Чтение 63–й страницы книги ~Следователь по особо важным делам~

Крылатого. Не знаю, у кого из нас первого возникла мысль о письме. Якобы
он довел Аню до того, что она решила покончить с собой. А я будто бы в
последний момент спас ее...

И показать это письмо Ильину...

- Так все-таки у кого возникла идея у вас или у Лии? - уточнил я.

- Какое это имеет значение?

- Имеет, Валерий Георгиевич.

- Может быть, у меня... Не помню точно... Ну, написали... Я сказал Ане,
что если Николай сам не уедет, то пойду к Мурзину с этим письмом. Вот
тогда бы Ильин тут же вылетел из совхоза... - Залесский вздохнул. - Вот
зачем письмо... Ужасное совпадение...

- Вы показали письмо Ильину?

- Нет, не успел.

- Л когда оно было написано?

- Точно не помню. За неделю, кажется, до того. как она... - Залесский
судорожно вздохнул.

- Хорошо, Валерий Георгиевич... Вы что, не были уверены в своей жене?

- Кто может быть уверен в женщине до конца? Тем более ухаживания Ильина
в Вышегодске...

- А может быть, у вас разыгралось воображение? Почему вы не допускали,
что Ильин действительно считал, что Ане надо работать по своей
специальности? Заботился... Не потому ли вы уговорили Аню не вставать на
комсомольский учет?

- Она сама... - выдавил он из себя. Но я видел - лжет. А Валерий
продолжал: - Ильин заботился! Как бы не так! Верьте ему больше! Он и под
меня копал...

- Каким образом?

- Когда я поступал на должность заведующего клубом, то совершенно не
представлял себе, что это такое...

Как на каждом месте, оказывается, свои порядки и традиции. Чтобы
получить хороших артистов, надо подмазать кое-кому. Выбить шлягерный
фильм, какой-нибудь детектив или заграничную ленту про любовь-тоже надо
поставить бутылку коньяка. Аппаратура для кинокружка - опять, как
говорится, давай на лапу... Пробовал по закону, ничего не получилось.
Кругом ведь жулики. В итоге план горит, зритель не идет, Мурзин костерит
на собраниях... Ципов меня надоумил, как надо действовать. А деньги откуда?

Зарплата мизерная. Ципов опять подкинул идею: продавать
незарегистрированные в райфо билеты... Вот так и сдвинул дело с мертвой
точки...

- Вы продавали билеты на киносеансы, а деньги брали себе?

- Что вы! - испуганно воскликнул Залесский. - Я же объяснял для чего...
Ну, Ильин узнал об этом. И выложил Ане, Грозился меня разоблачить... Вот
так одно к одному и получилось.

- Вы хотите сказать, что боялись разоблачения со стороны Ильина?

- Он мог устроить мне большую неприятность.

- Ладно, давайте вернемся к письму, - сказал я. - Вы знали, как оно
появилось. Почему не рассказали следователю?

- Я испугался.

- Чего?

- Что следователь подумает, будто я склонил ее к самоубийству... Между
прочим, то, что вы читали, это второй вариант. Первый написала сама Аня.
Получилось нескладно, невразумительно, хотя, как я потом анализировал,
искренне. Я до сих пор не знаю, было у нее с Ильиным чтонибудь серьезное
или нет. Ход, задуманный нами против него, возможно, подсознательно, был
продиктован действительным чувством ее вины. Скажу откровеннее: после ее
смерти я считал, что она была беременна не от меня, а от него... Вы читали
"Аварию" Дюренматта?

- Да. И видел фильм по телевизору.

- Вспомните, там тоже началось с игры. А чем кончилось? Человек
повесился. Кстати, в фильме другой конец, не знаю, зачем только... И вот я
прихожу от Коломойцева утром... Аня... Письмо... Поверил бы мне
следователь?

Тут уж надо было думать о Сергее. О нем я и вспомнил в первую очередь.
Представьте мое положение. Я ведь знаю Уголовный кодекс.

Залесский вынул чистый, выглаженный и сложенный квадратиком носовой
платок, вытер лоб и дрожащие руки.

- Прочтите, пожалуйста, протокол и распишитесь, - сказал я.

Залесский читал протокол внимательно, держа в руке красивую иностранную
авторучку.

