привлекал его, нежели война или охота, однако он словно выплюнул то имя,
что сорвалось с его уст.
другие кинулись к своим мужьям, братьям, отцам, возлюбленным, за которых
собирались выйти замуж. Те же - кто обрадовался, кто помрачнел. Среди
последних был Лиудерис, воин, осадивший Алавина. Он встал на скамью, чтобы
все видели его - коренастого, седого, покрытого шрамами, вернейшего
сподвижника Тарасмунда.
сурово.
конями, - ответил Хатавульф.
свету. Рыжие с проседью кудри обрамляли ее лицо, черты которого казались
отмеченными печатью Вирд [богиня судьбы у древних германцев]. Шею Ульрики
обвивало янтарное ожерелье из северных земель, плащ был подбит роскошным
мехом, а на платье пошел восточный шелк, - ведь она была дочерью короля и
вдовой Тарасмунда, род которого вел свое начало от богов.
Слишком долго страдали готы под властью этого пса. Да, я называю
Эрманариха псом, который недостоин жизни! Пускай он возвеличил нас и
раздвинул пределы от Балтийского моря до Черного, пускай. То - его
пределы, а не наши, и они отойдут с его смертью. Вспомните лучше о податях
и поборах в казну, об обесчещенных девушках и женщинах, о неправедно
захваченных землях и обездоленных людях, о зарубленных и сожженных заживо
за то только, что осмелились противоречить ему! Вспомните, как он, не
сумев заполучить сокровища своих племянников, не пощадил никого из их
семей, как он повесил Рандвара по навету Сибихо Маннфритссона, этой змеи,
что нашептывает ему на ухо! И спросите себя вот о чем: если Рандвар и
впрямь был врагом Эрманариха, врагом, которого предали, прежде чем он
успел нанести удар, - даже если так, за что погибла Сванхильд? За то, что
была ему женой? - Ульрика перевела дыхание. - Но еще она была нашей с
Тарасмундом дочерью, сестрой вашего вождя Хатавульфа и его брата Солберна.
Те, чьим прародителем был Вотан, должны отправить Эрманариха в
преисподнюю, чтобы он там прислуживал Сванхильд!
Сдается мне, они покорились тебе.
Простится ли нам, если мы не смоем ее кровью убийцы?
началась много лет назад, - подал голос Солберн. - Услышав о том, что
случилось, вы поспешили к нам. Разве не так? Разве не думаете вы, что
Эрманарих испытывает нас? Если мы останемся дома, если Хеорот примет виру
[денежная пеня за убийство], какую сочтет подходящей король, то мы
просто-напросто отдадим себя ему на растерзание.
будем сопровождать вас повсюду. Но не опрометчиво ли ты поступаешь,
Хатавульф? Эрманарих силен. Не лучше ли выждать, подготовиться, призвать
на подмогу другие племена?
руку королю. К тому же нам вряд ли удастся собрать многочисленное войско.
Не забывай: вдоль болот шныряют гунны, данники не хотят платить дань, а
римляне наверняка увидят в войне готов друг против друга возможность
завладеть нашими землями. И потом, Эрманарих, похоже на то, скоро
обрушится на тойрингов всей своей мощью. Нет, мы должны напасть сейчас,
застать его врасплох, перебить дружинников - их немногим больше нашего, -
зарубить короля и созвать вече, чтобы избрать нового, справедливого
правителя.
Завтра мы поскачем вместе. - Он сел.
в воле Вирд, той, что определяет жребии богов и людей. Но по мне пусть они
лучше падут в бою, чем преклонят колени перед убийцей своей сестры. Тогда
удача все равно отвернется от них.
кинжал.
станет королем остготов!
сапогами хрустели сухие стебли тростника, которыми был устлан глиняный
пол.
нами.
старой вражды не предвещало ничего хорошего. Мать Алавина Эрелива была
наложницей Тарасмунда и единственной женщиной, о которой он по-настоящему
заботился. Все дети, которых она принесла Тарасмунду, за исключением их
первенца, к вящей радости Ульрики умерли совсем еще маленькими. Когда же и
сам вождь отправился на тот свет, друзья Эреливы поспешно выдали ее за
землепашца, который жил на значительном удалении от Хеорота. Алавин,
впрочем, остался при Хатавульфе, сочтя бегство недостойным для себя, и
вынужден был сносить придирки и колкости Ульрики.
запнулся и от стыда закусил губу.
паренек, и ты молодец, что отстаиваешь его. Ты поскачешь завтра с нами.
Все поняли: она надеется на то, что сын Эреливы погибнет в столкновении с
дружинниками Эрманариха.
добавил он, обращаясь к своей жене, - садись рядом со мной, и мы выпьем
кубок Водана.
ножи. Женщины кричали заодно с мужчинами:
спиной того, кто возник на пороге, было темным-темно. Ветер, игравший
полой синего плаща, что наброшен был на плечи позднего гостя, швырнул в
залу охапку сухих листьев и с воем пронесся вдоль стен. Люди обернулись к
двери - и затаили дыхание, а те, кто сидел, поспешно встали. К ним пришел
Скиталец. Он возвышался надо всеми и держал свое копье так, словно оно
служило ему посохом, а не оружием. Шляпа с широкими полями затеняла его
лицо, но не могла скрыть ни седин, ни блеска глаз. Мало кто из собравшихся
в Хеороте видел его раньше воочию, но каждый сразу же признал в нем главу
рода, отпрыски которого были вождями тойрингов.
присутствием. Усаживайся на трон, а я принесу тебе рог с вином.
нас есть.
он выговаривал иначе, нежели южные готы и все те, с кем им доводилось
сталкиваться. Люди думали, что родным языком Скитальца был язык богов.
Этим вечером в его голосе слышалась печаль. - Хатавульфу и Солберну
суждено отомстить за сестру, и тут ничего не изменишь. Такова воля Вирд.
Но Алавин не должен идти с вами.
рыдание.
мужчина пока только наполовину и смерть твоя будет бесполезной. Помни, все
мужчины когда-то были юнцами. К тому же тебе предназначен иной удел, куда
более тяжкий, чем месть: ты будешь заботиться о благополучии тех, кто
происходит от матери твоего отца, Йорит, - не дрогнул ли его голос? - и от
меня. Терпи, Алавин. Скоро твоя судьба исполнится.
Хатавульф, поперхнувшись вином из кубка. - Но что ждет нас... тех, кто
поскачет на Эрманариха?
потом ответил:
хочешь этого знать.
Каменистый Артем
Акунин Борис
Контровский Владимир
Кервуд Оливер Дж.
Рыбаков Вячеслав
Апраксина Татьяна