слова "без", в нем какая-то унылость сокрыта, - ответил Константинов.
осторожно разглядывала лицо мужа - похудел. Он весело говорил с Уховым и
Карловым, шутил с монтажницей Машей, сетовал на сумасшествие погоды -
совершенно нет лета, сплошные дожди; рассказал смешной анекдот, попросил
разрешения снять пиджак и заключил:
работы - чуть не две недели; страницы были испещрены пометками; когда Ухов
увидал это, то застонал даже:
профессиональной точки зрения.
то как же мне не обратить ваше внимание на такой ляп?
тупик". А я не хочу, чтобы чекист говорил на плохом русском языке.
надо перелопатить.
дальше. Главное соображение: в сценарии много вранья. Причем автор исходит
из самых лучших побуждений, он хочет утеплить образы чекистов. И снова
появляется жена, которая ждет мужа ночами, и снова молодой капитан
влюбляется в певицу из ресторана, которая связана с фарцовщиками, и снова
генерал знает все наперед о противнике... Правду надо писать, а коли она
автору неведома, стоит посидеть с нами, поговорить, мы с радостью поможем.
И вот еще что: у вас шпионов пачками ловят, а ведь это неправда. Шпион -
редкость в наши дни; серьезный шпион - это сложнейшая
ванаеашанаеапаоалаиатаиачаеасакааая акция противника. Завербовать
советского человека в наши дни - задача невероятно сложная; самая суть
нашего общества противоречит этому.. Человек, который бы добровольно или
даже под давлением отказался от того, что ему дает наша жизнь, - это
аномалия.
вещь отлилась, конструкцию ломать невозможно.
вам то, что обязан сказать. А вы вправе со мною не согласиться и попросить
другого консультанта.
отвергают любую поправку, даже своего коллеги, и "стратеги", которые
бесстрашно разрушают конструкцию, если видят в доводах товарищей разумные
соображения. Ухов хотя и был "стратегом", но попугивал всех "стоицизмом" -
особенно на первых порах, до того, как был подписан приказ о запуске
фильма в производство; в это время он был готов на все и принимал любые
дельные замечания благодарственно. Потом, когда включался счетчик и деньги
на ленту были уже отпущены, появлялся новый Ухов, диктатор и трибун,
отвергавший любое слово критики; на все замечания отвечал: "А я так вижу".
И все тут, хоть тресни.
осел, начал рассуждать о ранимости художника, произнес речь во славу
чекистов и, в конце концов, соображения Константинова принял.)
сиганул с берега - красиво, ласточкой, и Константинов вдруг явственно
ощутил вкус воды, темной, теплой, мягкой.
- пластика актера.
Константинов. - Избегал камеры. Почему? Проинструктировали? Но ведь это не
умно: человек, который постоянно опасается чего-то, - уже отклонение от
нормы, и мы сразу же включим это отклонение в "сумму" признаков".
роль Броневого, предстоит драка с худсоветом, - шепнул Ухов.
наделен, тем выше его талант.
режиссер Евгений Карлов, - нам бы тогда легче жилось.
какая-то робкая скованность. Константинов понял: актеру не нравятся слова.
Действительно, есть три измерения: сначала сценарий, потом режиссерская
разработка, а уж третья ипостась кино - это когда появляется Его
Величество Актер. Броневой говорил текст, который ему не нравился, словно
бы какой-то незримый фильтр мешал ему; там, где в сценарии был
восклицательный знак, он переходил на шепот, многозначительный вопрос
задавал со смешком, пытался, словом, помочь сценаристу, но не очень-то
получалось; первооснова кинематографа - диалог: коли есть хорошие реплики,
несущие стержневую мысль, - выйдет лента; нет - ничто не поможет, никакие
режиссерские приспособления.
сразу же не понравилась его затравленность; он с первого же кадра играл
страх и ненависть.
версту видно.
зарубят.
Кто будет рубить?
обращал ваше внимание на то, что в сценарии противник - прямолинеен и
глуп. А он хитер и талантлив, именно талантлив.
за талантливого актера обидно. Унизительно, когда человека заставляют
говорить ложь, выдавая ее за правду.
двух сторон рассматривали: Ухов - напряженно, ожидающе и Лида - ласково, с
грустью.
ладони и чуть отодвинулась.
сердитесь, пожалуйста.
Ваша мотивировка?
это в первую очередь мысль. А мысли противен штамп. Вот в чем штука. Мой
шеф, генерал Федоров, во время войны возглавлял отдел, который выманивал
немецких шпионов. Он мне рассказал поразительный эпизод: перевербованный
агент отправил в абвер, Канарису, нашу телеграмму, просил прислать ему
помощников, оружие, вторую радиостанцию. А дело-то было аналогично той
истории, которую великолепно написал Богомолов в "Августе сорок
четвертого". Так что, понимаете, поражение былоа наеаваоазамаоажанао
просто-напросто, была необходима победа. А перевербованный агент, отправив
нашу телеграмму, возьми да умри от разрыва сердца. А тут от службы
Канариса приходит шифровка, просят уточнить детали. А каждый агент имеет
свой радиопочерк, обмануть противника в этом смысле трудно, почти
невозможно. Как быть? Послали ответ: "Передачу веду левой рукой, потому
что во время бомбежки правая была ранена". Немедленный вопрос: "Как
здоровье Игоря?" А это сигнал тревоги, агент нам все рассказал. Отвечаем
успокоительно: "Игорь уехал из лазарета в Харьков к тете Люде". Но и это
не устроило Канариса. Они послали шифровку другому своему агенту с
требованием перейти линию фронта, встретившись предварительно с тем,
который помер, удостовериться, что у того действительно ранена рука. Что
делать? Как бы вы поступили?
себе, тоже сидел у Федорова. Как бы вы поступили?
быть проваленной; провались тогда эта операция - не быть ныне Федорову
моим начальником.
попал в плен, сломался, ушел к Власову, оттуда забрали в разведцентр
абвера. Федоров с ним чуть не в одной комнате жил,
рааасасамааатараиавааала его, он убежден был, что и в противнике можно
оатаыасакааатаьа человека. А все это время чекисты искали - во