Правду он сказал или солгал? Версия его выглядела вполне правдоподобно.
Сочинить ее экспромтом... Впрочем, у него для этого было достаточно много
времени. Выросший в семье известного адвоката, человек, по всему,
любознательный, Залесский мог догадаться, что визит Ищенко, новое
расследование - вс" это неспроста.

- Но ведь я сам рассказал вам о письме! - оторвался Залесский от
протокола.

- После предъявления вам заключения экспертизы, - сказал я.

Залесский вяло пожал плечами: мол, если вы настаиваете, мелочиться не
буду.

Он расписался где полагается, вернул протокол, вопросительно посмотрел
на меня. Я намеренно медлил. Залесский не выдержал, спросил:

- Я могу идти?

- Нет. Мы закончили с одним вопросом. Перейдем к другому.

Он молча кивнул. Снова полез за платком в левый карман джинсов, забыв,
что от волнения положил его в правый.

- Вот еще одно заключение. Ознакомьтесь.

Я дал ему заключение Яшина, судмедэксперта, проводившего эксгумацию
трупа Залесской.

Говорят-опрокинутое лицо. Вот такое было сейчас у Залесского. Это - как
смотреть на жуткое зрелище, не в силах оторваться от него, но и не в силах
больше видеть...

Он страдал. Но от чего? Если убил он-воспоминание о содеянном? А если
не он - ведь это его жена...

Кончив читать, Залесский глухо произнес:

- Это ужасно! Стае писал мне, что ходят слухи... Но я не мог поверить в
это!

Красивый лоб его побелел, как-то сразу обозначились глазницы, зрачки
неестественно расширились. Мне показалось, что он близок к обмороку.

- Я всю ночь был у Коломойцева... Стае подтвердит, тетя Дуня...
Матюшина... Товарищ следователь, чесчное слово, я не отлучался ни на
минуту. Утром я пришел домой, она уже была неживая, - заговорил он
лихорадочно. И мне врезалось в сознание слово "неживая". Он, видимо,
боялся сказать "мертвая". - Клянусь сыном, - продолжал Залесский
истерично, - я не убивал. До сих пор, вот до этой минуты, был уверен, что
она покончила с собой... Думал, все это сплетни...

Я испугался за него. Мне вдруг показалось, что Залесский сейчас сползет
со стула, распластается на полу, потому что он стал говорить все тише,
тише, его голос перешел в бормотание, сквозь которое я различал лишь
отдельные слова: "...за что... бедная Аня... злой рок..."

- Валерий Георгиевич, - сказал я твердо, - выпейте воды.

Он машинально взял стакан и, когда пил, залил водой свитер и джинсы.
Да, натура не из сильных. В довершение всего он, неловко, ставя стакан на
место, уронил его, и тот разбился. Залесский бросился собирать осколки. Я
тоже принялся помогать ему, отобрал (именно отобрал, а не взял) остатки
стакана и кинул в корзину для бумаг.

- Простите, ради бога, - сказал Залесский. - Прямо как обухом по
голове... Аня до сих пор часто снится мне...

Такая красивая, теплая... Вам, конечно, этого не понять.

Он притих, отрешенно глядя в окно.

Меня кольнуло слово "теплая". Очень понятное, человеческое слово. И мне
вспомнилось, что он приезжал в Крылатое поставить памятник. Может быть,
внутренний его мир, который я представляю себе, мало чем похож на
настоящий? Кто-то сказал, что человек может быть и великим и ничтожным...

Жалость сдавила мне грудь. И тут же возникла досада на самого себя:
расслабился.

- Продолжим, - сказал я. Залесскии печально кивнул. - Как вы думаете,
кто мог убить вашу жену?

- Не знаю... Не могу себе даже представить кто...

- Когда вы написали письмо, куда вы его дели?

- Кажется, в тумбочке валялось... Знаете, решиться на такой шантаж...

- Кто-нибудь помимо вас с Аней знал о существовании письма?

- Нет, - подумав, ответил Залесскии.

- Коломойцеву не говорили о нем?

- Нет.

- А Ципову?

- Ни в коем случае... Может, Аня кому-нибудь сказала? Теперь не
узнаешь...

- Когда вы зашли утром девятого июля домой, где лежало письмо?