- Да, мама, все кончилось, - сказал Григорий, - холодильник пуст,
собак даже кормить нечем. - Ну ладно тебе, Гриша, - перебил, не дав ему
договорить, брат. - Есть еще немного, мама, на пару дней хватит. А там как
раз и юбилей. Так что будем жрать мясо с черной шкуркой. Женщина хмыкнула:
- Ладно, ведите его в оранжерею.
- Может, пусть немного воздухом подышит?
- Я уже сказала, - привычным властным тоном произнесла Наталья
Евдокимовна, - значит, веди.
- А ну, пошли, басурман, пошевеливайся! Стоишь как вкопанный, словно
на выставке или в парке культуры. Давай пошевеливайся! Слышал, что мама
сказала?
Эфиоп не мог взять в толк, о чем эти трое упырей разговаривали.
"Наверное, они что-то напутали, шутят так. Если бы хотели сожрать, то
уже наверняка убили бы."
Мысль о том, что, если человека хотят съесть, его надо убить заранее,
успокоила эфиопа, разуверила в том, что его кто-то хочет съесть. Каким уже
конченым не был Абеба, но и он не мог себе представить, что в самом конце
двадцатого столетия в России, в каких-то ста с небольшим километрах от
Москвы, кто-то будет есть человечье мясо.
- Я не понял, - гремя цепью, спросил Абеба, - кого вы собираетесь
съесть, какого Пушкина?
- Тебя, басурман, тебя. Иди, иди быстрее, еще время не пришло.
"Глупость какая-то, херня, в общем", - глядя себе под ноги и тут же
споткнувшись, произнес Абеба.
Он дернулся, собаки бросились на него, но Григорий крикнул:
- Назад! Назад, Граф! Назад, Барон!
И псы замерли как изваяния, лишь языки шевелились да глаза
поблескивали и вращались.
Наталья Евдокимовна направилась в дом, где, к ее удивлению, все сияло
идеальной чистотой. Братья навели порядок, ни пылинки, ни соринки. Но
Наталья Евдокимовна нашла к чему придраться. Она потерла указательным
пальцем по краю буфета, увидела на пальце едва заметную серую пыль.
- Почему буфет не вытер?
- Мама, это Григорий, - сказал Илья. Григорий вскоре вернулся, и мать
заставила его вначале влажной тряпочкой, а затем сухой чисто-начисто
вытереть буфет. Григорий быстро с этим делом справился.
- Мама, мы и обед приготовили.
- Не хочу есть, аппетита нет. К нам никто не наведывался?
- Нет, никто. Почтальон заходил, принес журнал "Цветоводство ".
- Ага, это хорошо, я почитаю. Как там цветы? - она из дома
направилась в оранжерею, оглядывая дом придирчиво и внимательно.
В оранжерее тоже царил порядок. Наталья Евдокимовна потрогала землю,
нежно прикоснулась к колючим стеблям роз, осмотрела бутоны, нет ли какой
дряни или насекомых, портящих цветы. Розы дышали чистотой и источали
сладчайший аромат. Этот запах Наталья Евдокимовна любила, он казался ей
родным, домашним. Для каждого человека существует запах, который связывает
его с домом, с родным очагом и родным кровом. Таким запахом для Натальи
Евдокимовны Вырезубовой являлся аромат цветов, не каких-нибудь
абстрактных, а конкретных - роз. С этим запахом у женщины, да и у всей
семьи Вырезубовых было связано очень много, как страшного, так и
прекрасного.
После оранжереи Наталья Евдокимовна отправилась в дом и принялась
обрабатывать рану на руке. Рана начинала гноиться, и рука болела, хотя
женщина к боли " относилась стоически и старалась ее не замечать. Но она
понимала, для того чтобы исполнять домашнюю работу, руки и ноги должны
быть целы.
Она приготовила отвар, в котором промыла, предварительно вскрыв, раны
на ладони. А затем из своего шкафа, где хранилось самое дорогое, принесла
скляночку в черном бархатном мешочке. Она вытащила банку, погладила ее,
словно баночка была живым существом, прошептала какие-то слова, и палочкой
от мороженого принялась намазывать темно-бурой, по консистенции похожей на
деготь, мазью свою рану. Затем плотно перевязала и, помогая зубами,
перетянула крепкий узелок на повязке.
- Ну вот, теперь порядок, - пошевелив пальцами, произнесла Наталья
Евдокимовна. - Это ценная мазь, от нее все пройдет, и заражения не будет.
Этой мазью пользовались мои предки, и, если покусает дикий зверь - лиса
или енот, или подерет медведь, или доведется вступить в схватку с бешеным
волком или псом, эта мазь - первое дело. Она от всего, от всех кожных
недугов.
