Чтение 64–й страницы книги ~Восход Эндимиона~

брешь, и до нашего перевалочного пункта более двадцати километров; трос,
уходящий в том направлении, словно растворяется в воздухе, сливаясь с
дальним хребтом, озаренным сиянием вечерней зари. А конечный пункт
нашего путешествия - еще в тридцати пяти километрах к северо-востоку.
Пешком, вдоль гребня Пхари, по бесчисленным мостикам и карнизам, идти
часов шесть. По канатке и по трассе - вдвое быстрее, но до вечера всего
ничего, а в сумерки трасса особенно опасна. Я смотрю на заходящее
солнце, и меня охватывает сомнение.

- Готовы? - спрашивает канатчик, смуглый коротышка в засаленном
лоскутном халате, жующий корень базилика.

- Готовы, - отвечаем мы с А.Беттиком.

- Держите дистанцию! - И канатчик пропускает меня вперед.

Я выпутываю лямки полной обвязки, не глядя протягиваю руки к
"кладовке" - навеске всякого снаряжения, нащупываю роликовые салазки,
пристегиваюсь карабином к кольцу лямок, пропускаю узел через другой
карабин, нахожу свой лучший карабин-стремя, смыкаю боковины салазок
вокруг троса, пропускаю страховку через первые два карабина, привязав ее
к поводку, и наконец пристегиваю его к кольцу на груди, пониже лямок, -
я управился меньше чем за минуту и повис на стременах салазок,
раскачиваясь вверх-вниз, проверяя надежность конструкции. Вроде пока
держится.

Канатчик придирчиво осматривает карабины и узлы. Он прогоняет
салазки по тросу на метр вперед-назад, проверяя, не износились ли
миниатюрные подшипники, потом всей тяжестью виснет на мне и резко
отпускает, чтобы убедиться, что кольца и лямки не подведут. Ему нет дела
до моей жизни, но, если салазки застрянут на двадцатикилометровом
мономолекулярном тросе, расхлебывать это придется именно канатчику,
болтаясь на лямках над бездной.

- Вперед, - говорит он, хлопая меня по плечу.

Я прыгаю в пустоту. Стропы натягиваются, трос провисает, салазки
тихонько гудят - я скольжу все быстрее и быстрее, потихоньку отпуская
тормоза. Не проходит и десяти секунд, как я мчусь по тросу с
головокружительной быстротой. Подняв ноги, я усаживаюсь в обвязке: за
последние три месяца эта поза стала для меня совершенно естественной.
Хребет Куньлунь - цель нашего путешествия - ослепительно сверкает на
фоне закатной тени, которая неумолимо надвигается на разверзшуюся подо
мной пропасть и наползает на хребет Пхари.

Зазвенел трос, едва заметно изменилось натяжение - следом за мной
пустился в путь А.Беттик. Оглянувшись, я вижу, как он удаляется от
стартовой площадки, образцово-показательно вытянув ноги и покачиваясь
вверх-вниз на эластичных лямках. Андроид машет мне рукой, и я машу в
ответ, поворачиваясь на своей подвеске, чтобы осмотреть трос, с тонким
пением проносящийся мимо меня. Порой на трос опускаются птицы, порой на
нем вдруг вырастает сосулька или выбивается волокно. Редко - очень редко
- можно напороться на пустые салазки. Что здесь произошло: несчастный
случай? Или пассажир по одному ему известным причинам сам перерезал
подвеску? Кто знает? И совсем уж редко бывает, что какой-нибудь психопат
прилаживает на тросе удавку или пружинный самострел. За такие дела,
конечно, казнят, бросая в пропасть с самой высокой террасы, но это
слабое утешение.

Впрочем, сейчас все спокойно, и я скольжу над бездной по
сверхлегкому тросу. Лишь негромкий гул салазок да посвист ветра нарушают
безмолвие. Солнце еще не село, но на высоте восьми километров царит
холод. Дышать здесь нетрудно. С первого же дня на Тянь-Шане я неустанно
благодарю богов, сотворивших эту планету, за то, что даже при гравитации
0,954 g кислорода здесь более чем достаточно. Я смотрю на облака,
проплывающие в нескольких километрах подо мной, и невольно вздрагиваю
при мысли о том, какое чудовищное давление там, внизу, представляю себе
бурлящий океан, терзаемый неистовыми фосгеновыми и углекислыми бурями.
Суши на Тянь-Шане нет - лишь бесчисленные горные хребты, на тысячи
метров возносящиеся над густым месивом океана навстречу кислороду и
по-гиперионски яркому солнечному свету.

Я вспоминаю другую планету: я был там всего несколько месяцев
назад. Вспоминаю свой первый день в корабле Консула. Мы разгонялись для
перехода в С-плюс. Автохирург лечил мою сломанную ногу, а я между делом
спросил:

- Любопытно, как я прошел через портал? Последнее, что я помню, это
громадный...

