этот пункт обвинения признан и не подлежит опровержению. Затем прокурор
обратился к первоисточникам и первопричинам преступности вообще и, прибегнув
к искусной антономазии, обрушился на безнравственность романтической школы,
бывшей тогда в расцвете и носившей название "сатанинской школы", которым ее
наградили критики из Еженедельника и из Орифламмы; влиянию этой извращенной
литературы он и приписал, не без некоторой доли правдоподобия, проступок
Шанматье, или, вернее сказать, проступок Жана Вальжана. Потом он перешел к
самому Жану Вальжану. Что представляет собой Жан Вальжан? Тут следовала
характеристика Жана Вальжана. Чудовище, исчадие ада и т. д., и т. д.
Образчик подобного рода характеристик можно найти в рассказе расиновского
Терамена, который не имеет существенного значения для самой трагедии, но
ежедневно оказывает немалые услуги любителям судебного красноречия. Публика
и присяжные "содрогнулись". Прокурор покончил с характеристикой и, в порыве
ораторского вдохновения, рассчитанного на то, чтобы возбудить восторги
читателей завтрашнего номера Ведомостей префектуры, продолжал: "И такой
человек и пр., и пр., бродяга, нищий, не имеющий никаких средств к
сущес°вованию и пр., и пр., приученный своей прошлой жизнью к преступным
деяниям и не поддавшийся исправлению на каторге, как это доказывает
нападение на Малыша Жерве, совершенное им, и пр., и пр., пойманный на
большой дороге с поличным, с украденной ветвью в руках, в нескольких шагах
от ограды, через которую он перелез, и пр., и пр., отрицает очевидность,
кражу, отрицает факт перелезания через ограду, отрицает все, вплоть до
своего имени, вплоть до того, что он -Жан Вальжан. Помимо сотни других улик,
которые мы не будем здесь повторять, его опознали четыре свидетеля:
неподкупный полицейский надзиратель Жавер и трое из его бывших сотоварищей
по бесчестию, каторжники Бреве, Шеннльдье и Кошпай. Что же противопоставляет
он этому сокрушительному единодушию? Запирательство. Какая закоренелость!
Господа присяжные заседатели, творите правосудие и пр., и пр.
Видимо, его поражало, что человек может говорить так красиво. Время от
времени, в наиболее патетических местах обвинительного заключения, в те
минуты, когда красноречие, выйдя из берегов, изливается в потоке позорящих
эпитетов и поражает подсудимого раскатами грома, он покачивал головой справа
налево и слева направо, как бы в знак печального и немого протеста, которым
он и ограничился с самого начала прений. Зрители, сидевшие от него ближе
других, слышали, как он несколько раз повторил вполголоса: "А все оттого,
что они не спросили у господина Балу!". Товарищ прокурора обратил внимание
присяжных на его придурковатый вид, явно рассчитанный, обличавший отнюдь не
слабоумие, но ловкость, хитрость, привычку обманывать правосудие и
указывавший со всей очевидностью на "глубокую испорченность" этого человека.
В заключение он предупредил, что еще займется делом Малыша Жерве, и
потребовал сурового приговора.
каторгу.
"изумительной", потом привел все возражения, какие только мог, но силы
изменяли ему; было ясно, что почва ускользает у него из-под ног.
Глава десятая. СИСТЕМА ЗАПИРАТЕЛЬСТВА
встать и обратился к нему с обычным вопросом:
слышал вопроса.
сказанного; он сделал такое движение, словно только что проснулся, огляделся
по сторонам, обвел глазами публику, жандармов, защитника, присяжных, судей,
положил свой чудовищный кулак на деревянный барьер, находившийся перед его
скамьей, еще раз огляделся по сторонам и вдруг заговорил, устремив взгляд на
товарища прокурора. Это было настоящее извержение. Слова вылетали у него изо
рта бессвязно, стремительно, отрывисто и теснили друг друга, словно хотели
вырваться все одновременно.
