Чтение 63–й страницы книги ~Бриллианты для диктатуры пролетариата~

Он спрыгнул на землю. Раздался второй выстрел. Шелехес охнул и
выронил маузер: рука была перебита в локте.

И тогда из-за деревьев вышли Тарыкин, Ульян и еще пятеро.

- Здорово, комиссары! - сказал Тарыкин. - Больно рученьку, кучерявый?

"Пароход по морю ходит, сверху лебеди летят", - вдруг до боли ясно
услышал Осип. Он сказал:

- Здесь только один комиссар. Старик беспартийный.

- А чего ж он с тобой катается? - удивился Тарыкин и подтолкнул
Шелехеса стволом винтовки. - Пошли в тайгу.

- Прощай, Александрович, - сказал Шелехес.

Тарыкин спросил Владимирова:

- Вы кто? Комиссаров мы вешаем, попутчиков расстреливаем, обманутых
освобождаем.

- Обманутый он, обманутый, - простонал Шелехес, потому что кровь из
локтя хлестала безостановочно.

- Я никем не обманут, - сказал Владимиров шепотом. Откашлявшись, он
повторил: - Я никем не обманут, граждане.

- Если обманутый - пусть уходит, - сказал Ульян, - у него лицо наше,
с добротой... Хорошее у него лицо.

- Повторяю: я никем не обманут! - сказал Владимиров.

Тарыкин, легко развернувшись, ударил Осипа прикладом по лицу, и тот
упал.

- Ну, бандит, - прохрипел Шелехес, - ну, паскуда, революционный народ
тебя настигнет! А вы, дурни, чего с этой белой костью идете? Он же
помещик! Вяжите его, гада!

Тарыкин засмеялся:

- Пропагандист-агитатор? Тогда вешать не будем. Как Джордано Бруно -
на костер. Пусть отречется. Как, дедушка, интересно будет посмотреть, а?!

Владимиров не ждал того, что он сделает, - это получилось неожиданно
для него самого, - он плюнул в лицо Тарыкину.

- Вы - скот! - крикнул он. - Скот!

Тарыкин, подпрыгнув, ударил ногами Владимирова в живот. Старик
обвалился молча, кулем, а Тарыкин мягко упал на бок, на здоровую руку.
Полежал на земле с закрытыми глазами, потом вытер лицо об мягкий пахучий
мох и сказал:

- Ну их к черту, спектакль разыгрывать. Давайте, мужики, кончать с
этим.

"Арест М. М. Исаева считать незаконным, а посему предписывается

освободить его из-под стражи.

Неуманн".

"Утверждаю: Эйнбунд".

"Министерство иностранных дел свидетельствует свое уважение

посольству Германии в Эстонии и при этом просит полномочного посла

принять меры к пресечению деятельности О. Нолмара, несовместимую со

званием дипломата. В случае, если О. Нолмар не прекратит свою

деятельность, недопустимую в суверенной державе, министерство

иностранных дел будет считать О. Нолмара персоной нон грата и

потребует его высылки".

"Поручить А. Ф. Шварцвассеру расследование незаконной

деятельности сотрудников секретной полиции Ф. Таммана, В. Граубе, Р.

Валленштейна, О. Керера, передать А.Ф.Шварцвассеру папки №4 и №9 с

грифом "Совершенно секретно". Обязать А. Ф. Шварцвассера передавать

папки №4 и №9 на хранение в спецсейф сразу же после окончания работы

по надобности.

А. Неуманн".

"Утверждаю: Эйнбунд".

"Прошу А. Неуманна оказывать Шварцвассеру всяческую помощь в

этом деле и прошу Неуманна поддерживать связь с МИДом, не

предпринимая без согласования с ним никаких шагов.

Эйнбунд".

"Вчера из Ревеля выехал бывший торговый атташе Германии в

Эстонии О. В. Нолмар после скандала, подробности которого пока

неизвестны".

(Хроника газеты "Ваба сына".)

НО ОПЕРАЦИЯ ЕЩЕ НЕ ЗАКОНЧЕНА
__________________________________________________________________________

Когда в камеру вошел охранник и сказал, что Исаева требует Неуманн,
и, чуть подмигнув, шепнул: "По всему - освобождают", - Никандров
отвернулся к стене и натянул на голову серое, пропахшее карболкой одеяло.