В ответ Корабль прокрутил голограмму, снятую плавучей камерой. В
тот день шел дождь, и все казалось расплывчатым. Мерцала зеленоватым
сиянием арка портала, раскачивались макушки деревьев. И вдруг сквозь
арку просунулось щупальце - длинное, длиннее самого Корабля. Оно сжимало
что-то наподобие игрушечного каяка, завернутого в лохмотья параплана.
Щупальце сделало единственный взмах - замедленный и грациозный; каяк,
несущий распростертого в кокпите человечка, спланировал (а вернее -
спорхнул) метров на сто и исчез за раскачивающимися верхушками деревьев.

- Почему ты не подобрал меня сразу? - спросил я, не скрывая
раздражения. - Зачем было ждать всю ночь, оставив меня болтаться под
дождем? Я ведь запросто мог сдохнуть!

- Я не располагал инструкциями на предмет того, чтобы забрать вас
сразу по возвращении, - надменно ответствовал Корабль с интонациями
полоумного ученого. - Возможно, вы занимались каким-либо важным делом,
не терпящим вмешательства. Если бы вы не дали о себе знать в ближайшие
двое суток, я бы отправил зонд для выяснения, все ли с вами
благополучно.

На что я весьма откровенно высказал все, что думаю о подобной
логике.

- Странное определение, - заметил Корабль. - Хотя в мою
субструктуру действительно встроены некоторые органические элементы и
децентрализованные вычислительные ДНК-компоненты, биологическим
организмом в строгом смысле слова я не являюсь. У меня отсутствует
пищеварительный тракт и нет никакой нужды в испражнении, не считая
отвода отработанных газов. Следовательно, задний проход у меня тоже
отсутствует как в прямом, так и в переносном смысле. Следовательно, вряд
ли меня можно квалифицировать как...

- Заткнись! - не выдержал я.

Через четверть часа, на подступах к циклопической стене хребта
Куньлунь, я начинаю осторожно тормозить. Последние сотни метров наши
тени несутся снизу вверх по отвесной оранжевой скале, словно в китайском
театре - две схематичные фигурки, размахивающие конечностями: это мы
манипулируем тормозами и разворачиваемся, чтобы приземлиться на ноги. И
вот уже передо мной приемная терраса - шестиметровый каменный блок, за
ним - стена, обитая побуревшим от непогоды войлоком из овцекозьей
шерсти. Гудение тормозов нарастает до громкого воя.

Плавно погасив скорость, я почти без рывка останавливаюсь в трех
метрах от стены, встаю на ноги и отстегиваю салазки и страховку с
проворством, достигаемым упражнениями. Мгновение - и позади меня
приземляется А.Беттик. Даже с одной рукой тормозит он куда грациознее.

С минуту мы просто стоим, глядя, как балансирует на кромке хребта
Пхари оранжевый шар солнца. Косые лучи озаряют возносящийся из угольной
тьмы ледяной пик. Покончив с подгонкой снаряжения, я говорю:

- Когда доберемся до Срединного Царства, будет уже ночь.

А.Беттик кивает:

- Я предпочел бы пройти трассу до темноты, месье Эндимион, но,
по-моему, подобная перспектива нам вряд ли светит.

При одной только мысли о спуске по трассе в темноте в паху у меня
все сжимается. Любопытно, имеется ли аналогичная физиологическая реакция
у андроидов мужеского пола?

- Пора! - И я рысцой припускаю вдоль карниза.

На канатке мы потеряли несколько сотен метров высоты, теперь их
надо отыгрывать. Довольно скоро карниз сходит на нет - в Небесных горах
пологих поверхностей мало, - и под нашими подошвами дробным перестуком
отзывается нависший над пропастью бонса и бамбуковый настил. Перил тут
нет. Ветер крепчает, и я, не останавливаясь, застегиваю термокуртку и
войлочный халат. Тяжелый рюкзак подскакивает в такт бегу.

От приемной террасы до линии жумара чуть меньше километра на север.
Дорога пуста. По ту сторону подернутого тучами ущелья мерцают вдоль
Пешего Пути огоньки факелов. В это время суток по ту сторону Великой
Бездны яблоку упасть негде - столько людей идут на север. Иные наверняка
направляются к Храму-Паряшему-в-Воздухе послушать Энею. Я должен успеть
раньше их.

Линия жумара - четыре веревки, закрепленные на семисотметровой
отвесной скале; красные - для восхождения, синие - для спуска.
Опускается закатный сумрак, окрепший ветер дышит морозом.

- Бок о бок? - спрашиваю я, указывая на среднюю пару веревок.

А.Беттик молча кивает. С тех пор, как я впервые увидел его почти
десять лет назад на Гиперионе, голубое лицо нисколько не изменилось.
Впрочем, чего ж я еще ждал, чтобы андроид старел, что ли?

Сняв со своих "кладовок" силовые жумары, мы навешиваем их на
соседние микроволоконные веревки. Интересно, насколько надежно они
закреплены? Канатчики проверяют их лишь от случая к случаю, веревки
могли истрепаться от неисправного жумара, перетереться о скальный
выступ, могли обледенеть

Скоро мы это проверим.

Мы пристегиваем к силовым жумарам цепные передачи и поводки.
А.Беттик отматывает восемь метров страховочного троса, и мы крепим его к
обвязке карабинами. Теперь, если одна из веревок сорвется, второй
скалолаз сможет удержать первого - во всяком случае, теоретически.

Для подавляющего большинства населения Тянь-Шаня силовой жумар -