теплоту в отношениях, тот тайный сговор двух податливых и ранимых женщин
против третьей, интуиция Александры безошибочно ей подсказала, что и Сьюки
с грустью почувствовала, - все это уже говорилось прежде.
косишь лужайку в последний раз. Считалось, что старший сын Александры,
Бен, зарабатывал себе на карманные расходы, следя за садом, но теперь он
вернулся в школу, а после уроков пытался стать в футболе начинающим Лансом
Олвортом - бегать, качаться, прыгать, ощущая кончиками вытянутых пальцев
сильный удар кожаного мяча, оторвавшегося от земли метра на три. Марси
подрабатывала официанткой в "Кофейном уголке кондитерской", сейчас
наступил вечер, и она обслуживала посетителей: к сожалению, последнее
время она связалась с одним из тех лохматых, испорченных ребят, что
околачиваются у супермаркета. Двое младших, Линда и Эрик, пошли
соответственно в пятый и седьмой классы. У Эрика под кроватью Александра
обнаружила бумажный стаканчик с водой, а в нем окурки.
меняли масло с того времени, как Оз ремонтировал дом. Туда-сюда по
неопрятной лужайке, усыпанной похожими на птичьи перья желтыми ивовыми
листьями и покрытой холмиками земли, которую кроты нарыли к зиме. Она
гоняла "торо", пока не сгорел весь бензин, чтобы никто не смог засорить
карбюратор следующей весной. Подумала было слить грязное старое масло, но
это было бы уж чересчур, слишком похоже на наемного работника.
мастерскую и увидела в установленной ею арматуре наконец то, для чего она
предназначалась, - мужа. В грубо сколоченных и соединенных проволокой
деревянных планках (два с половиной на пять и пять на десять сантиметров)
угловатость, восхищавшая ее в Оззи до того, как он стал ее мужем, со
временем сгладилась. Ей вспомнилось, как ударялась она о его локти и
коленки в постели в первые годы совместной жизни, когда его мучили
кошмары: она даже любила его за эти ночные кошмары, за его признания,
какой ужас у него они вызывали, когда перед ним развертывалась взрослая
жизнь со всеми ее проблемами. К концу их совместной жизни он спал
мертвецким сном, потея и слегка посапывая.
сосновый брусок два на четыре, предназначенный для арматурных плеч. Ее
меньше беспокоили голова и лицо, чем ноги; для нее в мужчине всегда больше
всего значили конечности. Что бы там ни было посередине, у ее идеального
мужчины должны быть длинные и изящные ступни - ноги Христа, жилистые, с
длинными пальцами, легкие, словно летящие, и огрубелые, широкие от работы
руки. Похожие на резиновые, руки Даррила были самой отталкивающей чертой
его облика.
каолине, взятом на заднем дворе у вдовы в Ковентри. Довольно было одной
ноги и одной руки, фрагментарность не имела значения. Важнее не
законченное изделие, а послание, начертанное в воздухе и отправленное тем
силам, что могли создавать руки и пальцы, до мельчайшей фаланги и
соединительного волокна, силам, что, как из рога изобилия, изливали все
чудеса анатомии, начиная с создания древнескандинавских витязей. Для
головы она установила средних размеров тыкву, купила ее в придорожном
киоске на шоссе N_4, этот киоск десять месяцев в году стоял безнадежно
ветхим и заброшенным и оживал только во время сбора урожая. Она вынула из
тыквы сердцевину и насыпала внутрь немного пыли Оззи, но не слишком много,
так как ей хотелось воспроизвести его только в самом главном. Один важный
ингредиент достать в Род-Айленде было почти невозможно: почву с Запада,
горстку сухой песчаной земли, на которой растет шалфей. Влажная супесь
Восточного побережья здесь не годится. Однажды на Дубравной улице она
случайно заметила стоящий пикап с номерами Колорадо; дотянулась до заднего
крыла и наскребла немного рыжевато-коричневой засохшей грязи в ладонь,
принесла ее домой и насыпала вместе с пылью от Оззи.
Провиденса в поисках магазина театральных костюмов, снабжавшего студентов
Браун-колледжа костюмами для сценических постановок, карнавалов и
демонстраций протеста. Приехав сюда, она вдруг надумала поступить на
вечернее отделение в Род-Айлендскую школу дизайна: как
скульптор-примитивист она сделала все, что могла. Другие студенты были
едва ли старше ее собственных детей, а один из преподавателей, керамист из
Таоса, Джим, худощавый хромой мужчина старше сорока лет, изрядно
потрепанный житейскими бурями, привлек ее внимание, а она его своей
здоровой, немного похожей на коровью, чувственностью. (Джо Марине попал в
точку, называя ее, всякий раз идя проторенной дорожкой, своей коровушкой.)
После нескольких учебных семестров и размолвок они в самом деле
поженились, и Джим увез ее и детей опять на Запад, где дышалось так легко,
а колдовством занимались шаманы хопи и навахо.
тебя за тайна?