тяжелое ремесло. В тележном деле всегда работаешь на вольном воздухе, во
дворах. Если попадется хороший хозяин, то под навесом, а в закрытом
помещении - никогда, потому что для этого, понимаете ли, требуется много
места. Зимой до того промерзнешь, что бьешь рука об руку, только бы
согреться; но хозяева этого не любят, - по-ихнему, это лишняя проволочка
времени. Орудовать с железом, когда мостовая насквозь промерзла, дело
нелегкое. Тут быстро надорвешься. На этой работе и молодой становится
стариком. В сорок лет ты конченый человек. А мне уже стукнуло пятьдесят три,
и приходилось трудно. Да и потом в Париже нехороший народ! "Старый хрыч,
старый дурак!" - только и слышишь, как дело к старости подойдет. Я стал
зарабатывать не больше тридцати су в день, мне платили дешевле дешевого,
хозяева пользовались тем, что я стар. Правда, у меня была дочь прачка,
стирала белье на речке. Она тоже немного прирабатывала, и вдвоем мы все-таки
кое-как перебивались. Но и ей приходилось нелегко. Целый день по пояс в
бадье, ветер прямо в лицо; мороз не мороз - все равно приходится стирать; у
иных белья мало, и они не могут ждать подолгу: а если не выстираешь в срок,
потеряешь заказчиков. Доски в бадье сколочены плохо, брызги так и обдают вас
со всех сторон. Юбка промокает снизу доверху. Все мокро насквозь. Она
работала и в прачечной, в приюте Красных сирот, где вода идет прямо из
кранов. Там не приходится стирать в бадье. Стираешь под краном, а полощешь
рядом, в лохани. Помещение закрытое, и не так мерзнешь. Зато от горячей воды
валит густой пар, а это очень вредно для глаз. Она, бывало, придет вечером,
часов около семи, и сразу завалится спать, - уж очень сильно она уставала.
Муж ее бил. Она умерла. Не было нам счастья в жизни. Честная была девушка,
не бегала по танцулькам. Такая уж смирная уродилась. Помнится мне, был
вторник на масленой неделе, а она все равно легла спать в восемь часов. Вот
оно что! Думаете, вру? Спросите, кого хотите. Да что я - "Спросите"! Экий я
дурень! Ведь Париж- что омут, кто знает там дядюшку Шанматье? А все-таки я
вам опять скажу про господина Балу, вот съездили бы вы к господину Балу. А
то я не понимаю, что вам от меня нужно.
хриплым, грубым, осипшим голосом, очень быстро, с каким-то наивным и диким
раздражением. Один раз прервал себя на полуслове, чтобы поздороваться с
кем-то, сидевшим в публике. Все свои выкрики, явно неожиданные и для него
самого, он сопровождал таким жестом, какой делает дровосек, раскалывая
полено. Когда он кончил, слушатели засмеялись. Взглянув на публику и видя,
что все хохочут, он, не понимая причины этого смеха, тоже засмеялся.
бывшего тележного мастера, у которого будто бы служил подсудимый, совершенно
бесполезна. Он обанкротился, и разыскать его так и не удалось". Затем,
обращаясь к подсудимому, он попросил внимательно выслушать его слова и
добавил:
поразмыслить. Над вами тяготеют серьезнейшие обвинения, могущие повлечь за
собой самые тяжелые последствия. Подсудимый! Я обращаюсь к вам в последний
раз и призываю вас в ваших же интересах точно ответить на следующие два
вопроса: во-первых, действительно ли вы перелезли через стену левады
Пьеррона, действительно ли сломали ветку и украли яблоки, - другими словами,
совершили кражу с вторжением в чужие владения? Во-вторых, действительно ли
вы являетесь освобожденным каторжником Жаном Вальжаном? Отвечайте - да или
нет?
все понял и знает, что ответить. Он открыл рот, повернулся к председателю и
сказал:
осторожны. Вы не отвечаете ни на один из обращенных к вам вопросов. Ваше
смущение изобличает вас. Совершенно очевидно, что ваше имя не Шанматье, что
вы каторжник Жан Вальжан, укрывавшийся вначале под именем Жана Матье -
девичьим именем вашей матери, что вы были в Оверни и что вы родились в
Фавероле, где были подрезальщиком деревьев. Совершенно очевидно, что вы
перелезли через стену левады Пьеррона и совершили кражу спелых яблок.
Господа присяжные войдут в рассмотрение этих фактов.
вскочил с места и крикнул:
я растерялся. Я ничего не крал. Мне и поесть случается не каждый день. Я
возвращался из Айи, шел после проливного дождя, земля была совсем желтая,
везде лужи, только на краю дороги из песка торчали травинки. Я нашел на
земле обломанную ветку, на которой были яблоки, и поднял ее. Знал бы я
тогда, что с ней беды не оберешься, не поднял бы. Вот уже три месяца, как я
сижу в тюрьме и меня таскают по судам. Больше я ничего не могу сказать, а на
меня все наговаривают и твердят: "Отвечайте!"" Вон и жандарм - он, видно,
славный малый - толкает меня под локоть и шепчет: "Да отвечай же!" А я не
умею все как следует объяснить, я ведь совсем неученый, я бедный человек.
Зря вы этого в толк не возьмете. Я ничего не крал, я поднял то, что валялось
на земле. Вы говорите: "Жан Вальжан, Жан Матье!" - а я и знать не знаю этих
людей. Это, должно быть, крестьяне. А я работал у господина Балу, на
Маккарти Кормак
Панов Вадим
Грабб Джеф
Херберт Фрэнк
Зыков Виталий
Перумов Ник