протекали в одной и той же форме, в одной обстановке, приводили к одинаковым
результатам, к одному концу - и вызывали у меня одинаковое чувство.
Около 1900 года, когда я прочёл о снах почти всё, что мог найти в
психологической литературе *, я решил наблюдать свои сны систематически.
Мои наблюдения преследовали двойную цель:
Первое, т.е. записывание снов и т.п. сразу после пробуждения, вскоре заставило
меня понять невозможность осуществить на практике рекомендуемые методы
наблюдения снов. Сны не выдерживают наблюдения: наблюдение изменяет их. Я всё
чаще замечал, что наблюдаю вовсе не те сны, которые видел, а новые сны,
созданные самим фактом наблюдения. Нечто во мне начинало изобретать сны при
первом же сигнале о том, что они привлекают моё внимание. Это делало обычные
методы наблюдения совершенно бесполезными.
Второе, т.е. попытки сохранять сознание во сне, неожиданно привело к новому
способу наблюдения снов, о котором я прежде и не подозревал, а именно: эти
попытки создавали особое состояние полусна. Вскоре я понял, что без помощи
состояния полусна наблюдать сны, не изменяя их, невозможно.
'Состояние полусна' стало возникать, вероятно, в результате моих усилий
наблюдать сны в момент засыпания или полудрёме пробуждения. Не могу сказать
точно, когда это состояние обрело некую завершённую форму; вероятно, оно
развивалось постепенно. По-моему, оно стало появляться в короткие промежутки
времени перед засыпанием; но если я позволял своему вниманию сосредоточиться на
нём, я долго не мог уснуть. Поэтому постепенно, опытным путём я пришёл к выводу,
что гораздо легче наблюдать 'состояние полусна' уже проснувшись, но продолжая
оставаться в постели.
Желая вызвать это состояние, я после пробуждения вновь закрывал глаза и
погружался в дремоту, одновременно удерживая ум на каком-то определённом образе
или мысли. Иногда в таких случаях возникало то странное состояние, которое я
называю 'состоянием полусна'. Как и все люди, я либо спал, либо не спал; но в
'состоянии полусна' я одновременно и спал и не спал.
Если говорить о времени, когда возникало это 'состояние полусна', то первым
признаком его приближения обычно оказывались так называемые 'гипнагогические
галлюцинации', многократно описанные в психологической литературе; я не стану на
них останавливаться. Но когда 'состояние полусна' стало возникать по утрам, оно
начиналось, как правило, без предваряющих их зрительных впечатлений.
Чтобы описать 'состояние полусна' и всё, что с ним связано, необходимо сказать
очень многое. Постараюсь быть по возможности кратким, ибо в настоящий момент мне
важно не 'состояние полусна' само по себе, а его последствия.
Первое производимое им ощущение было удивление. Я рассчитывал найти одно, а
находил другое. Затем возникало чувство небывалой радости, приносимой
'состоянием полусна', возможность видеть и понимать вещи совершенно по-иному,
чем прежде. Третьим ощущением был некоторый страх, потому что вскоре я заметил,
что если оставить 'состояние полусна' без контроля, оно начинает усиливаться,
распространяться и вторгаться в мои сны и даже в бодрственное состояние.
Таким образом, 'состояние полусна', с одной стороны, привлекало меня, а с
другой, - пугало. Я угадывал в нём огромные возможности, но и большую опасность.
В одном я был абсолютно убеждён: без 'состояния полусна' какое бы то ни было
исследование снов невозможно, и все попытки такого исследования неизбежно
обречены на провал, неверные выводы, фантастические гипотезы и тому подобное.
С точки зрения моей изначальной идеи об исследовании снов я мог радоваться
полученным результатам: я владел ключом к миру снов, и всё, что было в них
неясного и непонятного, постепенно прояснялось, становилось ясным и понятным.
Главное состоло в том, что в 'состоянии полусна' я видел обычные сны, но при
этом сохранял полное сознание, мог понимать, как возникают эти сны, из чего они
построены, какова их общая причина и каковы последствия. Далее, я обнаружил, что
в 'состоянии полусна' я обладаю определённым контролем над снами: могу вызывать
их и видеть то, что хочу, хотя это и не всегда удавалось, так что сказанное мной
не следует понимать слишком буквально. Обычно я давал только первый толчок,
после чего сны развёртывались как бы добровольно, порой удивляя меня своими
странными и неожиданными поворотами.
В 'состоянии полусна' я мог видеть сны, которые видел обычным образом.
Постепенно передо мной прошёл весь репертуар моих снов, и я наблюдал их вполне
сознательно, видел, как они создаются, переходят один в другой, мог понять их
механизм.
Наблюдаемые таким способом сны я стал постепенно классифицировать и подразделять
на определённые категории.
В одну из таких категорий я отнёс все постоянно повторяющиеся сны, которые время
от времени продолжал видеть на протяжении всей своей жизни.
Некоторые из них некогда вызывали у меня страх своей упорной и частой
повторяемостью, своим необычным характером; они вынуждали меня искать в них
какой-то сокровенный или аллегорический смысл, предсказание или предостережение.
Мне казалось, что эти сны должны были иметь какой-то особый смысл, какую-то
особую причастность к моей жизни.
