требуется. Спору нет, все эти разговоры по большей части идут от женщин.
Но если бы соображения у вас было не как у мужчины, а побольше, вы бы
знали: если женщина что и говорит, у ней это ничего не значит. Это муж-
чины принимают свои разговоры всерьез. И если кто имеет что-нибудь про-
тив нее и вас, то вовсе не женщины. Ведь всякой женщине понятно, что нет
у ней причин плохо к вам относиться - даже если забыть про ребенка. И не
только к вам - пока что к любому другому мужчине. Не с чего ей. Разве вы
со священником, да и все остальные мужчины, которые про нее знают, не
сделали для нее все, чего она только пожелать могла? С чего бы ей плохо
относиться? Скажите на милость.
Что они там надумали, нынче утром в суде?
чтобы разобраться, там, где нам, женщинам, хватило бы десяти минут в
субботний вечер. Надо же быть таким дураком. Конечно, в Джефферсоне по
нем скучать не будут. Как-нибудь без него проживем. Но надо же быть та-
ким дураком: подумать, будто мужчине от убийства женщины - больше проку,
чем женщине от убийства мужчины... Другого, наверно, теперь отпустят.
сячу долларов - показать, что, мол, зла на тебя не держим. А тогда они
смогут пожениться. Ведь так примерно, нет?
тельства.
сыты вы Джефферсоном, а?
вольный человек вроде вас не нашел себе другого, где тоже можно время
переводить на баловство и огорчения... А чемодан, если надо, можете ос-
тавить здесь, пока не соберетесь.
его расчетам не покончил с обедом. И тогда пошел к шерифу домой. Он не
стал входить. Он ждал у дверей, пока шериф не вышел - толстый человек с
маленькими мудрыми глазками, упрятанными в толстое неподвижное лицо, как
две чешуйки слюды. Они пошли рядышком, в тень, под дерево. Скамейки не
было; на корточки вопреки обыкновению (оба выросли в деревне) они тоже
не сели. Шериф спокойно выслушал человека - спокойного, невысокого чело-
века, который семь лет был для города не особенно интересной за" гадкой
и семь дней - чуть ли не бельмом на глазу.
дать. По-моему - самое время. Вы можете послать с ним помощника. Я ей
сказал, что он вечером придет. А что они там решат - это дело его нее.
Не мое.
ку. - А вы-то что собираетесь делать, Байрон?
Думаю податься в Мемфис. Года два об этом подумываю. Может, уеду. А чего
в этих маленьких городишках?
же семья на вас не висит, тащить за собой некого. Будь я одинокий да лет
на десять помоложе, я бы, наверно, так же сделал. Да и устроился бы,
глядишь, получше. Надо понимать, вы прямо сейчас собираетесь?
Утром уволился с фабрики.
пройти такой конец с двенадцати, а к часу вернуться обратно. Ну, кажет-
ся... - Он замолчал. Он знал, что к вечеру присяжные вынесут Кристмасу
обвинительный приговор, а Брауна - или Берча - отпустят на все четыре
стороны, с условием явиться в будущем месяце на суд в качестве свидете-
ля. Хотя, на худой конец, обойдутся и без него, ибо Кристмас не отпирал-
ся, и шериф предполагал, что он признает себя виновным, чтобы остаться в
живых. "Да и не вредно будет нагнать на сукина сына страху хоть раз в
жизни", - подумал он. И продолжал: - Ну что ж, это можно устроить. Вы
правы, я, конечно, пошлю с ним помощника. Хотя он и не сбежит, пока есть
надежда сорвать часть премии. Притом, что он не знает, кто его там
встретит. Он этого еще не знает.
не.
жем: отправим, и все. А может, сами хотите его проводить?
ником его и наладим. В четыре, годится?
Джефферсоне. Ну, я с вами не прощаюсь. Думаю, в Джефферсоне вас еще уви-
дим. Не встречал я человека, чтобы пожил здесь, а потом уехал навсегда.
Вот разве этот, который в тюрьме. Но он, думаю, отпираться не будет.
Чтобы остаться в живых. Хотя все равно уедет из Джефферсона. Не сладко
сейчас старухе, которая признала в нем внука. Когда я шел домой, старик
ее был в городе, кричал и скандалил, людей обзывал трусами за то, что не
вытащат его из тюрьмы на расправу. - Он начал пофыркивать. - Лучше бы
поостерегся, не то доберется до него Перси Гримм со своим войском. - И
сразу посерьезнел. - А ей несладко. Вообще женщинам. - Он посмотрел на
Байрона сбоку. - Нам тут многим пришлось несладко. А все же возвращай-
тесь-ка скорее. Может быть, в другой раз Джефферсон обойдется с вами по-
ласковее.
