.
Квинатцина звала глина, обреченная послушно принять первый отблеск мечты.
Он ломился через толпу, грубо отбрасывая окровавленными руками неловких,
не успевавших уступить дорогу. Он не видел этих ничтожных, случайно живых.
Он не слышал, как они выли, раздирая себе уши и лица, пронзая длинными
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Жюль Верн
Майер Стефани
Каменистый Артем