человеческие свойства и порождающих в сознании людей фетиши, - это лишь
преходящая форма общественного развития, особый исторический этап
существования социальной материи, которую еще надо было бы выделить в
анализе как таковую. И нет знака равенства между овеществленной формой
объективного исторического процесса в стихийно развивающемся обществе и
объективностью, естественноисторическим характером этого процесса. Чтобы
понять это, нужно уметь за отношениями вещей разглядеть содержательные
общественные связи людей и установить также, почему на данном этапе
исторического развития они принимают вид отношений вещей. Это сделал в свое
время Маркс, и этого не умеет сделать Сартр. От Сартра здесь ускользает один
важный пункт марксистского подхода к анализу истории: марксизм умел
рассматривать историю объективно и, в частности, независимо от встречающихся
в ней явлений "несчастного сознания", эмоциональных и
культурно-психологических состояний индивидов, от всяких иллюзорных и
фетишистских превращений действительных отношений, и поэтому затем он мог,
кроме всего прочего, объяснить и сами эти превращения и вызываемые ими
культурно-психологические процессы. И если мы говорим, что буржуа - фетишист
по самой своей природе, то все дело в том, что Сартр фактически разделяет
фетишизм этого сознания, воспроизводит в своей теории то разобщение
самодеятельности человека и его материальной общественной жизни, которое
закрепляется буржуазными предрассудками в качестве "естественного
состояния": Сартр не видит в производстве, в содержании реальной активности
человека отношений людей, их там для него нет, они могут быть только вне
его. Только в отличие от буржуа он считает трагедией человека это
"господство способа производства". Но по идейному своему составу это одно и
то же восприятие, только с разными знаками: со знаком пошлого самодовольства
и конформизма или со знаком трагического романтического ощущения и протеста.
На страницах "Критики диалектического разума" мы можем прочитать следующий
совершенно удивительный пассаж (который кажется Сартру просто пересказом
марксизма): "Конечно, каковы бы ни были люди и события, они выступают до сих
пор в рамках нехватки, редкости, т.е. в обществе, которое еще неспособно
освободиться от своих нужд и, следовательно, от природы и которое как раз
определяется этой природой в своей технике и орудиях: разорванность
коллективности, раздавленной своими нуждами и находящейся под властью
способа производства, порождает антагонизмы между индивидами, которые его
составляют; абстрактные отношения вещей между собой, товар, деньги и т.д.
скрывают и обусловливают непосредственные отношения людей между собой; так
орудия, обращения товаров и т.д. определяют экономическое и социальное
будущее"44.
способности и "сущностные силы" человека, все совокупные силы и формы его
общения и кооперации, все действительное творчество и созидание - развитие
производства и разделения труда, техники, обобществленных форм человеческой
деятельности, науки и т.д. - оказались у Сартра чем-то внеисторическим и
внечеловеческим, оказались чем-то стоящим на стороне иррациональным и
колдовским образом господствующей "вещи", "потребности в условиях редкости".
И только в такой форме они и описываются "марксистским" анализом Сартра. В
итоге вся эта область, из которой и вырастает реальная история, запрещена на
деле для действительного социально-исторического анализа. Она обозначена
туманными и недифференцированными понятиями "вещь", "практико-инертное поле"
и "обработанная материя". И это вопрос принципа для Сартра: в той мере, в
какой вообще отношения людей складываются и организуются вокруг производства
материальных условий жизни и в целом всякого объективного продукта, они
"инертны", "серийны", "отчужденно-коллективны" и т.п. И не имеют,
следовательно, человеческого смысла. Зачем же тогда углубляться в них и
выявлять, например, те или иные конкретные объективные общественные формы и
силы? Всем своим анализом Сартр подводит к теоретическому обоснованию
вывода, что закономерные экономические и социальные структуры (в
особенности, если они развитые и сложные), общественные институты и
организации являются, как таковые, в принципе лишь уродливо отчужденной
(или, если угодно, колдовской) надстройкой над скрытой в современном
обществе сферой непосредственно индивидуальных "человеческих отношений".
"обработанную материю" вообще, "орудие труда" вообще и т.д. от контекста
общественных взаимоотношений, от контекста системы деятельности и переносит
их в какую-то иную, вечную и вневременную сферу, превращая их в некие
символические, воображаемые силы. И не замечает, что они при этом теряют
какую бы то ни было объясняющую силу.
теории самые плоские и общераспространенные представления обыденного
сознания. В данном случае мы имеем в виду тот старый буржуазный
предрассудок, о котором Маркс в свое время говорил как о своеобразном
идеализме, согласном допустить материальное, но лишь стыдливо, шепотом, в
виде "потребности", вульгарной нужды. В сетованиях Сартра на причуды
"материи" этот шепот приобретает громкие тона трагического видения.
