лосьоны, дезодоранты, мужские кремы. Не долго думая, он остановился на
электрической бритве фирмы "Браун" и быстро, но тщательно проутюжил свое
лицо, протер салфеткой с лосьоном после бритья кожу и обильно побрызгался
английским одеколоном "Ван мэн онли", запах которого ему понравился больше
всего. Взглянув еще раз в зеркало, он удовлетворенно крякнул и только
после этого вышел к остальным.
постарался перевести разговор на другую тему: - Когда будем в Вашингтоне?
взглянув на часы.
такой же, каким они пытались доехать до аэропорта в Нью-Йорке, и через
пару минут они уже входили в вертолет американских ВВС.
расположились на мягких диванах и креслах.
Конгресса США, и разделяет их живописнейший парк. Кстати, в этом парке, на
черной стене лабрадорского мрамора, высечена двадцать одна тысяча имен
погибших во вьетнамской войне американских военных! - с гордостью
проговорил полковник.
ней имена более чем сорока миллионов наших воинов за все эти годы! - с
горечью заметил Савелий и полностью ушел в себя, окунувшись в совсем еще
недавнее прошлое...
пытаясь его забыть... И казалось, ему это удалось, но на самом деле, из
более чем полутора тысяч страшных военных дней Афганистана за один Савелию
было и, вероятно, будет стыдно до конца дней своих! Стыдно за самого себя!
чужом вертолете американских военно-воздушных сил. Воспоминания обрели
такую полноту и ясность, словно 'это произошло только вчера...
относительное затишье и лишь изредка, раз в час, а то и в два, рассыпалась
горохом вражеская или наша автоматная очередь, далеким эхом пробегая по
горным ущельям. Солдаты изнывали не только от скуки, но и от жары, мечтая
хоть о какой-нибудь прохладе и всякий раз с ужасом думая о необходимости
идти под палящим солнцем в столовую или сортир. На днях Савелий получил
звание сержанта и потому перебрался в небольшую, но отдельную комнатушку
своего предшественника, отбывшего домой по ранению.
напевал что-то себе под нос, перебирая струны замызганной гитары бывшего
обитателя каморки, когда дверь вдруг резко распахнулась:
пухлый ефрейтор.
переделку: граната разорвалась совсем рядом, чудом не оставив на майоре ни
единой царапины, но его страшно контузило. Он провалялся без памяти минут
сорок и совсем пришел в себя лишь в медсанбате. Через трое суток его
выписали, но слух до конца пока не восстановился, и приходилось кричать,
чтобы он услышал.
четко и громко доложил Савелий.
воспаленные глаза говорили о бесконечных бессонных ночах. На вид ему было
едва ли не за сорок, а на самом деле тридцать четыре года. Всегда
подтянутый, уравновешенный, он с первой же встречи вызывал симпатию. Но
сейчас не успел Савелий войти, как сразу же почувствовал стойкий запах
алкоголя.
услышал его, повторил громче: - Не откажусь, товарищ майор!
громко позвал он, но никто не отозвался. - Тимофей! - На этот раз майор
крикнул во всю глотку.
комнаты.
Швейка.
губами:
вроде бы говорил зло, однако глаза по-доброму улыбались. И ефрейтор мог
совершенно не беспокоиться: майор никогда с ним не расстанется.
эмалированные кружки с круто заваренным чаем, стеклянную банку с
сахаром-рафинадом и початую пачку сливочных сухарей.
дверь.
взял сухарик и окунул в чай, потом медленно поднял глаза на комбата. -
Послушай, Батя, товарищ майор, что случилось-то? Говорите уж сразу!
Обязательно должно чтонибудь случиться? - недовольно бросил майор.
показалось, что вас что-то беспокоит! Или я ошибаюсь, Захар
Константинович?
симпатию. Майор стал тем самым человеком, который очень своевременно
поддержал его в первом бою. Этот бой был внезапным, яростным и
быстротечным, Савелию же он показался бесконечным. Подробностей того, как
они оказались вдвоем с майором, Савелий не запомнил, но если бы не
своевременная помощь, то им пришлось бы весьма нелегко против шестерых
душманов, судя по всему, намеревавшихся взять их в плен. Когда бой
закончился, Гордеев неожиданно спросил:
понапрасну башку не будешь под пули подставлять!
скрывали своей взаимной симпатии.
в батальоне человек, с которым я могу поговорить откровенно. - Он подошел
к двери, закрыл ее на крючок, потом вытащил из сейфа бутылку водки, два
стакана, плеснул по половине: - Давай выпьем молча!
водку, после чего наткнулся на вопросительный взгляд собеседника.
Гордеев. - Может получиться так, что ты будешь последним человеком, с
которым я разговариваю в этой жизни...
Савелий.
я закончил спецшколу КГБ имени Дзержинского, но сразу же после окончания
имел неосторожность поцапаться с одним высокопоставленным чиновником
аппарата госбезопасности и, как пробка, вылетел из органов. - Майор тяжело
вздохнул. - Та сволочь, с которой я столкнулся, хотела большего, чем
просто выгнать меня из органов: слишком много я узнал об этой гниде. - Он
зло сплюнул. - Мне удалось, не без помощи друзей, попасть в спецназ, а
потом те же друзья сообщили мне, что генерал Галин, - он поднял глаза на
Савелия, - да-да, именно генерал КГБ Галин объявил на меня охоту! И мне
посоветовали отправиться в Афганистан, как говорится, от греха подальше...
Как видишь, я здесь. А потом началась перестройка, развал Органов,
реконструкция, пертурбация и еще черт знает что, и я начал подумывать, что
Галин забыл обо мне, но... - Майор поморщился, плеснул водки Савелию,
себе, тут же выпил и даже глазом не моргнул. Закусывать не стал, а
продолжил свое повествование: - В спецшколе на нашем курсе учился когда-то
некий Роман Иванов. Ничего так парень, талантливый. Однако вскоре его
куда-то перевели, и я случайно встретился с ним уже перед самым выпуском.
Он, будучи в приличном подпитии, предложил отметить нашу встречу в
ресторане... - Майор Гордеев потянулся за сигаретой, прикурил и глубоко
затянулся.
сильно мучает и ему просто некому излить свою душу, но в глазах его было
что-то странное, даже безумное. Это потом, когда случилось самое страшное,