Вообще говоря, наивное мышление о снах всегда начинается с той идеи, что сны, в
особенности настойчиво повторяющиеся, должны обладать определённым смыслом,
предсказывать будущее, выявлять скрытые черты характера, выражать физические
качества, склонности, тайные патологические состояния и т.п. Но очень скоро я
убедился, что мои повторяющиеся сны ни в коей мере не связаны ни с какими
чертами или свойствами моей природы, ни с какими событиями моей жизни. Я нашёл
для них ясные и простые объяснения, не оставляющие никаких сомнений в их
подлинной природе.
Приведу несколько такого рода снов вместе с их объяснениями.
Первый и весьма характерный сон, который снился мне очень часто: я видел
какую-то трясину, своеобразное болото, которого впоследствии никак не мог себе
описать. Часто эта трясина, болото или просто глубокая грязь, какую можно было
встретить на дорогах России, а то и прямо на улицах Москвы, вдруг появлялась
передо мной на земле, даже на полу комнаты, вне всякой связи с сюжетом сна. Я
изо всех сил старался избежать этой грязи, не ступить на неё, не коснуться её,
но неизбежно получалось так, что я попадал в неё, и она начинала меня
засасывать, обычно до колен. Чего только я не делал, чтобы выбраться из грязи
или трясины; если порой мне это удавалось, то я сразу же просыпался.
Соблазнительно истолковать этот сон аллегорически - как угрозу или
предостережение. Но когда я стал видеть его в 'состоянии полусна', он объяснился
очень просто: всё содержание сна вызывалось ощущениями, которые возникали, когда
одеяло или простыня стесняли мои ноги, так что невозможно было ни шевельнуть
ими, ни повернуть. Если же мне удавалось повернуться, я выбирался из грязи, - но
тогда неизбежно просыпался, так как совершал резкое движение. Что же касается
самой грязи и её 'особого' характера, то она была связана, как я убедился в
'состоянии полусна', со 'страхом перед болотом', скорее воображаемым, чем
действительным, который владел мною в детстве. Такой страх часто встречается в
России у детей и даже у взрослых; его вызывают рассказы о трясинах, болотах и
'окошках'. Наблюдая свой сон в 'состоянии полусна', я смог установить, откуда
взялось ощущение 'особой' грязи. И оно, и соответствующие зрительные образы были
связаны с рассказами о трясинах и 'окошках', которые, по слухам, обладали
'особыми' свойствами: их узнавали по тому, что они, в отличие от обычного
болота, 'всасывали' в себя всё, что в них попадало; их наполняла, якобы,
какая-то необычная мягкая грязь и т.д. и т.п.
В 'состоянии полусна' последовательность ассоциаций моего сна была вполне
понятной: сначала ощущение стеснённых ног, затем сигналы 'болото', 'трясина',
'окошко', 'особая мягкая грязь'. Наконец страх, желание выбраться - и частое
пробуждение. В этих снах не было абсолютно никакого мистического или
психологического смысла.
Второй сон также пугал меня: мне снилось, что я ослеп. Вокруг меня что-то
происходило; я слышал голоса, звуки, шум, движение, чувствовал, что мне угрожает
какая-то опасность; мне приходилось двигаться с вытянутыми вперёд руками, чтобы
не ушибиться; и всё время я изо всех сил старался увидеть то, что меня окружает.
В 'состоянии полусна' я понял, что совершаемое мной усилие является не столько
старанием что-то увидеть, сколько попытками открыть глаза. Именно это ощущение
вместе с ощущением сомкнутых век, которые я никак не мог разомкнуть, порождало
чувство 'слепоты'. Иногда я просыпался; это происходило в тех случаях, когда мне
действительно удавалось открыть глаза.
Даже первые наблюдения повторяющихся снов доказали мне, что сны гораздо больше
зависят от непосредственных ощущений данного мгновения, чем от каких-то общих
причин. Постепенно я убедился, что почти все повторяющиеся сны были связаны с
особыми ощущениями или состояниями - с ощущениями положения тела в данный
момент. Так, когда мне случалось прижать коленом руку и она немела, мне снилось,
будто меня кусает за руку собака. Когда мне хотелось взять в руки или поднять
что-нибудь, всё падало из рук, потому что они были слабыми, как тряпки, и
отказывались слушаться. Помню, однажды во сне нужно было разбить что-то
молотком, но молоток оказался как бы резиновым: он отскакивал от предмета, по
которому я бил, и мне не удавалось придать своим ударам необходимой силы. Это,
конечно, было просто ощущением расслабления мускулов.
Был ещё один повторяющийся сон, который постоянно вызывал у меня страх. В этом
сне я оказывался паралитиком или калекой - я падал и не мог встать, потому что
ноги мне не повиновались. Этот сон также казался предчувствием того, что должно
было со мной случиться, - пока в 'состоянии полусна' я не убедился, что его
вызывало ощущение неподвижности ног с сопутствующим расслаблением мускулатуры,
которая отказывалась повиноваться двигательным импульсом.
В общем, я понял, что наши движения, а также желание и невозможность совершить
какое-то определённое движение играют в создании снов важнейшую роль.
К этой категории повторяющихся снов принадлежали сны с полётами. Я довольно
часто летал во сне, и эти сны мне очень нравились. В "состоянии полусна' я
понял, что ощущение полёта вызывается слабым головокружением, которое порой
Адамов Григорий
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Никитин Юрий
Суворов Виктор
Чернецов Андрей