Действительно, взятая в виде феноменологического индивидуального "значения"
в рамках непосредственно человеческих отношений материя оказывается
экономическим "интересом", "потребностью" и зависимость от нее -
зависимостью человека от потребительских запросов. С точки зрения этих
последних Сартр и подходит к конкретной истории, усматривая в этом принцип
материалистической ее интерпретации. Всю нагрузку этого сведения
материального к потребительскому в сартровской концепции несет понятие
редкости, нехватки, которое служит неким метафизическим принципом,
приводящим в движение весь механизм истории, составленный из переплетения
индивидуальных "проектов". Значение производства материальных условий жизни
в том, как складывается конкретная история (со всей ее борьбой классов,
эксплуатацией и т.д.), вырастает у Сартра из того, что предметов
удовлетворения потребительских запросов не хватает на всех людей. Это как
некий первородный грех, из-за которого на человечество выпало проклятие
труда. При этом Сартр наивно жалуется на то, что Маркс и Энгельс мало
говорили о редкости45, недостаточно развернули этот пункт
материалистического (!) объяснения истории. Но естественно, что они не
предавались размышлениям на эту тему: они материалистически объясняли
движение истории не тем, что люди хотят иметь предметы удовлетворения своих
потребительских запросов, а тем, что люди определенным образом производят
то, что они потребляют (или не потребляют, в условиях эксплуатации). И
объясняющий смысл "способа производства" не в том, что в результате его
удовлетворяется какая-либо потребность, а в том, что это определенный
возникший способ деятельности индивидов, вид их жизнедеятельности, образа
жизни, определяющий и развивающий и самих индивидов.
совершающееся в материальной жизни общества (при всех противоречиях и
отчуждении) развитие человека как деятельного лица истории ясно виден и
коренной порок сартровской теории личности, самой "субъективности" как
фактора построения индивидом себя. Поскольку "античеловеческими" в
сартровском восприятии оказываются именно объективно-материальные элементы и
зависимости в структуре исторического действия, то для проектирования
индивидом себя не остается никаких объективных вех и ориентиров, внутренняя
организация живого труда повисает в воздухе. Она ориентирована в
экзистенциализме на некую "самость", на абстрактное чувство единства
человека с самим собой, на "Я сам". Разорвана действительно ведущая связь
индивидуального развития: усвоение индивидом содержания общественно развитых
способностей и форм деятельности и обмен с ними своей индивидуальной
деятельностью, предполагающей тем самым те или иные формы коллективности и
кооперации.
последний мифический ориентир построения индивидом самого себя - искать
самобытность индивида на пути очищения человека от всякой реальной
активности. И не случайно, что всякий раз, когда Сартру нужно в "Критике
диалектического разума" привести пример "подлинной" логики исторического
действия, он берет или индивидуальное действие, которое ничего не производит
(например, взаимодействие летчика и самолета), или такие группы людей,
которые заняты производством только действия как такового, действия,
необъективируемого и неотчуждаемого в каком-либо содержании, и которые
локально (сознательно и контролируемо) организованы вокруг этого действия
(это армейская единица, "боевая группа", "футбольная команда" и т.п.).
Никакой структуры исторического действия на этом пути понять нельзя.
Разрушенной оказывается также реальная основа, из которой вырастают
самодеятельная личность, человеческая индивидуальность.
фактора, две движущие силы общественно-исторического процесса. Это
внутренняя "диалектика" индивидуальных проектов и всей вообще сферы
непосредственно индивидуальных "человеческих отношений" и "материя", т.е., в
понимании Сартра, "антидиалектика", рождающаяся из материальных условий
действия и становящаяся, к несчастью для людей, фактором истории на равных
правах с индивидуальными проектами. Против последней и должен, по Сартру,
бороться сознательный дух, воплощающийся в "группах борьбы". Фактически
Сартр стремится одновременно и сохранить свою экзистенциалистскую утопию
"человеческих отношений" и учесть фактическую, реальную историю. Но
последняя претерпевает удивительные превращения в этой смеси элементов
объективно-научного анализа и мифологического представления.
Общественно-исторический процесс предстает как движимый механикой
постоянного отношения между "человеческим" и "античеловеческим" в
индивидуальном проекте, которую Сартр сконструировал вместо развития
содержания объективных отношений людей. Теперь уже это отношение оказывается
обобщенной и диалектической основой исторического процесса. Извечная его
механика, заложенная в каждом индивиде, направляет весь ход истории как
деятельности самих людей. Только предварительно Сартр в совершенно
абстрактном и мифологизированном виде ввел "материю" ("античеловеческое")
Корнев Павел
Посняков Андрей
Панов Вадим
Гуль Роман Борисович
Орлов Алекс
Громыко Ольга