думал он, пришло время покончить с этим, попросту объявить отбой.
стрелка прозвучал мощно, властно.
выдающемся из почвы каменном уступе.
что-то. Жест этот говорил о желании избавиться от стрелка и тем самым
получить возможность заняться настоящим делом, важным делом - поисками и,
при необходимости, спасением Одетты. - Все нормально. Давай, прошвырнись
на ту сторону и добудь лекарство, которое тебе нужно. Когда вернешься, мы
оба будем здесь.
беззащитный взгляд очень молодого человека. - Я хочу сказать, мне правда
нужно.
но я хочу, Эдди, чтобы на этот раз мы пошли вместе.
силясь поверить в то, что услышал.
теперь я думаю, что и правда все расслышал. Все, трам-тарарам! В прошлый
раз, когда ты был так же решительно настроен оставить меня здесь из
желания рискнуть собственной шеей - я ведь мог перерезать тебе горло.
Сейчас ты хочешь рискнуть тем, что какая-нибудь тварь вырвет глотку ей.
кривит душой: Владычица, возможно, и пострадала, однако не погибла.
героина замечательно обострили его способность соображать. Молодой человек
указал на дверь:
бы. Вот разве что ты врал, когда говорил, будто толку не будет, если не
будет хоть одного из нас троих.
как гвоздями удерживал его на месте.
тогда, когда, не обращая внимания на истошные вопли и полное ненависти
лицо Детты, он говорил с женщиной, запертой где-то за этим уродливым
фасадом. - Она жива. Что ж она тогда не отзывается?
голос Эдди звучал нерешительно.
оттащила бы труп в тень, чтобы ночью вернуться и доесть мясо, которое,
быть может, еще не успело бы испортиться на солнце. Но, будь это так,
дверь бы исчезла. Кошки - не насекомые, которые, парализовав добычу,
уносят ее, чтобы съесть позднее. И ты это знаешь.
голос Одетты - "Вам следовало бы состоять в команде спорщиков, Эдди" -
однако он отогнал эту мысль. - Может быть, явилась кошка и Одетта
попыталась ее застрелить, но первые два патрона в твоем револьвере дали
осечку. Черт побери, может, не два, а четыре или даже пять. Кошка
добирается до нее, калечит, вот-вот убьет, и вдруг... БАБАХ! - Эдди звонко
стукнул кулаком по ладони - картина, стоявшая у него перед глазами, была
такой живой и яркой, словно он видел все это воочию. - Пуля убивает кошку,
или, может, только ранит, или просто пугает, и зверюга дает деру. Что
скажешь?
никаких встречных доводов. Конечно, они бы непременно услышали выстрел.
Когда они в первый раз услышали мяуканье дикой кошки, та, должно быть,
находилась в пятнадцати, если не в двадцати милях от них. Пистолетный же
выстрел...
чувство мне знакомо.
именно так, но стоило завизжать одной из кошек - и ты в считанные секунды
очнулся и оказался на ногах. Ведь ты тревожишься за эту женщину. Никакого
выстрела не было, Эдди, и ты это знаешь. Ты бы непременно его услышал.
Оттого, что она тебе небезразлична.
закричал Эдди. - Откуда, черт возьми, мне это знать, если вместо того,
чтобы проверять возможные варианты, я стою тут и препираюсь с тобой?
Может, она лежит где-то там, наверху, раненая! Вот что я хочу сказать,
старик! Раненая или умирающая от потери крови! Понравилось бы тебе, если
бы я прошел с тобой в дверь и, пока мы были бы на другой стороне, Одетта
бы умерла? Понравилось бы тебе, если б ты оглянулся раз - дверь на месте,
оглянулся другой - а ее как не бывало, потому что не стало Одетты? Тогда
ты навсегда застрянешь в моем мире, а не наоборот! - Юноша стоял, сжав
кулаки, тяжело дыша и сердито сверкая глазами.
казалось, что, скорее, отец - любил говорить: "Что спорить с влюбленным,
что пытаться выпить океан ложкой - все едино". Если этому присловью
требовалось какое-нибудь подтверждение, оно стояло сейчас перед Роландом,
все - дерзкий вызов и готовность защищаться. "Давай-давай, - говорила поза
Эдди Дийна. - Валяй, стрелок, я могу ответить на любой вопрос, какой ты
мне задашь".
Пусть это твой мир, но, по-моему, в этой его части ты бывал не чаще, чем я
- на Борнео. Ты ведь не знаешь, что может рыскать в холмах наверху, верно?
Вдруг она попала в лапы, к примеру, какой-нибудь здоровенной обезьяне?
рассуд...
Детте Уокер.
молодого человека ненадолго, всего на несколько секунд (которых, впрочем,
обоим хватило на то, чтобы признать правду), выродились в молчание.
приходится перекрикивать волны, это выдирает из моей глотки очередной
кусок. Во всяком случае, ощущение именно такое.
Эдди, не двигаясь с места.
пониже, но прошел по склону совсем немного, ярда четыре, не больше. -
Небылица. А небылицы - это то, что у тебя в голове, если ты веришь, будто
сумеешь уговорить меня подойти к этому креслу достаточно близко.
прекрасно понимал.
мили восточнее эту живую картину напряженно наблюдали темные глаза -
глаза, столь же умные, сколь лишенные человеческого милосердия. Разобрать
слова участников описываемой сцены было невозможно - ветер, волны и гулкий
рокот прибоя, пробивавшего свой подземный тоннель, позаботились об этом -
однако чтобы понять, о чем толкуют эти люди, Детте не было надобности
слышать, что они говорят. Она и без подзорной трубы видела, что Настоящий
Гад теперь вдобавок был Взаправду Хворым. Может, Настоящий Гад и горел
желанием несколько дней, а то и недель, помучить безногую негритянку (судя
по окружающей обстановке, с развлечениями в этих местах было туго), но
Взаправду Хворому, думала Детта, хотелось только одного, а именно - убрать
отсюда свою белую задницу. Воспользоваться волшебной дверью и утянуть в
нее свое сраное очко. Впрочем, раньше самому ему не приходилось уносить
ноги. Ни ноги, ни то место, откуда они растут. Раньше Настоящий Гад сидел
ни много, ни мало, у нее, у Детты, в голове. Ей по-прежнему не хотелось
думать ни о том, как это происходило и что она чувствовала, ни о том, как
легко, играючи, он подавил все ее отчаянные попытки вытолкнуть его вон из
своего сознания и опять обрести контроль над собой. Это было страшно.
Жутко. Хуже того - Детта не понимала. Что, собственно, было настоящим
источником ее ужаса? Само вторжение? Нет, и уже одно это изрядно пугало.
Детта знала: обследуй она себя более тщательно, она могла бы понять... но
она не хотела этого делать. Подобные изыскания могли увести в места вроде
тех, что в древние времена внушали благоговейный страх мореходам; ни
больше, ни меньше - на край света, туда, где картографами поставлена
пометка "ЗДЕСЯ ЗМЕЮКИ". Вторжение Настоящего Гада было отвратительно
возникшим с ним ощущением привычности, словно такие поразительные вещи
случались с Деттой и раньше - не однажды, но много раз. Впрочем,
испуганная ли, нет ли, она не поддалась панике и все примечала даже во
время схватки с незваным гостем. Детта помнила, как заглянула в дверной
проем, когда стрелок ее руками катил к нему инвалидное кресло. Она
помнила, что увидела тело Настоящего Гада, простертое на песке, и Эдди,