ее нисколько не смущало. По ее мнению, замужняя и влюбленная в мужа
женщина вовсе не должна оставаться нечувствительной к обаянию других
мужчин. Если бы ей нравился кто-нибудь до встречи с Эриком, вероятно, он
продолжал бы нравиться ей и теперь, но она была уверена, что смогла бы
разграничить эти два чувства. Следуя какому-то особому инстинкту, она
всегда поступала разумно.
следить за собой, чтобы не поддаваться чувству симпатии к Фабермахеру в
его отсутствие и его обаянию, когда они бывали вместе. Она не понимала,
почему такой человек, как Хьюго Фабермахер, мог ею заинтересоваться, и ей
казалось, что если бы она ответила ему взаимностью, он в конце концов
разочаровался бы в ней. Не то чтобы она считала Эрика менее разборчивым
или проницательным, чем Фабермахер, но просто Эрик был несравненно
понятнее и человечнее. У нее с Эриком так много общего, а разве можно себе
представить, чтобы у Фабермахера были какие-то общие интересы с нею. И
все-таки он ей очень нравился.
не следовало туда ездить.
одном: я должен больше бывать на людях.
нею.
лично, я сделал по почте. - Он взглянул Сабине в глаза. - Вы вправе
презирать меня за трусость.
Фабермахер же чувствовал себя там менее свободно, хотя это был один из
двух домов, где он вообще бывал. Его одолевала застенчивость; в свою
очередь и девочки Траскера робели при нем, так как он казался им
романтической фигурой. Эрик, наоборот, чувствовал себя у Траскеров как
дома. Эллен Траскер выросла в такой же семье, что и он, и ему было приятно
видеть в ее доме массу мелочей, которые напоминали ему детство.
миску с супом, блюдо с горячими овощами, накрытое крышкой, жаркое, а в
середине - нарезанный пирог или торт и кофейник.
еще чувствовала себя деревенской девочкой, приехавшей погостить в город. У
нее были прямые русые волосы, смуглая кожа и карие глаза. Когда она бывала
серьезна, лицо ее казалось совсем некрасивым, даже суровым, но ей очень
шла широкая ясная улыбка; кроме того, она обладала ядовитым и метким
юмором дочери бедного деревенского священника. Она была лишена женского
тщеславия, но дом ее выглядел так, словно его скребли и мыли с утра до
вечера.
стали убирать со стола. Пока длился обед, никто не упоминал его имени: все
словно сговорились как можно дольше не начинать неприятного разговора. Но
старик, казалось, все время незримо присутствовал среди них, злорадно
притаившись в углу и ожидая, пока назовут его имя. В конце концов, когда о
нем заговорили, он будто встал и сел за стол вместе со всеми, ехидно
улыбаясь каждому в лицо, и они стали наперебой изливать свое негодование,
словно это незримое присутствие приводило их в бешенство.
английском факультете началось движение за то, чтобы декан выбирался
преподавательским составом, а не назначался администрацией. На других
факультетах то же самое. Сейчас составляется общая петиция.
К ней примкнут только несколько наиболее мужественных преподавателей, - но
и они уже небось отмечены как смутьяны.
в магазине миссис Демарест, и она открыто заявила, что ее муж на стороне
этого движения. А ведь он - один из наиболее авторитетных ученых; таких,
как он, в университете немного.
Траскер.
разговор.
мелькавшим спицам и нахмурилась.
безнадежная затея. Деканы у нас на положении помазанников божьих. И без
боя они не сдадутся...
Он резко повернулся в кресле, словно стремясь убежать от этого разговора.
удивлением взглянули на него. Только Эллен не подняла головы. Траскер
зашагал по комнате. - Вы думаете, я не знаю, что это за сволочь? Вы
думаете, я не проклинаю себя за то, что втянул вас в это болото? Но я не
хочу бороться с Риганом. Я боюсь. Я просто боюсь.
взглянула на мужа с таким выражением, какого ни Эрик, ни Сабина никогда
еще у нее не видели. Она глядела на него так, словно ей хотелось прижать
его голову к своей груди и дать ему выплакаться. Фабермахер сидел с
непроницаемым лицом.
на предложение Лича занять место Ригана. Тогда вы были готовы бороться с
ним.
сверху вниз. - Если б Лич не умер, не было бы никакой борьбы, а если б и
была, так с Риганом боролся бы Лич, а не я. Вот что я вам скажу: если мы
примкнем к этому движению, кто-то из нас будет обречен на мученичество. А
я меньше всего на свете хочу быть мучеником во имя чего бы то ни было!
что уже не смогу отступиться! Я буду до конца держаться своего! Всю жизнь
я боялся, что со мной может случиться такое!
им было больно признаться друг другу в своих ощущениях. Один только Хьюго
Фабермахер, казалось, так привык к подобным вещам, что принимал страх
Траскера как вполне обычное явление.
изобретательности, проектируя и строя разные приборы; его собственный
телескоп был сконструирован именно в этот период. Риган сам вычислил
постоянные величины линз. Он собственноручно выточил, вырезал и отшлифовал
все металлические детали и прикрепил инструмент к тяжелому медному
треножнику с помощью безупречно отполированных, легко скользящих
универсальных шарниров. Телескоп был высотой в пять футов и очень
устойчив.
пользовался им только вечером, но вовсе не для того, чтобы обозревать
небо. Телескоп служил ему для того, чтобы заглядывать в освещенные окна.
удобные домашние туфли, а на голову, чтобы не простудить лысину, натягивал
старую, полинявшую и помятую фуражку, которую он носил лет шестьдесят
назад, будучи еще студентом первого курса. Обеспечив себе таким образом
комфорт и тепло, он присаживался к окуляру и снимал с линзы футляр
слоновой кости; из темного окна спальни он наугад направлял трубу
телескопа на какие-нибудь видневшиеся вдали огни.
движение зубчатую передачу, и длинный латунный глаз медленно поднимался
вверх; теперь стоило чуть наклонить голову, и инструмент становился как бы
дополнительной частью его мозга, ничуть, впрочем, не совершенствуя его
умственную деятельность, так как Риган видел только то, что хотел видеть.
Все мерзкое и безобразное он видел с беспощадной ясностью; все, что не
было ни мерзким, ни безобразным, становилось таким.
немыми существами, которые жестикулировали и гримасничали друг перед
другом. И никому, казалось, и в голову не приходило, что на каждом окне
Контровский Владимир
Ильин Андрей
Корнев Павел
Сапковский Анджей
Орлов Алекс
Никитин Юрий