как неподалеку останавливается машина, и помощник шерифа с человеком,
известным под фамилией Браун, выходят из нее и направляются к хибарке.
Браун сейчас без наручников, и Байрон видит, как они подходят к двери, и
помощник вталкивает Брауна в дом. Потом дверь за Брауном закрывается, а
помощник садится на ступеньку и достает из кармана кисет. Байрон подни-
мается на ноги. "Теперь можно ехать, - думает он. - Теперь можно". Пря-
тался он в кустах на лужайке, где прежде стоял дом. За кустарником, не-
видимый ни из хибарки, ни с дороги, привязан мул. К вытертому седлу при-
торочен сзади потрепанный желтый чемодан, не кожаный. Байрон садится на
мула и выезжает на дорогу. Он не оглядывается назад.
дорога. "Ну, холм я выдержу, - думает он. - Холм я могу выдержать, чело-
век может". Кругом покой и тишина, обжитое за семь лет. "Похоже, что че-
ловек может выдержать почти все. Выдержать даже то, чего он не сделал.
Выдержать даже мысль, что есть такое, чего он не в силах выдержать. Вы-
держать даже то, что ему впору упасть и заплакать, а он себе этого не
позволяет. Выдержать - не оглянуться, даже когда знает, что оглядывайся,
не оглядывайся, проку все равно не будет".
думает: "Край, а за ним - как будто ничего. Как будто перевалишь через
него и дальше поедешь никуда. Где деревья выглядят и зовутся не де-
ревьями, а чем-то другим, и люди выглядят и зовутся не людьми, а чем-то
другим. А Байрону Банчу, ему там тоже не надо быть или не быть Байроном
Банчем. Байрон Банч со своим мулом не будут ничем, когда понесутся вниз,
а потом раскалятся, как преподобный Хайтауэр говорил про камни, что но-
сятся в пространстве, и, раскалясь от быстроты, сгорают, и даже пепел
ихний не долетает до земли".
как деревья, страшная и утомительная даль, сквозь которую, гонимый
кровью, он должен влачиться во веки веков от одного неизбежного горизон-
та земли до другого. Исподволь вырастают они, не грозно, не зловеще.
То-то и оно. Им нет до него дела. "Не знают и знать не хотят, - думает
он. - Как будто говорят: Ну хорошо. Ты говоришь, страдаешь. Хорошо. Но,
во-первых, почему тебе верить на слово? А во-вторых, ты только говоришь,
что ты Байрон Банч. И в-третьих, ты просто тот, кто называет себя Байро-
ном Банчем сегодня, сейчас, сию минуту... Раз так, - думает он, - чего
ради я лишу себя удовольствия оглянуться и не выдержать этого?" Он оста-
навливает мула и поворачивается в седле.
вышине. Мелкой чашей, простершись до другой гряды холмов, где раскинулся
Джефферсон, лежат под ним некогда обширные владения того, что семьдесят
лет назад называлось плантаторским домом. Но теперь плантация раздробле-
на бестолочью негритянских лачуг, лоскутами огородов и пустырями,
изъязвленными эрозией и заросшими дубняком, лавром, хурмой и шиповником.
А точно посередке все еще стоит дубовая роща, как стояла, когда строили
дом, только дома теперь там нет. Отсюда не видно даже шрамов пожарища; и
ни за что бы не угадать, где был дом, если бы не дубы, да не развали-
на-конюшня, да не хибарка позади, к которой устремлен его взгляд. Четко,
покойно стоит она под послеполуденным солнцем, похожая на игрушку; как
игрушечный, сидит на приступке помощник шерифа. Байрон смотрит, и вдруг,
как по волшебству, из-за хибарки появляется мужчина, уже бегущий, выбе-
гающий из задней части хибарки - а помощник шерифа, ни о чем не подозре-
вая, спокойно сидит перед дверью. Первое мгновение Байрон тоже сидит не-
подвижно, полуобернувшись в седле, и смотрит, как крохотная фигурка уле-
петывает по голому склону за хибаркой, к лесу:
вместе с тем кроток; как мякину, сор или сухие листья, срывает и уносит
Афанасьев Роман
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Махров Алексей
Круз Андрей
Суворов Виктор