- Сейчас, - сказал Исаев. - Через десять минут я буду готов, ладно?

- Хорошо. Я подожду.

Охранник снова подмигнул Исаеву и вышел из камеры.

- Леонид Иванович, нуте-ка, откройтесь. Мне надо вам сказать
несколько слов.

- Слушаю.

- Литератор, милый, для меня вероятны три исхода: они меня отпустят,
устроив какую-нибудь пакость, типа выстрела в спину; они меня будут
уговаривать стать бякой; и, наконец, они меня выдергивают на очередной
допрос. Но если мы возьмем за отправной пункт в наших рассуждениях первое
предположение и если мы допустим, что я не дам себя легко укокошить, то в
течение следующих семи дней вас отпустят...

- Думаете, я завидую вам?

- В вашей ситуации это было бы закономерно.

- Почему? - спросил Никандров и, откинув одеяло, сел на кровати. -
Почему? Это подло и гадостно, но я вам завидую... Дерьмо я, Максим,
дерьмо!

- Полно, Леонид Иванович... Я обстоятельств не оправдываю, но всегда
принимаю их во внимание. Вас, видимо, спросят, считаете ли вы себя
гражданином РСФСР или нет. Даже если вы захотите после освобождения уехать
в Париж, не отрекайтесь от гражданства - тогда за вас можно будет драться.

- Я понимаю... Только не свидимся мы с вами больше - они меня отсюда
живым не отпустят; они знают, что я всем скажу, что они здесь со мной...

- Кого это волнует? Тюрьма не санаторий. - Исаев усмехнулся и положил
ладонь на острое колено Никандрова. - Ну, счастливо, Леонид Иванович. Даст
бог - свидимся.

Они неловко обнялись и трижды расцеловались.

- Как на Пасху, - улыбнулся Исаев и постучал в тяжелую металлическую
дверь.

Охранник снова подмигнул ему. Исаев вопросительно посмотрел на
рослого рыжего парня. Тот сказал:

- Это все думают, что я нарочно, а у меня с детства веко дергается.

Только выйдя из кабинета Неуманна, который вручил ему постановление
об освобождении, только после легкого обыска в проходной, где два
охранника пошарили у него в карманах и даже не заставили снять ботинки,
только увидав Лиду Боссэ, которая сидела в открытом таксомоторе, - Исаев
рассмеялся, вспомнив этого рыжего подмаргивающего охранника с его доброй,
виноватой улыбкой.

- Максим Максимович, вам идет, когда вы обросший, - сказала Боссэ, -
придает мужественности.

- Учту.

- В тюрьме - страшно?

- Очень.

- Я боялась, вы скажете: "Нет".

- Это не очень рискованно, что вы меня встретили?

- Я считаю, что нельзя бояться судьбы. Ее надо искушать... И потом
Роман просил... После тюрьмы все хотят спать. Вы - хотите?

- Лично мне после тюрьмы хочется двигаться.

- Подвигайтесь... У меня сегодня бенефис в "Апполо", там вас Роман
встретит. По сладкому соскучились? От пирожного теперь не откажетесь?

- Воблы хочу.

- Воблы? Странно... Раньше арестантам давали воблу три раза в
неделю... Я ведь в тюрьме воспитывалась... Мой отчим был попечителем
забайкальских тюрем.

Исаев изумленно взглянул на женщину.

- Удивлены? Я его застрелила... Он велел наказать розгами человека,
которого я любила, а тот человек после этого покончил с собой...

- Сколько помнится, фамилия попечителя была Виноградов?

- Надеюсь, вы здесь тоже не под отцовской фамилией?

- А покончил с собой Сережа Блинов, большевик, да?

- Да. Поэтому я с вами. Именно поэтому, - серьезно и тихо сказала
Лида. - Я ведь и у Деникина для вас была.

Когда они вошли в номер, Лида вызвала полового и попросила:

- Пожалуйста, принесите воблы и водки. И если можно, - она взглянула
на Исаева, - разварной картошки, икры и горячих калачей.