Секрет этой черной, страшно вонючей мази передавался в семье
Вырезубовых по наследству, и Наталья Евдокимовна знала, что она передаст
секрет мази старшей невестке, вернее, той невестке, которая будет первая в
их доме. Мужчинам секрет мази никто не рассказывал.
***
Если бы Сергей Дорогин был другим человеком, то он поступил бы
наверняка так, как и большинство людей. Он взял бы карточку следователя
Сергеева с его телефонами, неторопливо бы снял трубку. Возможно, при этом
он бы мирно курил сигарету, а затем, немного помедлив, набрал номер и
рассказал о своих подозрениях, поделился бы версией, которая у него
созрела, со следователем. И пусть теперь голова болит у сотрудников
правоохранительных органов, пусть теперь они занимаются бандитами, которые
наверняка убили заведующего лабораторией и Риту Кижеватову.
Но все это хорошо для обыкновенного человека, для того, кто боится
жизни, кто боится рисковать, кто не уверен в своих силах. Сергею же
Дорогину даже в голову не могла прийти мысль позвонить в милицию, он все
привык делать сам.
Вот и сейчас он расхаживал по дому с большой чашкой кофе в руках.
Пришел Пантелеич, взялся убирать двор. Сергей иногда выходил на крыльцо,
перебрасывался с Пантелеичем парой-тройкой незначащих фраз,
преимущественно о погоде и о ценах, на которые старик жаловался чуть ли не
каждый день.
Сергей напряженно думал, как ему добраться до семейства Вырезубовых,
как проникнуть в дом. Самые же хорошие мысли, как правило, приходят
простым способом.
В ворота дома доктора Рычагова, земля ему пухом, громко и нагло
постучали. Пантелеич с граблями в руках, еще не доходя до них, спросил:
- Кого это там несет?
- Служба энергонадзора! - услышал он немного охрипший, пропитый голос.
Пантелеич открыл ворота. Его взору предстал мужчина лет тридцати пяти
с испитым лицом, с застывшими слезинками в уголках глаз. Мужчина
недовольно морщился, свою тяжелую сумку он поставил на землю.
- Почему за свет не платите? - вытащив из кармана серой холщовой
куртки, грязной донельзя, переложенную в несколько раз ученическую
тетрадь, пробурчал электрик.
- Как это не платим? Я оплатил.
- Когда вы оплатили? Почему у меня ничего не отмечено?
Мужчина листал страничку за страничкой. Потом плюнул себе под ноги,
растер вязкий плевок подошвой ботинка.
- Ну платите, так платите, дела ваши. Кто хозяин дома?
- Хозяйка на работе, - сказал Пантелеич, - она в больнице в Клину
работает, в хирургии.
- Мне по хрен, в хирургии или в зубном кабинете. Где ваши счетчики, -
мужчина поднял сумку, там загремел металл и звякнуло стекло.
Пантелеич улыбнулся.
- Что лыбишься, старик?
- Сумка у тебя, сынок, приметная.
- Сумка как сумка, все свое ношу с собой. Тут у меня пиво. Добрые
люди умереть не дали, а то после вчерашнего голова чугунная, руки дрожат,
штепсель в розетку вставить не мог.
- Это понятно, - с пониманием произнес Пантелеич. - Оно бывает не
только у тебя, и у меня так случается. Что тебе надо?
- Давай, старик, показания счетчика запишу и скажу, сколько платить.
Только обязательно заплати, а то меня потом клясть будете, скажете, что я
заложил.
Сергей Дорогин тоже вышел на крыльцо. Он смотрел на электрика,
который страдал похмельным синдромом, и иногда по губам Муму пробегала
улыбка.
Электрик зашел в дом, даже не вытирая ног, такие уж они люди,
электрики. Они везде чувствуют себя хозяевами, им все двери открыты.
Попробуй не открой такому! Еще возьмет да и отключит электричество, и
тогда все, пиши пропало.
Электрик посмотрел на счетчики, оглядел дом.
- Богато живете, - промычал он.
- Может, выпить хочешь, мужик? - сказал Дорогин, понимая в душе
страдания электрика.
- Выпить - оно, конечно, можно, да у меня ничего нет, утром магазин в
деревне еще не открылся.
- Давай налью.
Сергей взял из холодильника бутылку водки, наполнил стакан до
половины. Сделал бутерброд, при виде которого у нормального человека
началось бы слюноотделение, причем обильное. А электрик поморщился, словно
бы ему подсовывали отраву, желая извести со свету.
Он сел к столу, дрожащей рукой взял стакан.
- Пантелеич, - позвал Дорогин. Старик появился мгновенно, как джин из
бутылки, понимая, что именно хочет предложить Дорогин.
- Может, составишь человеку компанию?
- А чего ж не составить, я завсегда, - сказал Пантелеич, переминаясь
у стола.