Глава тринадцатая
Владимирский уверенно, безо всяких уже приглашений, и хотя в этих
словах - разве в тоне! - вроде не прозвучало ничего для Арсения
обидного, последний почувствовал некоторую скверность и понял, что
оваций, вероятно, не будет, что чтение провалилось. Впрочем, останься
какая надежда, следующая фраза критика пресекла бы ее в корне: если,
конечно, поэт не Тютчев. И не Лермонтов! радостное понеслось с
поэтического дивана-кровати. И не Эредиа, проявил Пэдик
литературоведческую осведомленность, кажется, даже не осознав, чем
отзовется в Арсении кокетливый сей выпад. Хотя мы столкнулись сегодня,
профессионально повысив голос, строго пресек критик доморощенных
конкурентов, несомненно с продукцией белого человека (Арсений
скривился как от внезапной зубной боли: и на том, мол, спасибо!),
следует задать вопрос: стихи ли это или просто рифмованная проза?
Впрочем, на мой взгляд, вопроса сложнее в литературной критике не
существует. Меня, например, до сих пор поражает удивительная слабость,
фальшь многих опусов Цветаевой, Ахматовой, Пастернака. Иной раз
читаешь Бродского, с завидным бесстрашием козырнул критик запрещенной
фамилией, и думаешь: графоман. С другой же стороны, Бродский -
единственный поэт, которого пока дало нам ваше поколение. Вы с какого
года? С сорок пятого, буркнул Арсений. А Бродский, кажется, с сорок
второго, многозначительно утвердил Владимирский и, подняв палец
кверху, выдержал паузу, которую не решился нарушить никто. Вообще,
продолжил, проблема поколения в поэзии - проблема удивительной
важности, и, когда мне попадаются незнакомые стихи, меня в первую
голову интересует, в каком году родился автор. А меня сами стихи!
проворчал Арсений под нос, но критик сделал вид, что не расслышал.
Сравним, например, популяцию поэтов, которые успели уйти на войну:
Самойлов, Левитанский, Окуджава; популяцию тех, кто в войну были
детьми: Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, - и популяцию... Ну, уж
Евтушенко-то положим! обиделся Пэдик, который всю жизнь внутренне
конкурировал с вышеназванным литератором. А что Евтушенко? взвился
Владимирский. Евтушенко, между прочим, самый читаемый поэт последнего
двадцатилетия. И самый переводимый. Его, между прочим, в Америке...
Позору-то! Позору!
расхристанный, запыхавшийся, счастливый, с безумным, горящим взором -
судя по всему этому, Кутяев поделился с ним своею добычею, - Яша
горбатый остановил Арсения, схватил за пуговицу, жарко зашептал в ухо:
ругают? Не слушай, не слушай их! Не обращай внимания! Ты сочиняешь
потрясающие стихи. Я давно слежу за твоей поэзией, так что не
обижайся, что не присутствовал сейчас на чтении. Но - умоляю, умоляю
тебя: никогда не пиши прозу! Заклинаю! отшептал и снова скрылся, спеша
в объятья одной из пэтэушниц или обеих сразу. Арсений, как ни паршиво
было у него на душе, не сумел сдержать улыбку.
он казался и горбат, едва заметно, самую малость, - опубликовал в
одном из толстых журналов повесть LМокрая парусинаv - вещь легкую и
серьезную, полную юмора, намеренного абсурда, а, главное - ощущения
вздоха, которое в те годы носилось в воздухе. Повесть понравилась, ее
читали, о ней говорили - Арсений даже по М-ску это помнил, - но вдруг,
неожиданно, громом средь ясного неба, над Яшею грянула подписанная
какой-то малоизвестной критикессою рецензия в LЛитературкеv. В LМокрой
парусинеv не было, оказывается, ни стиля, ни формы, ни содержания,
зато в избытке присутствовали мелкое зубоскальство, вторичность и
эклектика. И Яша принял слова критикессы на веру.
четыре часа каждое утро, работал над какою-то до поры тайной книгою,
надеясь добиться титаническим трудом и стиля, и формы, и даже
содержания, избавиться, наконец, от мелкого зубоскальства, вторичности
и эклектики, - в результате чего покорить-таки весь мир и заодно (а
скорее - в первую очередь) строгую критикессу, которая неизвестно,
жива ли еще была. Теперь Яша разделял все критикессины взгляды и шел
дальше: в прозе, написанной на русском языке после Чехова, Яша не
находил произведения, достойного причисления к Литературе. Да, как бы
говорил он себе. Я пока говно. Но и все остальные - говны тоже!
внутриредакционными рецензиями на так называемый самотек, которые
поставлял в два толстых журнала, а в том, что журналы рецензент с
подобными установками более чем устраивал. Ища пищу неутолимой своей
ненависти к современным прозаикам, Яша не брезговал даже ЛИТО, и
критические выступления автора LМокрой парусиныv мало чем отличались
друг от друга и от приведенного в одиннадцатой главе.
его в самом скором времени обесценятся совершенно, Яша, - никогда,
даже, кажется, в ранней юности, стихов он не сочинял и ни малейшей в
сем занятии потребности не испытывал, - поэзии существовать разрешал
со снисходительностью на грани страсти: лишь бы поэты не покушались
проникнуть в безраздельно ему с критикессою принадлежащую область
прозы.
Зыков Виталий
Панов Вадим
Ларссон Стиг
Грабб Джеф
Каргалов Вадим