наступившего послевоенного времени должна была каждую неделю печатать
сплетни, признания, пасквили, обывательские слухи, беззастенчиво переходя
на личности, все это просто убило бы утонченного Клайда Гэбриела.
Александра Сьюки. - И тогда это произойдет.
которой грозила участь озлобленной и ворчливой старой девы, а ее ученикам
черные и белые клавиши фортепиано представлялись костями и тьмой
преисподней, чем-то мертвым, суровым и грозным, прошипела в ответ, что
давно перестала считать Александру достойной доверия сестрой.
один реставратор-хиппи с улицы Надежды заменил ее переднюю часть, -
завернула их в старый смокинг отца цвета маренго, в один карман набила
остатки травы, в которую обратился Сэм Смарт, вися в подвале ее сельского
дома, а в другой карман насыпала конфетти из порванной двадцатидолларовой
купюры, - она устала, ужасно устала от безденежья - и побрызгала еще
блестящие широкие лацканы смокинга своими духами, мочой и менструальной
кровью и, заключив этот странно пахнущий заговоренный амулет в пластиковый
мешочек от пылесоса, положила между матрасом и пружинами. На этом неровном
горбатом матрасе она спала каждую ночь. Однажды в январе в ужасно холодную
субботу она навестила мать в Бэк-Бее, и тут зашел к чаю совершенно
подходящий мужчина невысокого роста в смокинге и лаковых туфлях,
сверкающих, как кипящая смола. Он жил с родителями в Честнат-Хилле и ехал
на праздник в Тэверн-клаб. У него были тяжелые веки и глаза навыкате,
неопределенного голубого цвета, как у сиамской кошки; он пробыл недолго,
но не преминул заметить, что не был женат и списан со счета теми
женщинами, за которыми не прочь был бы поухаживать, как безнадежный
чистюля, слишком несексуальный (даже для того, чтобы быть причисленным к
геям). Что-то темное, энергичное и нечистое в Джейн, должно быть,
разбудило дремавшую часть его существа, способную любить. Мы пробуждаемся
в разное время, а прекраснейшие цветы распускаются на холоде. Его взгляд
отметил в Джейн черты расторопного и грозного потенциального управляющего,
способного распорядиться и антикварной мебелью в стиле "чиппендейл" или
работы Дункана Файфа [известный американский столяр-краснодеревщик
(1768-1854), работавший на Манхэттене], и высокими черными лакированными
горками китайской работы, и ящиками марочных вин в подвалах, и ценными
бумагами, и столовым серебром, которые в один прекрасный день он
унаследует от родителей - оба они были еще живы, как и две его бабушки,
старухи с прямой осанкой, не меняющиеся с годами, как хрусталь в угловых
шкафчиках времен Джона Мильтона и сейлемских колдуний. Высокое положение
семьи и притязания клиентов, чьими деньгами он робко распоряжался как
маклер, и потребности его деликатной, склонной к аллергии натуры (он
должен был избегать молока, сахара, алкоголя и натрия), - все это
предполагало наличие управительницы. Он нанес визит Джейн на следующее
утро, прежде чем она успела умчаться в своем забрызганном грязью
"вэлианте", и пригласил ее в "Копли-бар" в тот же вечер. Она отказалась, а
затем, как в детской книжке с картинками, снежная буря обрушилась на
округ, застроенный кирпичными домами, и надолго задержала ее. Он позвонил
вечером и пригласил ее на следующий день на ленч в засыпанном снегом
Ритце. Джейн сопротивлялась изо всех сил, царапая и жаля его своим
убийственным языком, но ему нравилась ее манера разговора, и в конце
концов он сделал ее своей пленницей в Бруклине, в доме с башенками,
построенном из стали и камня по проекту одного из учеников Х.Х.Ричардсона.
нем не осталось ничего, кроме зеленых с золотистыми искорками глаз или,
если немного отклонить голову, обезьяньих ярко накрашенных губ. Этими
губами она прочла торжественным шепотом семь раз непристойную молитву,
обращенную к Сернунносу. Потом взяла потертые клетчатые пластиковые
салфетки с кухонного стола и выбросила в мусор, который должны увезти во
вторник. На следующий день изящный мужчина с рыжеватыми волосами пришел в
редакцию газеты дать объявление: он искал породистого веймаранера, чтобы
повязать его со своей сукой. Незнакомец снял коттедж в Саутвике и жил там
с маленькими детьми (недавно он развелся, помог жене уже в зрелом возрасте
поступить в школу права, и ее первым делом в суде стало ее собственное
заявление о жестоком обращении мужа). Бедняга решил приехать сюда в такую
жару, к тому же его сука страдала. У мужчины был длинный кривоватый нос,
аура печального интеллигента, как у Клайда Гэбриела, и что-то от
профессиональной чопорности Артура Хэллибреда. В клетчатом костюме у него
был чрезмерно настороженный вид, как у продавца из северной части
Максимов Альберт
Буркатовский Сергей
Шилова Юлия
Андреев Николай
Флинт Эрик
Перумов Ник