ночью девяносто шестого года в красной ментовской зоне, выглядело несколько
необычно.
Сашкино "Мальборо" и перешли на "Приму". Зверев слушал, фиксируя фамилии,
даты, завязывая в памяти узелки. Иногда у него возникали сомнения: а не
разыгрывает ли его журналист... А? Вот сейчас он улыбнется и скажет: ну как
тебе новогодняя сказка, опер?.. И засмеется. И добавит: наливай по глотку.
Ты чего, всерьез мой роман принял? Ну ты, брат, даешь!
изначально. Заключенный тянется к любому развлечению. Даже не очень
высокого пошиба.
шестьсот человек. И во время этох клубных "посиделок" заполнялся
полностью... пустовали только два передних ряда справа от центрального
прохода. Они предназначались для опущенных. Сами-то опущенные на клубные
собрания не ходили, но бронь на два ряда впереди справа держалась железно.
Как бы плотно не был набит зал - они пустовали. Заключенные и персонал зоны
стояли вдоль стен, на "забронированные" места не садились. Традиция...
Ментовская зона, красная, а традиция держится, пустуют тридцать мест в
передних рядах. И никто никогда на них не сядет! Нельзя. Позорно.
говорил о привычных производственных проблемах. О выполнении плана, о
проценте брака в механическом участке, о необходимости повышения
технологической дисциплины. Эти слова повторялись из месяца в месяц с
незначительными вариациями. Зал скучал... Стараясь не скрипеть половицами,
по центральному проходу шел прапорщик Пивоваров. Из новеньких, на
"тринадцатой" всего пару недель назад появился... Он вертел головой,
высматривал свободные места. И - нашел! Во - целых два полуряда пустуют!
залу пронесся вздох. Прапорщик устремил взгляд на сцену, где сидел хозяин в
окружении замов.
продолжал говорить, он еще жил в ином мире - в мире процентов, труб,
котлов, текущей крыши в мебельном цехе...
Иван Данилович и... увидел прапорщика Пивоварова во втором ряду. Полковник
смотрел на прапорщика. Прапорщик на полковника. Их разделяло всего
несколько метров. Жаров смотрел пристально, с прищуром. Пивоваров
выпрямился. Потом поправил узелок галстука. По залу прокатился легкий гул.
Зам по воспитательной работе отвел глаза. По залу катился гул, кто-то даже
хохотнул.
хохотнул.
собрание... что за смех?
вертухаев... при его приближении все замолчали. Неуютно стало Коле
Пивоварову, смотрели на него внимательные глаза. Ехидно, озорно,
пристально... ну, чего уставились? Вылупились, понимаешь...
знакомая подарила... Достал Коля сигареты. Угощайтесь, мол, ребята,
говорит.
сторону. А кто-то напоследок еще покачал головой и повторил: "Да... с виду
и не скажешь. Вот, мол, как бывает-то..."
разговаривали, и выпивали вместе. Но при случае могли все-таки
подковырнуть. И вертухаи, и зэки.
номер "Плейбоя" у одного зэка.
запрещается.
онанизмом грешишь. Так?
хвост баловаться.
тумбочку, махнул рукой... Но больше на пустые ряды впереди справа не
садился.
было - завхоз 16-го умел ладить со всеми. Свои отношения с начальством он
строил на голом корыстном расчете. Лагерный кум, например, был заядлым
киноманом, и Сашка регулярно снабжал его видеоновинками. Кассеты ему
присылали из Питера. Один из замов начальника был тщеславен, считал себя
самым крутым специалистом-хозяйственником. К нему Сашка ходил за
консультациями по хозяйственным вопросам: покраске забора, замене унитаза,
забиванию гвоздя. Эти глобальные вопросы замнач мог обсуждать подолгу и
всерьез... Зверев был единственным человеком в "тринадцатой" зоне,
проявляющим "искренний" интерес к этой животрепещущей теме. Замнач ставил
его в пример остальным.
выслушивал и помогал.
держаться с достоинством, не допуская какого-либо панибратства, был ровен и
выдержан. А при случае мог "показать характер". В общем, Александр Зверев в
"тринадцатой" был в большом авторитете. Когда однажды Сашка подрался (и
очень жестко) с двумя бывшими омоновцами из Подмосковья, начальник колонии
сказал: "Ну уж если Зверева достали! Уродов - в карцер, Звереву сделать
внушение... а то распустились, понимаешь".
зоне. У него стенгазета, наглядная агитация, настольные игры, спортивные
состязания [Было время, когда всякое занятие спортом для зэка было под
запретом, расценивалось как возможная попытка к побегу], у него наименьшее
число нарушений режима и самые высокие производственные показатели...
Зверев рвался на волю, на УДО. По лагерному выражению, он был "краснее
пожарной машины".
зоне: импортные обои, нормальная мебель, телевизор, магнитофон, полки с
книгами и кассетами, торшер. Не было только окна. Но это мы уже, как
говорится, проходили. Зверев взял лист ватмана и... правильно! Луг и
коровы. Привилегия завхоза... Сашка лежал на диване, обдумывая рассказ
Обнорского. А рассказал ему Андрей, что...
уволился из Вооруженных Сил СССР. До увольнения успел послужить в Южном
Йемене и Ливии. Принимал участие в боевых операциях, был ранен, награжден
йеменской медалью и ливийским орденом. (Зверев подумал, что именно тогда,
когда Андрей увольнялся из армии, у него начался роман с Настей). Об этом
периоде своей жизни Обнорский рассказал бегло и неохотно... Видимо, что-то
его тяготило. На гражданке капитан запаса стал работать в газете. В
ленинградскую городскую молодежку он посылал свои очерки еще из Ливии. В
газету его могли бы запросто и не взять - время было такое, что всюду
выявляли "агентов КГБ", а Андрей многим представлялся именно
"комитетским"... офицер, служил за границей, владеет языками... Но взяли
почему-то. В газете Обнорский стал специализироваться на криминальной
тематике. Возможно, именно это определило его дальнейшую жизнь. Специфика
работы постоянно сводила его и с бандитами, и с ментами... Если бы ты
пораньше начал свою журналистскую карьеру, подумал Сашка, запросто могли бы
встретиться на воле... Или если бы я позже подсел.
взахлеб. Обрастал связями, накапливал материал, систематизировал его. Даже
подумывал о том, что когда-нибудь напишет книгу о криминальной жизни
Питера. Жилось ему тогда "в кайф", как он сам выразился. Семьей не
обременен, материально независим, работа по сердцу... масса друзей и
подружек, интересные встречи с нестандартными людьми. Нестандартные же
ситуации... все в кайф. В сентябре девяносто второго (для Зверева это был
памятный сентябрь - суд) Андрей Обнорский впервые активно вмешался в темную
криминальную историю. Со слов Андрея выходило, что разруливал там крутой
питерский пахан по прозвищу Антибиотик. Зверев сам никогда не пересекался с