включил свой японский транзистор, чтобы поддерживать -- как он сказал,
предварительно извинившись, -- контакт с событиями. На эту фразу Оливейра
мгновенно отреагировал классическим жестом, каким обычно дают понять, что
забыли нечто ценное в вестибюле (в конце концов, подумал он, администратор
должен принять это как еще одну из форм поддержания контакта с событиями),
и, не обращая внимания на взгляды, которые метали в его сторону Тревелер с
Талитой, вышел из залы через ближайшую дверь, а не через ту, в которую
вошел.
размещалась в нижнем этаже и еще четырех, находящихся над ним, а также во
флигеле, стоявшем в глубине дворика-сада. Лучше всего было бы прогуляться по
дворику-саду, если найти туда дорогу, но такого случая не представилось,
поскольку не успел он пройти и пяти метров, как улыбающийся молодой человек
в легкой рубашке подошел к нему, взял его за руку и, раскачивая рукою, как
ребятишки, повел по коридору, куда выходило немало различных дверей, в том
числе и дверь, судя по всему, грузового лифта. Мысль осмотреть клинику рука
об руку с психом представилась Оливейре чрезвычайно приятной; первым делом
он достал сигареты и предложил своему спутнику, на вид интеллигентному
молодому человеку; тот взял сигарету и довольно свистнул. При ближайшем
рассмотрении оказалось, что молодой человек -- санитар и что Оливейра тоже
не псих, но такие недоразумения в подобных обстоятельствах -- дело обычное.
Случай самый банальный и ничего особенного не сулил; бродя по этажам,
Оливейра с Реморино сделались друзьями, и топография клиники познавалась
изнутри за веселыми рассказами, язвительные ми выпадами по адресу остального
персонала, хотя сами они то и дело настораживались по отношению друг к
другу. Они находились в комнате, где доктор Овехеро держал своих белых мышей
и фотографию Моники Витти, когда вбежал косоглазый парень и сказал Реморино,
что если этот сеньор, который с ним, является сеньором Орасио Оливейра,
то... и т. д. Вздохнув, Оливейра спустился на два этажа и снова вошел в
залу, где свершалась великая покупка; в этот момент чтение документа
волоклось к концу, сопровождаемое климактерическими приливами Куки Феррагуто
и непочтительными звуками Тревелера. Оливейра вспомнил фигуру в розовой
пижаме, которую он заметил у поворота коридора на третьем этаже, -- старик
шел, прижимаясь к стенке, и гладил голубя, как будто бы спавшего у него на
ладони. В этот момент Кука Феррагуто издала что-то вроде мычания.
что...
всегда желала ей помочь. -- При передаче клиники необходимо получить
согласие больных.
поправляя жилет. -- У нас больные особые, и закон Мендеса Дельфино для
данного случая подходит как нельзя больше. За исключением восьми или десяти
больных, чьи семьи уже дали согласие, остальные всю жизнь кочуют из психушки
в психушку, если позволите мне это выражение, и никто за них не отвечает.
Закон Мендеса Дельфино дает администратору полномочия спросить у этих лиц в
период просветления сознания, согласны ли они с тем, что клиника переходит к
новому владельцу. Вот здесь эти статьи отмечены, -- добавил он, показывая на
книгу в красном переплете, где из Пятого раздела торчала закладка. --
Прочтите, и делу конец.
тотчас же.
сейчас начнем вызывать больных и кончим все сегодня же.
периоды просветления сознания.
Вошел Реморино, подмигнул Оливейре и положил на стол длиннющий список.
Придвинул стул к столу, а сам скрестил руки на груди, как персидский палач.
Феррагуто с понимающим видом углубился в список и спросил у администратора,
надо ли расписываться о согласии в самом низу, администратор ответил, что
именно так, сейчас они станут вызывать больных в алфавитном порядке и
попросят их ставить свое согласие синей шариковой ручкой "Бироме". Несмотря
на то что приготовления шли полным ходом, Тревелер высказал опасение: вдруг
кто-нибудь из больных откажется подписать или совершит что-либо неожиданное.
И хотя Кука с Феррагуто не решились открыто поддержать его, к словам этим
отнеслись с большим вниманием.
51
испуганный вид и который, увидев администратора, приветствовал его
причудливым поклоном.
поставьте свою подпись там, где укажет Реморино.
Феррагуто достал носовой платок и легкими прикосновениями промокнул пот со
лба.
расписываться на первой.
-- И пошли, а то кофе с молоком остынет.
жеманной походочкой, которая привела Талиту в восторг. Вторая пижама
оказалась гораздо толще, и, проплыв вокруг стола, владелец пижамы подал руку
администратору, тот пожал руку безо всякого удовольствия и сухо указал его
место в списке.
палату.
вложить "Бироме" в руку Пижамного толстяка, а тот пятился от него.
Никанор.
Овехеро объяснил вам, в чем дело. Вы подписываете и с завтрашнего дня
получаете двойную порцию рисовой каши на молоке.
толстяк.
подписать электрошоком. Дона Антуньеса убили.
опрометью кинулся вон и возвратился с Антуньесом. Пижамный толстяк издал
радостный крик и подошел к Антуньесу пожать ему руку.
-- сказал администратор. -- Давайте, а то уже поздно.
-- Как ни крути, все равно по башке дадут.
администратор вскочил на ноги в ярости. Прячась за спиной Антуньеса, Толстяк
дрожал и крутил рукава пижамы. В дверь коротко постучали, и, прежде чем
Реморино успел открыть, в залу вошла сеньора в розовом кимоно, не говоря ни
слова, направилась прямиком к списку и оглядела его со всех сторон так,
словно это был не список, а жареный поросенок. Выпрямилась, довольная, и
положила ладонь на список.
вы, дон Никанор, не дадите мне соврать.
"Бироме", быстро расписался где попало, никто и глазом не успел моргнуть.
Реморино, годится ли его подпись. Ну ладно. А теперь вы, сеньора Швитт, раз
уж вы тут. Реморино, покажи ей где.
сказала сеньора Швитт. -- Надо открыть двери и окна навстречу духовным
запросам.
толстяк. -- А дон Антуньес хочет пойти во Франко-английский магазин купить
вату и еще что-то. Здесь так темно.
улыбается. Оба знали:, что каждый из них думает: все это дурацкая комедия,
Пижамный толстяк и все остальные -- такие же сумасшедшие, как они сами.
Скверные актеры, они даже и не старались выглядеть сумасшедшими, не
удосужились проштудировать общедоступный учебник психиатрии. Вот, например,
Кука, которая сидела в кресле, сжимая обеими руками сумочку, сама себе
хозяйка, эта самая Кука выглядела куда более ненормальной, чем трое,
которые, поставив свои подписи, теперь принялись требовать что-то, кажется,
смерти какого-то пса, по поводу которого сеньора Швитт пространно
изъяснялась, усиленно жестикулируя. Ничего непредвиденного, все складывалось
самым обыденным образом в неустойчивых и многословных взаимоотношениях, и
гневные реплики администратора не проясняли рисунка без конца повторявшихся
жалоб, требований и заявлений насчет Франко-английского магазина. Итак,